Annotation
Куроро Люцифер/Курапика Курута. Боль теперь навсегда с ним. В раздробленных ногах, вывернутых запястьях и рассыпавшихся на осколки пальцах. Как в старой сказке о русалочке, что ему довелось прочитать. Он ни помнил, ни где, ни когда. Просто оно было - вот и все.
Штром Вероника Ивановна
Штром Вероника Ивановна
-Не вижу, не слышу, не чувствую боли-
-1-
Он сидит перед зеркалом, осторожно накладывая штрих за штрихом. Светлые волосы, которых больше не касались ножницы, отрасли за год весьма сильно под воздействием чужих, лечащих Нен-техник. Они золотым покровом ниспадают вниз по узким плечам, вдоль линии прямой спины с почти балетной выправкой. После нескольких операций талия стала тонкой, как у девушки - с этим ничего не поделаешь. Нижние ребра, раскрошенные в порошок, пришлось вычищать и удалять особо крупные осколки, а следующая пара крайне долго заживала. До сих пор приходится носить корректирующий корсет, потому что, пока аура сможет регенерировать тело окончательно - любое неловкое движение может отозваться острой болью.
Боль теперь навсегда с ним. В раздробленных ногах, вывернутых запястьях и рассыпавшихся на осколки пальцах. Как в старой сказке о русалочке, что ему довелось прочитать. Он ни помнил, ни где, никогда. Просто оно было - вот и все.
Каждый шаг боль. И не вскрикнуть. Вот беда.
Хочешь?
Да-да-да.
Он тоже хотел. Снова двигаться, жить, а не быть прикованным к постели инвалидом, почти овощем, достойным лишь жалости. Меж неподвижным покоем и болезненным движением вперед - выбрал второе. А воспоминания, плавающие, словно в тумане, как движимые ветром обрывки паутины...не большая цена за будущее.
Его Мастер говорит, что вспомнить больше не удастся. Последние манипуляции с разумом навсегда повредили многие участки мозга, превращая боль из чудовищного огня в клубнично-вишневую тягучую сладость, и заодно вытравливая следы прошлого.
Легкие касания кисти к лицу приятны. Сначала слой консилера, затем тональный крем, потом пудра и немного румян, меняющих линии. Штрихи темного и светлого, наложенные не дрожащей рукой. Сначала это было тренировкой и психологическим уроком. Первое - чтобы заставить взять свои, собранные заново пальцы, под идеальный контроль. Второе...чтобы навсегда избавиться от моральных стопоров и навязанных обществом стереотипов.
Мужчина тоже может быть красивым. Порой красивее любой женщины, как говорит Мастер. Навязанные стадом баранов правила, позволяющие сосуществовать такому огромному количеству разумных вместе - для серой массы они хороши. Но индивидуальности, подобное лишь давит и уничтожает. А он больше не тот мальчишка, что взрывался от любого сравнения со слабым полом, из-за привитого себе чужого мнения, установок, заложенных в голову социумом. Теперь он наоборот подчеркивает тонкие, плавные и изящные обводы черт, доводит их до идеала, который заставляет оглядываться на улицах и мужчин и женщин. Просто потому что может. Потому что хочет быть самим собой. Свободным. Живым. Ярким. Дышащим полной грудью, даже если его легкие, все еще не согласны с этим, работая пока только на семьдесят процентов.
От красивой одежды и макияжа, от украшений на теле, он не станет менее сильным, менее цепким, менее умным. Просто будет самим собой. Тем, от кого отказывался когда-то. Дорога этого отрицания привела лишь к трагедии... тем не менее, став точкой отсчета нового дня.
Это случилось чуть больше года назад. Он сдал тогда экзамен на звание Хантера - этот факт в памяти остался. Остальное - мешанина лиц и обрывков фраз, всполохи касаний в темноте, привкус на языке и аромат в легких - вот и все что осталось. Что-то заставляло его в то время чувствовать безысходную тоску и боль. Взрываться от любого раздражителя, срываться и показывать себя отнюдь не с лучшей стороны.
Дверь открывается за его спиной бесшумно - и точно также не слышимы чужие шаги. Не сиди он перед зеркальным трюмо, то не догадался бы о чужом присутствии никогда - Ин вошедшего, скрывает любое ощущение ауры, а шаги прирожденного убийцы нельзя различить. Мужчина проходи спокойно, не скрываясь - его движения только привычка, а не угроза. Встает ровно за чужими плечами, длинные пальцы скользят по блестящей глади волос, и, подхватив прядь, Мастер прикасается к ней губами, заставляя вспыхнуть пятна алого на щеках юноши перед собой. В этом жесте нет интимности. Но собственничество и восхищение, которым он пронизан, не перестают вводить в стопор и замирать от подрагивающих крылышками бабочек внутри.
- Весь этот год ты вел себя донельзя хорошо, - ровный, текучий голос приносит прохладу, свежесть морозного воздуха после палящего зноя. - И теперь у меня небольшой подарок для тебя, - чужие бледные, бесцветные даже, узкие губы растягиваются в легком подобии улыбки. - То прошлое, которое ты почти не помнишь, мое прекрасное творение. Прошлое, о котором я запретил тебе выяснять, - пальцы Мастера ложатся на голую кожу светлых плеч - мягкие невероятно руки палача, на бархатной теплой гладкости.
Мужчина ощущает волнение в том, кого считает своим созданием, яркую вспышку, что разожжет, возможно, пожар в будущем.
- В эту ночь ты покидаешь мой дом, - слова падают ртутными каплями вниз, тяжелые и текучие. - Скорее всего, навсегда. Но перед тем как идти в будущее, я хочу, чтобы ты узнал то, чего сам никогда не вспомнишь. Мой прощальный подарок, - Касание к шее неуловимо-быстрое, скользящее.
- Приму его с радостью, - улыбка в зеркале не дрожит, хоть и горчит, омраченная расставанием. Все давно решено, их пути расходятся. Пора встать на крыло, взлететь вверх вольной птицей и найти собственное место в этом мире. Или он разочарует Мастера, став всего лишь красивой глупой куклой, а не шедевром, которым можно гордиться.
- Я в этом не сомневался, Курапика, - мужчина отстраняется и выходит, ожидая, когда юноша закончит все сборы.
Отголоски имени, произнесенные чужим холодным голосом, отражаются от стен и превращают зеркало в озерную гладь. Блондин смотрит в нее, но видит не нынешнего себя, а те обрывки, что сохранились внутри него относительно целыми еще. События прошлого года - накануне, вовремя и после встречи с Мастером.
Он направлялся куда-то... кажется в некий храм. Зачем и для чего уже совершенно не важно. Путь пролегал через крупный город на востоке континента. Люди здесь постоянно находились в движении, кишели как муравьи, толкаясь, злясь друг на друга, скандаля и, словно забыв, что такое улыбка. Курапику несло этим течением, не давая никак выбраться в нужном направлении, он не мог ни сесть в вагон метро, ни найти необходимый автобус, его пихали, отталкивали, пытались вывести на конфликт, и в итоге он решил обойти беспокойный центр через окраины.
Однако это оказалось в корне неверным решением. Взвинченный, раздосадованный и даже пару раз облапанный, он изрядно нагрубил местной шпане, когда те пытались привлечь внимание "красивой девушки". Естественно, что им подобный ответ не понравился. Его зажали в тупиковый переулок, не менее десятка человек. Все их он уложил лицом в землю, на это мастерства и силу у блондина хватило. А вот потом, к месту действия подошли совсем другие представители группировки - рангом повыше.
Тогда, Курапика не знал еще, что такое Нен. И естественно, как обычный человек, попав под влияние направленной негативной волны ауры, ощутил, как с него почти сдирают заживо кожу. Хацу способно нанести вполне физические увечья разумному, не умеющему защищаться от него. Нечто подобное блондину довелось ощутить на последнем экзамене, но даже если замучить его насмерть, Курапика не вспомнил бы от кого именно. Удар чужих способностей выбил из него все дыхание, поставил на колени, заставляя глаза зло алеть за темными линзами. На пальцы, которыми парень уперся в землю, пытаясь хотя бы не лечь на нее, под чудовищным давлением, наступила нога в тяжелом ботинке. Он ощутил, услышал хруст через шум в ушах, с которым тонкие косточки ломались на куски. Сначала одна рука, затем другая. Удар под ребра, отправил мальчишку в полет к другой стене, а удар о стену перемкнул спину, и он с ужасом понял, что не ощущает собственных ног.
Им хватило часа, чтобы превратить здорового подростка в окровавленный кусок плоти. Единственное что мог Курута - это молчать. Они тщетно пытались своей животной жестокостью вырвать из него хотя бы один крик. Курапика предпочел бы откусить собственный язык, но сдаваться окончательно не собирался. Эта мысль билась в обожженном болью мозгу, не смотря на тошноту и головокружение. Сотрясение мозга, множественные переломы, отбитые внутренние органы, кровотечения. С таким не живут просто. Однако он чудом удерживал себя в сознании, уже даже не известно для чего - помощи тут явно было не дождаться. Члены группировки тем времени окончательно вошли в раж, туда же подтянулась остальная банда и через заливающую глаза кровь блондин видел оскаленные, голодные до зрелища рожи, потерявшие всякие признаки человечности. В ушах бился собственный лихорадочный пульс, шум толпы кусал разозленной пчелой в затылок.
А затем этот шум наполнился чужими криками. Тела падали подкошенными марионетками, с улыбками от уха до уха, расползающимися по горлу. Асфальт омыло настоящей волной крови, смешиваясь с алым цветом самого юного Курута. И через несколько минут вокруг были лишь мертвые тела, да высокий худощавый мужчина, небрежно вытирающий платком длинные сухие пальцы.
- Я ведь просил не шуметь под окнами моей мастерской, - проронил холодно в окружающее пространство.
Курапика не знал в тот момент - или зрение окончательно предавало его, или кровь парила в холодном воздухе - но вокруг чужой фигуры виднелся струящийся дымный силуэт. Убийца медленно перевел взгляд на лежащего в круге тела блондина. Никакого сострадания не было в ледяных голубых радужках, только легкий интерес. Он прошел по лужам крови, не жалея своих аккуратных дорогих сапог, пока не оказался прямо над чужой жертвой.
- Как бездарно, - протянул задумчиво и присел на корточки, касаясь самыми кончиками пальцев, к чужим, оставшимися чистыми паре прядей. - Такой материал и так безобразно испорчен, - качнул головой.
Курапика мог лишь следить, из-под не подъемно-тяжелых век за его движениями. Где-то в отдалении, наконец, раздался вой сирен полиции и скорой. Видимо, море крови, выплеснувшееся на улицу, заставило местных шевелиться. Мужчина даже не отреагировал на это, не дернувшись и не обернувшись. Он смотрел в чужие глаза, на тонкие обводы лица, испорченного человеческой жестокостью.
- Можешь радоваться, - наконец произнес. - Тебя спасут, - усмехнулся легко и без всякого сочувствия. - Вот только захочешь ли ты жить таким? - он встал, собираясь уйти, и на эти его слова Курапика ощутил, как внутри вспыхивают огоньки отчаяния, перемешанные со злостью.
Он должен был продолжить жить. Для чего именно, его мозг уже не помнил, но без сомнения это утраченное воспоминание являлось чем-то нужным, важным, раз он так цеплялся за него все это время. Отзываясь на спутанные яростные мысли, глаза вспыхнули под линзами алым, наверное, в последний раз. Краснота залила собой все - небо, солнце, чужие очертания. Он плыл в этой крови, захлебываясь ею. Багровое сияние оказалось так сильно, что пробилось даже за края линз, залило собой зрачок.
- Как интересно, - прошептал мужчина, снова наклоняясь и парой быстрых, отточено-резких движений вынимая кусочки пластика из глазниц парня, обнажая перед миром глаза клана Курута. Завораживающие переливы с золотыми искрами почти гипнотизировали. Оставалось лишь цокнуть языком от досады, что испорчен не просто хороший материал, а нечто действительно уникальное. - Скажи мне.... - чужие пальцы сомкнулись на подборке блондина, -...ты хочешь существовать дальше инвалидом не способных позаботиться о себе самостоятельно, или все же желаешь двигаться вперед? - вкрадчивые нотки врезались в нутро не менее остро, чем осколки собственных ребер. - В первом варианте боль уйдет со временем. Во втором - будет сопровождать каждый последующий миг. Но выбирать только тебе. Мне нравится твое умение терпеть, жажда жизни. Возможно, ты не сломаешься как остальные мои творения. Ну, так как? Заключим сделку? - мужчина отпустил лицо Курапики, ожидая ответа. У них оставалось несколько минут, может меньше до приезда представителей власти, попадаться на глаза, которым он был совершенно не в настроении.
К сожалению, говорить блондин уже не мог. Он судорожно кивнул, дернул даже просто головой утвердительно, невзирая на обжигающие цветы, распускающиеся в позвонках. Его тело после этого, будто поместили в теплую оболочку, почти в жидкость, и внутренние повреждения застыли во времени, зафиксировались. Он не помнит, как его несли, но, когда разбитый затылок коснулся холодной поверхности операционного стола, снова пришел в болезненное состояние бодрствования, не смотря на кружащуюся перед глазами до тошноты комнату. Острые ножницы срезали одежду с тела, обнажая его во всей неприглядной красе - распухшего и искалеченного. С головы сбрили волосы, открывая кожу, добираясь до повреждений, обмыли, устраняя любую грязь.
- Настоящий вызов искусству, - протянул чужой голос. - Даже с идеальным материалом вы все сходите с ума и теряете желание жить. Посмотрим, насколько сильна твоя воля.
Он начал с головы, восстанавливая череп, складывая осколок за осколком. Стягивая их тем, что называлось Нэн-техникой, как узнал позже Курапика. Заставляя заживать невероятно быстро. Парню казалось, что потоки боли заливают его, втекают в тело раскаленным свинцом, и никуда не деться из тисков чужих пальцев. Мужчина не озадачивался наркозом - он поступил иначе, вставляя в мозг своего подопытного тонкие золотые стержни, деформируя с ужасающим мастерством участки мозга и перекраивая чужую нервную систему.
До тех самых пор пока боль не превратилась в нечто восхитительно острое, обволакивающее, даже желанное до определенного предела. И лишь после этого, приступая, наконец, к изменению тела. Вычищая костяное крошево, складывая крупные осколки, сшивая кожу, возвращая целостность внутренним органам. Под конец Курапика отключился все же, когда даже его новая чувствительность оказалась на грани сумасшествия. Он приходил в себя рывками затем. От раза к разу, в комнате полной запаха антисептика, перетянутый повязками, словно куколка шелкопряда, подключенный к аппаратам жизнеобеспечения. С каждым разом период такого бодрствования увеличивался - в начале от пары минут, к почти часу.
- Смотрю тебе уже много лучше, - мужчина зашел в его лишенную окон комнату скользящим шагом. Курапика моргнул растерянно, тело ощущалось сплошным сгустком горячей боли, которая вызывала параллельно странные ощущения. Разве боль может быть приятна, оставаясь одновременно самой собой? Сейчас парень сказал бы точно, что "да" - может.