– На службе лорда Ланнистера, – устало ответил лорд Долины и вздохнул. – Я заверяю вас, мои принцы, что лорд Тайвин не имеет никакого отношения к этим ужасным убийствам. Его знаменосцы действовали по своей воле, кем бы они не были. Просто нет доказательств…
– Лорд Аррен, вы казались мне разумным человеком. Благородным человеком, – перебил его Доран. “Ты дурак, если думаешь, что я куплюсь хоть на какую-то чушь, что ты извергаешь из своего рта. Или твоего шпиона”. – Я повторю мой предыдущий вопрос. Дайте мне причину, хоть одну причину, по которой я должен оставаться верным Железному Трону, и я обдумаю ее. Одна причина – все, что мне нужно.
Лорд Долины потерял дар речи. Варис смотрел с любопытством.
– Дорну будут выданы послабления податей, конечно же, – сказал Аррен. – Король Роберт упоминал уменьшение налогов, плюс особые привилегии, – его слезящиеся глаза обратились в сторону Оберина. – Король имеет право узаконивать тех, кто родился в стороне от брачной постели. Если вы захотите, будет сделано и это.
– Лорд Ренли Баратеон правит Штормовым Пределом, и насколько я знаю, он в возрасте принцессы Арианны. Мы можем заключить помолвку, если пожелаете, принц Доран.
Оберин прищурился и выпрямился в кресле:
– Пытаетесь нас подкупить, лорд Аррен? – он придвинулся к старому посланнику, так близко, что между ними почти не было расстояния. – Пытаетесь? Ведь так?
– Оберин, – предупредил его Доран. Как бы он не хотел сам задушить Аррена, с некоторыми вещами следовало разобраться. Его брат яростно оскалился и еще раз злобно оглядев Аррена вышел из комнаты. “Хорошо”, – подумал Доран. “Пусть знают. что мы не шутим”.
Когда тяжелая дверь затворилась за Оберином, Доран притворился, что вздохнул.
– Я приношу извинения за своего брата, милорды.
Лорд Аррен отмахнулся.
– Это неважно, – устало сказал он.
– Нам всем известна… дерзкая натура принца Оберина, – Варис покачал головой, притворяясь опечаленным. – Мы не держим на него зла за его скорбь о его леди-сестре.
На некоторое время в зале повисла тишина, и Доран оглядел оппонентов. Аррен, верный врагу, Варис, чья верность непонятна. Как бы он хотел, чтобы этого никогда не случилось. Он задумался, что бы случилось, если бы он просто закрыл границы Дорна и навсегда отделился от остального Вестероса, вместо того, чтобы выслушивать предложения мира от послов. Оберин предложил это, когда они получили известия о последних Таргариенах – тех, которые могли бы послужить орудиями добытия справедливости, но захваченные Баратеоном. Очень многие из его лордов считали это самым логичным вариантом с самого дня падения Королевской Гавани, в том числе Айронвуды. Но Доран медлил с принятием решения. “Не только о мести я должен думать, как бы я не жаждал ее. Дорн, мой народ, мои лорды, мой дом. Оберин, Мелларио, Арианна и Квентин. Ради них я не могу позволить себе ослепнуть от ярости”. И это было трудно, и это было слабо сказано.
– Мы слышали о падении Драконьего Камня, – наконец сказал Доран, нарушая тишину. Он давно испытывал по этому поводу любопытство. – И о том, что двое оставшихся детей королевы Рейлы живы.
Он не назвал их детьми короля Эйриса, и это вызвало огонек изумления в глазах Десницы.
– Принц Визерис и принцесса Дейнерис, верно, – сказал Десница,еще более ровным тоном, чем раньше. Доран подозревал, что на эту тему в окружении узурпатора спорили часто. Ведь ходят слухи, его собственный брат пошел против него. Плохое начало для новой династии.
– Лорд Станнис взял их на свое попечение, – сообщил Аррен. – Юный принц будет отправлен на воспитание на Север, к лорду Эддарду Старку, когда ему исполнится восемь.
Лорд Варис издал непонятный звук.
– Винтерфелл ему очень подойдет, – заявил он.
Доран подозрительно прищурился. “Значит, это будет Стена. Вот куда мальчик отправится, когда достигнет возраста?”. На самом деле, в этом был смысл: воспитать последнего Таргариена в суровой, тяжелой земле, чтобы подготовить его к суровой, тяжелой службе. Если бы он смог сбежать, возможно, Доран обдумал бы вариант сделать его королем, может быть, сделать Арианну его женой, чтобы Дорн получил королеву, которой его лишили, отобрав Элию. Но теперь не было смысла об этом думать.
– Понимаю, – признал Доран. Он никогда не встречал узурпатора, а тем более его младшего брата, но то, что он отказался предоставить Роберту трупы детей Таргариенов говорило в пользу Станниса Баратеона. Он был бы лучшим знаменем восстания, чем то, которое выбрали Аррен и Старк. “Если бы он атаковал Королевскую Гавань, Элия осталась бы жива”, – подумал Доран. Но боги были жестоки, и это оказался Тайвин Ланнистер.
Он думал об этом вечером того же дня, глядя в Теневой Город за Ветряными Стенами Солнечного Копья. Ветер колыхал влажный воздух, и Доран едва не вздрогнул, ощутив напряжение в нем. Город к западу от замка был полон жизни, бордели и пивные были полны людьми. Лавки мастеровых грудились вдали, в одних еще кипела жизнь, другие же уже были темны и молчаливы, словно крипта, в которой похоронили тело Элии рядом с обезображенными останками ее детей.
– Знак почтения от короля Роберта, – сказал Варис. Дорану захотелось его за это придушить. “Что ты знаешь о почтении, евнух? Что ты знаешь о долгах Дорна?”
Мелларио не пришла к нему тем вечером. Или это Арео Хотах спросил его, хочет ли он видеть миледи в этот вечер – Доран не помнил. Он не помнил, что он ответил, только то, что часами оставался у окна, глядя в бездну ушедших воспоминаний. О его матери, произведшей на свет милую, нежную девочку после того, что случилось с Морсом и Оливаром. О маленькой Элии, игравшей в Водных Садах с маленьким Оберином. Какой она выросла – полной нежной красоты, быстрого ума и хлесткого остроумия. Ее свадьбу с Рейгаром – когда титул “принцесса” получил другое значение. Рождение дорнийки Рейнис и валирийца Эйгона, гордость на лице Элии, когда она смотрела на эти чудеса, что она выносила в своем чреве. Ее дочь-принцессу, такую же, как она, ее сына-принца, который станет королем.
В его разуме повисла тишина, заглушая музыку, доносящуюся со двора внизу. “Который должен был стать королем”, – поправился Доран, осознав свою ошибку. “Но больше этого не будет”.
Но дорнийцы не мучаются долго над ошибками прошлого, не сожалеют. Они собираются с силами. И побеждают.
Таким нашел его брат: спокойным, мрачным, погруженным в мысли. Стражники были предупреждены, чтобы никого не пускали к нему без соизволения, но Оберин всегда был исключением. Он был яростным, горячим, полным жажды мести – и все же Доран знал, что он был еще и умен, ведь он почти выковал цепь в Цитадели, к тому же он был коварен, знающим толк в ядах и заговорах, настолько искусным, что Доран рядом с ним был всего новичком. Его брата всегда с радостью ждали в комнатах принца. Но вот гость, с которым он пришел…
– Уже поздно, – холодно сообщил Доран. – Наш… разговор можно продолжить завтра, лорд Варис.
Евнух хихикнул, но не ответил. Вместо него заговорил Оберин:
– Брат, ты должен это выслушать! Долгие годы в Дорне не слышали новостей лучше. Мы были дураками, надеясь на Визериса, когда… Нет, лучше тебе услышать самому. Мы получим нашу месть.
В змеиных глазах Оберина светился огонек. Варис казался развеселившимся, молчаливым, но на его устах играла легкая улыбка. “Чего ты хочешь, Паук? Что такого ты сказал, что так обрадовало Оберина? Во что ты играешь?”.
Доран вздохнул. “Я выслушаю его”.
– Говорите, лорд Варис. Рассказывайте.
– О, – послушался Варис. – Конечно, мой добрый принц.
И он заплел ее – паутину шелковых слов, обрываемую резкими замечаниями Оберина и собственным хихиканьем Паука. Хорошо заплетенную историю, это Доран мог признать. “Да это же просто песня”, – усмехнулась бы Элия. И это была просто песня. Подмененный принц, которого все королевство считает мертвым, оказывается живым, и вот он возвращает королевство, отобрав его у тех, кто узурпировал его трон. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Доран колебался, не желая верить евнуху.
– Простите, что я не верю вам, лорд Варис, – сказал он, когда история была закончена. Оберин попытался вмешаться.
– Доран…
– Брат, подумай об этом как следует. Элия, которую я… знал… – он поколебался. – Элия Мартелл никогда не обрекла бы на смерть свою дочь, обезопасив своего сына. Она не была такой.
– Это не было намерением принцессы Элии, мой принц, – заверил его Варис. – Принц Эйгон – или это его величество теперь? Так вот, добрая принцесса просто оценила безопасность ее сына выше. Я должен был помочь принцессе Рейнис и ее матери бежать из Королевской Гавани, если бы Ланнистеры оказались врагами, а не друзьями, но увы…
Паук печально покачал головой.
– Но этого не случилось, – закончил за него Доран, холод в его голосе оставался прежним.
– Этого не случилось, – согласился Варис.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только звуком шагов Оберина. Доран перевел взгляд на евнуха, изучая его. “Неужели Паук действительно обладал благородством? Что мальчик, которого я похоронил рядом с моей милой сестрой, был всего-то сыном дубильщика, купленным в Вонючей Канаве за кувшин арборского золотого, что настоящий Эйгон Таргариен – Шестой его имени, подлинный король андалов, ройнаров и Первых Людей был жив?
Часть Дорана отчаянно желала, чтобы это было правдой. Но другая, более здравомыслящая, нашла дюжину аргументов против.
Он посмотрел на ложного посланника. Человеку, который торгует секретами, доверять нельзя.
– Если все так, как вы сказали, – озвучил свою мысль Доран, – то что вы планировали? Что, по-вашему, следуем нам сделать, чтобы посадить на трон Эйгона? Какова роль дома Мартеллов в этом… И ваша, раз уж на то пошло?
– Я рад, что вы спросили, принц Доран, – улыбнувшись, ответил Варис. – Очень рад.
========== Джонелль ==========
Ее серебряный плащ невесты развевался на ветру, когда Джонелль шла к сердце-древу, взявшись за руку ее лорда-отца. Она чувствовала на себе взгляды сотни глаз: северные лорды и южные леди, прославленные рыцари и юные сквайры. Ее родственники и будущие родственники. Их взгляды пронзали ее, изучали и разглядывали, и они смотрели, затаив дыхание, ожидая ее ошибки. “Я этого не хотела!” – хотела она закричать. “Я хотела стать леди Сервин через много зим, выйти замуж за человека ниже меня, согласного взять мою фамилию, согласного позволить мне править. Я никогда не хотела замуж за вашего южанина!”.
И все же, Клей все испортил. Джонелль не сердилась на самом деле на своего брата за его рождение, но все это было из-за него: теперь она больше не была наследницей своего отца, и теперь ей пришлось выйти замуж за несеверянина, и это ее тетя, а не мать, помогала ей одеваться к свадьбе.
“Матушка”, – отчаянно подумала она. “Я знаю, ты молилась Семерым, но теперь мне больше всего хочется, чтобы ты стояла здесь, у сердце-древа, и видела, как я произношу свои клятвы. Покажи мне, что ты есть, несмотря на смерть на родильном ложе. Подай мне знак, что ты еще со мной”.
Но к ее разочарованию, древо молчало.
– Кто идет? – раздалось вместо этого. Это был голос человека, которого она должна будет называть своим лордом-мужем. – Кто идет предстать перед божьим ликом?
Она испытала облегчение, узнав, что Станнис Баратеон не стал настаивать, чтобы церемония прошла перед лицом Семерых. Хотя Джонелль вырастили в знании обеих религий, она всегда предпочитала церемонии в богороще изысканным церемониям в септе. Ее кузен Вилис женился перед септоном, как она помнила, и это была очень длинная и цветистая церемония. Из уважения к вере леди-матери, она промолчала. Если бы лорд Станнис пожелал, чтобы его свадьба была похожа на свадьбу Вилиса, она бы тоже промолчала, но это не значит, что ей бы это понравилось.
Так будет быстрее и проще, подумала Джонелль. Без тысяч клятв, которые люди редко исполняют.
Ее отец напрягся. Он ответил на строгий, суровый тон лорда Станниса мягким голосом:
– Джонелль из дома Сервинов пришла, чтобы выйти замуж, – сказал он. – Женщина взрослая и расцветшая, законная и благородная, она пришла просить благословения богов. Кто пришел, чтобы забрать ее?
– Я, – ответил брат нового короля. – Станнис из дома Баратеонов, лорд-протектор Драконьего Камня, наследник Железного Трона Вестероса. Я пришел за ней. Кто отдает ее?
Джонелль должна была чувствовать себя счастливой. “Вам надо радоваться, кузина”, – говорила жена Вилиса, леди Леона, успокаивая ее, когда они переодевались к празднествам. “Вы выходите замуж не просто за лорда”.
“Если Роберт Баратеон умрет без законных сыновей или дочерей, я стану королевой”, – она это знала. Но ее отношение к этому не было хорошим. Джонелль знала, каков мир южнее Перешейка: говорили, что там очень ценили красоту и изысканность. У нее же не было первого и почти не было второго. Королевская Гавань не вызывала в ней желания там жить.
Тем не менее, этот брак очень радовал ее отца. И только поэтому она согласилась на свадьбу.
– Меджер из дома Сервинов, ее отец, – четко сказал он. Джонелль могла поклясться, что никогда не видела его таким гордым раньше, даже когда ее мать сообщила, что беременна Клеем. Обернувшись к ней, он спросил:
– Леди Джонелль, берешь ли ты этого человека?
“Беру?”. Лорд Станнис был высок, мрачен и устрашителен, под его синими глазами лежали круги, как у человека, которого преследуют тысячи призраков. Его лоб был наморщен, словно он изо всех сил старался не нахмуриться, и было ясно видно, как крепко сжаты были его зубы. Он был совсем не похож на девичью мечту, каким был его старший брат – он был скорее солдатом, о котором слишком поздно вспоминают, чтобы добавить в сказку. Он уже встретил двадцать первый день рождения – против семнадцати Джонелль, и несмотря ни на что, она понадеялась, что найдет с ним дружбу.
– Я беру этого человека, – решила она.
Ладонь лорда Станниса была холодной. Хватка была некрепкой, словно отчужденной – и Джонелль не могла его за это винить. Отец рассказал ей о его беде – что его обошли ради мальчишки восьми лет, потому что, как говорили слухи, его брат-король был зол на него за то, что он взял под защиту юных Таргариенов. Если бы эти Таргариены принимали участие в безумии их семьи, она бы и сама судила его за это, но они были невинными детьми, а потому это было благородное дело. Южане, как казалось, мало ценили честь.
Одной из ее обязанностей, как жены лорда-протектора, будет теперь и это, вспомнила она. Маленькая Дейнерис Таргариен, как она слышала, была теперь леди Драконьего Камня, воспитанницей Станниса Баратеона. Брат девочки был среди гостей, откуда он отправится в Винтерфелл, но сама девочка останется на попечении Джонелль, как и ее будущие дети, наследники ее лорда-мужа.
Лорд-муж, ошеломленно осознала вдруг Джонелль, становясь на колени рядом с ним, онемелая, как листья чардрева, у которого она просила благословения. “Я теперь замужем, так почему же я чувствую себя совсем как раньше? Разве не должна я стать новым человеком? Или это будет потом?”.
Пара поднялась на ноги через некоторое время молчания, и ладонь Джонелль все еще была сжата в руке лорда Станниса. Он коротко взглянул на нее, заставив ее поежиться. Она почувствовала себя… недостойной под его пронзающим взглядом, от каменного прикосновения его руки и мрачного поведения. На секунду она задумалась, на ком бы он женился, если бы ее дядя не похлопотал за нее. Насколько она понимала, ее выбрали только потому что она была взрослой, в поре, из верной семьи и достаточно благородного происхождения. Ее красота, вернее, отсутствие красоты, не имело значения. Скорее всего, другая невеста не была бы так дурна собой, как она, но Джонелль надеялась, что ее внешность не станет помехой для брака. Да, глупо было этого желать, но все же, она желала.
Когда благородные господа, которых она едва знала, окружили ее и принялись поздравлять, Джонелль захотелось вернуться в замок Сервин, к людям, которых она знала всю жизнь. Когда ее отец подумал было провести церемонию там, он быстро осознал, что там будет недостаточно места для всех лордов и леди, которых следовало пригласить, учитывая, что это была бы еще и свадьба брата короля. Лорд-брат ее матери, который и устроил этот брак, тут же предложил воспользоваться Белой Гаванью, и, так как добраться туда было куда легче, список гостей стал еще больше. Казалось, чем больше гостей собиралось приехать, тем больше изъявляли желание присоединиться. Она не могла винить за это свою семью. И все же, ее злило, что вместо скромной, неброской церемонии, которую она всегда себе представляла, пир оказался многолюдным и пышным.