***
Попасть под ливень — это не то, о чем могут мечтать люди, направляющиеся куда-либо по улице, но эта парочка явно со странностями. Молодые люди бежали по каменному мосту, шлепая белоснежными кедами по лужам осеннего дождя, при этом заливаясь смехом. С темного зонта ручьем стекала вода, периодически окатывая либо хозяев этой вещицы, либо случайных прохожих.
— Дашка! — выкрикнул парень, подхватывая возлюбленную, которая заливисто смеялась, — Люблю тебя, — еле слышно выдохнул ей в ушко. Кричать об этом всем вокруг рано, да и его слова адресованы только ей. Она та, кому он хочет рассказать еще очень и очень много. Та, ради которой готов пойти на самые крайние глупости. Та, которая перевернула его мир вверх дном, навела свои порядки, а теперь довольствуется результатом. А разве он против?
Девушка замирает, словно ошпаренная, а он усаживает ее на влажный камень, служащий ограждением между мостом и водой. Серб вглядывается в родные карие глаза брюнетки, пытаясь отыскать хоть какую-то реакцию на его слова. Признаться, с ней такое впервые. Нет, о «любви» ей конечно говорили, но чтобы вот так — под дождем, тихо-тихо и на ушко — никогда. И никогда прежде ее сердце так не екало, как сейчас.
Время пришло.
Но она молчит. Молчит, обвивая шею молодого человека руками и оставляя на ней невесомый поцелуй. Для нее эти слова слишком серьезны, даже если в голове она прокручивала их тысячу раз. Тысячу раз представляла их признание, но все оказалось куда романтичнее, чем в ее фантазиях. Паша не обижается. Разве что чуточку, но не показывает этого, а лишь прижимает к себе покрепче. Ей нужно время, и он готов подождать. Он даст ей все, что она только пожелает, а времени у него полно.
***
— Je voyage bien peu
J’ai vu Londres, Venise
Bruxelle, Rome, Alger
De musée en église
S’épuisant mon désire d’encore voyager.
Londres, Coeur de charbon, pavot de brique rose,
Où l’on marche endormi.
Venise, triste à cause
Que son corps d’amour n’est ville qu’à demi.
Bruxelle, dont la place est un riche théâtre
Rome a l’oeil inhumain
De moulage de plâtre
Alger qui sent la chèvre et la fleur de jasmain.
Je n’était pas heureux dans ces villes que j’aime;
Mon сoeur y souffrait nu.
A Paris, c’est de même.
Je me sens mal partout, sauf en tes bras tenus.*
Она говорила на чистом французском, читая наизусть стихотворение, а ему оставалось лишь внимать ее слова. Он ровным счетом ничего не понял, но ему было достаточно ее интонации, выражения прекрасного личика, временами улыбающихся ему алых губ и приятных на слух незнакомых слов.
Одной из остановок в их пути оказался Париж, чему Дарья была несказанно рада. Она с удовольствием показывала сербу любимые места, воодушевленно рассказывая о них, иногда разбавляя исторические факты своими личными историями.
И он слушал, изредка перебивая, чтобы вставить свой комментарий по поводу сказанного ею. Сей факт ее, конечно же, не обижал, ведь вести монолог ей не слишком то и нравилось.
Вот они проходят по Монмартр. Она заводит его в несколько магазинов, особенно излюбленных туристами. Затем выводит к Базилике Святого Сердца — белоснежное здание с куполами, призванное удивлять своим величием при таких размерах. Вечером она отведет его в особое место — Елисейские поля. Аккуратно подстриженные газоны, фигурные кустарники, бьющие фонтаны и вишенка в этом торте — изящная резная Эйфелева башня, подсвечиваемая огоньками.
Брюнетка принимает предложенный ей локоть, и они неспешно шагают по тротуару в сторону одной из главных достопримечательностей этого города. Преодолеть последующие 300 метров — не беда; отстоять огромную очередь в лифт на каждом этаже, а потом плюнуть на все и пойти пешком по лестницам — легко.
Каблуки обуви стучат по поверхности ступенек, легкий ветерок приятно обдувает, но главное — перед глазами возникает картина вечернего Парижа. Эти узкие улочки, миллионы фонариков, «бонапартовские» постройки и прочая изящная архитектура.
— Смотри, Нотр-Дам де Пари, — Даша остановилась, заставляя парня сделать то же самое, врезаясь в нее. Она мягко развернула его в другую сторону и указала на небольшое здание в готическом стиле внизу, — Завтра мы обязательно должны посетить парижскую статую Свободы.
Она умолчит, скроет от него одну важную деталь — говорят, что если дотронуться до этой статуи и одновременно загадать желание, то оно непременно сбудется. И она обязательно загадает его, оставив в секрете. Ведь никому не нужно знать о том, что она бывает столь сентиментальна и боязлива. Что она попросит быть с ним всегда. Кто бы мог подумать, что Канаева Радич Дарья будет в тайне мечтать о том, что сказка не закончится, а его слова о любви вечны и являются чистой правдой.
Но знаете что? За всей этой романтикой Парижа скрыты грязные районы, разрисованные граффити двери магазинов и стены. Чего только стоит «черный квартал». В этом городе четко виден контраст. Изящная архитектура, призванная восхищать и удивлять, старина; а вдобавок огромное множество граффити, которые заполонили абсолютно все и в центре тоже не являются редкостью. Страшно говорить о том, что творится на окраинах, потому что проводя параллель, я поняла — города нашей необъятной Родины порой выглядят намного привлекательнее.
Но они будут бродить только по центру, избегая нежелательных мест и неприглядных улиц.
Ты смотришь на мир через розовые очки, но проходит время и приходится их снимать.
Как скоро вы избавитесь от этого нелепого аксессуара?
Человек должен видеть грань между иллюзией и реальностью. И чем раньше он ее увидит, тем легче будет потом.
***
Палящее солнце вот-вот скроется за горизонтом, а пока что оно дарит людям свои последние на сегодня ярко-красные лучики. Волшебное и завораживающее зрелище, притягивающее к себе множество взглядов и вспышки камер. Ветерок лишь слегка обдувает, даря моменты блаженства, среди невероятной дневной жары, что потихоньку стала спадать. Ножки приятно омывают небольшие волны морской воды, едва достающие до подола платья брюнетки. На солнце ее темные волосы отдают золотом, а глаза, которые она изредка прикрывает, отражают огненно-красный шар, заходящий за горизонт; искрятся. Она такая милая, естественная, такая живая. И «такая» она только для него.
Для полной картины не хватает лишь крика чаек. Но этим двум вполне хорошо и без этого. Он потягивает безалкогольный, но вполне приятный коктейль, а она беззаботно опирается на него, положив свою голову на крепкое мужское плечо.
Волна имела неосторожность разыграться и подобраться чуть выше, омывая часть платья мятного цвета. Молодой человек хихикает, не спеша поднимать девушку на ноги. А брюнетка, тем временем, заваливает его на спину, грозно нависая сверху. И, возможно, кого-то данное зрелище может напугать, но только не его. А посему парень запрокидывает голову и в открытую хохочет, забавляясь ее растрепанным видом.
— Ах так? — темная бровка ползет вверх, а ее обладательница спешит слезть с серба. Слезть, но только для того, чтобы набрать в руки побольше воды и…
Он выкрикивает что-то непристойное на родном языке и, не желая оставаться в долгу перед возлюбленной, молниеносно поднимается на ноги, попутно отыскивая собственные шлепки, потому как брюнетка уже давно бежит в противоположном направлении, оставляя за собой следы на влажном песке.
Носиться друг за другом по побережью, наблюдая за закатом. Что еще нужно для счастья?
Наконец Павел настигает свою «жертву» и под шуточные ругательства и протесты закидывает на плечо. Жертва, понимая что ее не ждет ничего хорошего, начинает вопить.
— Паша-а, пусти, — кулак едва ощутимо врезается в широкую спину, так для вида, — Опусти немедленно. Сейчас же, отпусти! — секунда = пронзительный визг брюнетки и хохот серба.
— Отпустил, просила же, — пожимает плечами, с совершенно невинным видом выходя из воды, но уже понимая, что так просто ему не отделаться, а мстит эта чертовка изощренно.
***
— Дарья, здравствуй. Как твои дела? Мы давно не виделись. У меня для тебя есть прекрасная новость, нужно встретиться, а заодно и познакомить тебя кое с кем, — размеренный голос в трубке не вызвал никаких эмоций. Будто бы они не родные отец и дочь. Будто бы они не виделись несколько месяцев, пока она привыкала к прелестям семейной жизни, — Встретимся завтра в моем загородном доме в семь вечера.
И когда ты стал разделять все на «мое» и «твое», папа?
***
Я путешествую: Венеция и Лондон,
Брюссель, Алжир и Рим.
Весь белый свет мне отдан —
Но страстью разъезжать все меньше я томим.
Вот Лондон — розовый кирпич, покрытый сажей,
Дремота по углам.
Венеция — всё та же
Грусть по любви, вода и камень пополам.
Как декорация — Брюссель, и Рим, что цепко
Из тьмы глядит на мир
Незрячим оком слепка.
Жасмином пахнущий и козами Алжир.
Я не был счастлив там — я их люблю, а всё же
Томился в них, чужих.
Увы, в Париже тоже —
Тоска везде, где нет простертых рук твоих.
========== XI ==========
«Abyssus abyssum invocat.»
Бездна взывает к бездне.
***
Из колонок лилась приятная музыка, обволакивая молодых людей. Девушка обняла свои колени, изредка покачиваясь. Ее бледная кожа сплошь была покрыта мурашками — он снова забыл закрыть окно, и теперь осенний ветер гуляет по квартире, устанавливая в помещении зябкость схожу с уличной. Мужчина приподнялся на локти, дабы иметь возможность любоваться прелестными изгибами любимой, а также мягким водопадом ее волос, что локонами ниспадали с плечиков. В таком полусогнутом положении сербу была предоставлена вся ее спинка, что он успел изучить за то недолгое время их совместной жизни. Пальцы сами собой поднялись и поплыли в направлении ее тела, желая ощутить бархат кожи. Но как только длинные пальцы молодого человека коснулись ее спины, она тут же непроизвольно вздрогнула, хоть и ожидала, что вскоре ощутит тепло его рук.
— Паш, я не понимаю, — прохрипела она, в то время как его пальцы пробежались по ее пояснице, не пропуская ни одного позвонка, ни одного изгиба.
— Чего ты не понимаешь, милая? — выдохнул он ей на ушко, не забывая слегка прикусить мочку уха. Руки оторвались от спины и переместились на другую сторону, обнимая девушку, — Что случилось?
— Эта Анжелика… Господи, да у нее даже имя такое, будто бы она только что с панели сошла! — брюнетка вмиг подскочила на ноги, разрывая такие любимые и родные объятия. Она уже была на взводе и в любой момент могла «взорваться», — Паша, скажи мне, что он в ней нашел?! Что?! У нее нет ничего, чем она могла бы ему понравиться!
— Даш, — мягко произнес молодой человек, легонько сжимая ее руку, призывая успокоиться, — Достаточно того факта, что до этого у нее был ухажер, сумевший оплатить силикон. Далее дело за малым, — усмехнулся он, — Ты ведь не маленькая девочка и прекрасно понимаешь, что твой отец взрослый человек. У него есть свои потребности, желания. В конце то концов, он ведь не должен провести всю оставшуюся жизнь в одиночестве.
— И поэтому он не нашел варианта лучше, чем притащить домой эту, — девушка замолкла на пару мгновений, морщась от ненавистного теперь имени, — Ликочку. Он же ее утром без тонны косметики увидит и все — сердечный приступ обеспечен.
Серб издал тихий смешок на незначительную шутку брюнетки, а та все распылялась:
— Она хочет от него только одного: денег. Нашла себе богатенького папика и залетела от него, чтобы удержать!
— Ревнуешь? — такой правильный, но такой постыдный для нее вопрос. Она вряд ли признается, но ее ответ — да. Естественно. Разумеется. Конечно же!
Черт возьми, человек обделивший ее вниманием и лаской после смерти матери, теперь носится рядом с этой молодухой, исполняя любой каприз. Он так мило с ней обращается, заботится о ней, шепчет всякие нежности. И пусть это, конечно же, отношения двух взрослых людей — если второй партнер младше собственной дочери, это отношения взрослых людей? — но разве Даша ни разу за всю свою жизнь не заслужила хотя бы капельки отцовской любви? Хотя бы по выходным. По праздникам?
Ей показалось, или отец за вечер сказал новой избраннице больше нежных слов, чем Даше за всю жизнь?
Обидно. До боли обидно. И хочется кричать, хочется рушить все вокруг. Хочется вновь закрыться ото всех, возвести эти стены и сидеть в них, не разрешая кому-либо перейти границы, заданные ею.
Но Паша не даст ей этого сделать. Не в этот раз. Не сегодня.
Прислуга Виктора накрыла замечательный стол, а ужин в изысканной столовой обещал быть прекрасным… Прекрасным ровно до того момента, как она увидела человека, с которым отец хотел ее познакомить.
Девушка с волосами пепельного цвета, которые бы Даша с радостью назвала мочалкой, широко улыбалась, обнажая небезупречную улыбку. И брюнетка искренне не понимала, что такого особенного в ней. Чем она смогла зацепить ее отца. Зато Канаева знала хорошо одно: Пашу это пугало точно не заинтересует.
Худощавая девушка пыталась выглядеть милой в глазах молодой пары, да и своего мужчины, но отчего-то Даша заметила странные искорки в ее взгляде. Эта бестия себя явно покажет.
— Анжелика, а сколько Вам лет? — нацепив самую любезную улыбку из своего арсенала, Канаева сцепила ладошки в замочек. Ухмылка тронула губы серба, но тот поспешил прикрыть ее рукой, изображая натуральный кашель. Учитывая характер его жены и тот факт, что перед ними стоит молоденькая спутница Виктора, молодой человек делал неутешительные выводы. Приближался шторм, и он чувствовал его всем своим нутром. Это знакомство не приведет ни к чему хорошему. И почему-то ему на миг показалось, что здесь остается точка возврата. Отныне все будет по-другому. Но к плохим мыслям за годы, проведенные в раздумьях о произошедшей в его жизни трагедии, он привык. А посему поспешил выкинуть нелепицу из головы. Что плохого ему и Даше может причинить это знакомство?
— Мне двадцать один. И ты, Дашенька, можешь называть меня просто Ликой, — она любезно улыбнулась, рассматривая дочь своего «возлюбленного».
Спасибо, хоть не «мамой».
— А ты меня просто — Дарьей Викторовной. Все-таки, постарше буду, — язвительный тон набирал свои обороты, а в голове Павла пронеслась мысль о том, что еще чуть-чуть, и его любимая непременно начнет плеваться ядом, ну или испепелит Анжелику презрительным взглядом карих глаз.
— Дарья! — отец повысил голос, заставив дочь сбавить обороты, — Мы с Анжеликой собираемся пожениться, поэтому будь добра: веди себя поуважительнее.
— Да, у нас с Витечкой скоро будет малыш, — ее ладошка легла на плоский живот, слегка поглаживая.
Глухой звон разбившегося стекла. Одна секунда. Одна фраза. Мир разрушен. Все разбито вдребезги.
Она разворачивается и со всех ног бежит к выходу, не обращая внимания ни на крики Паши, ни на шпильки, что грозят уронить ее, причиняя боль. Но минутой ранее она получила куда больше боли, чем, пожалуй, за всю жизнь после смерти матери. Ее больше нет.
***
Постепенно к порогу подкрался Новый год, быстро пролетели январские выходные, а чреда будних дней снова вернулась в их жизнь. Обида на отца не ушла. Более того, ненависть к новоиспеченной невесте Виктора разгоралась с новой силой каждый раз, когда брюнетка видела то, как мужчина трепетно относится к Анжелике. Спустя месяц после произошедшего в доме возобновить общение с отцом все-таки пришлось. Правда, безо всякого на то энтузиазма. Боль не утихла, а жила в ней, пожирая в те моменты, когда Даша оставалась одна. Но здесь нужно отдать должное одному несносному сербу, который просто не давал провалиться в депрессию, постоянно вытаскивая ее куда-либо и заставляя забывать о новой проблеме, появившейся в их жизни.
Она крутит колесико зажигалки. Пламя не заставляет себя ждать и тут же соприкасается с сигаретой, заставляя ту начать тлеть. Тонкие пальцы судорожно подносят треклятую никотиновую палочку ко рту. Алые губки раскрываются, впуская в себя едкий дым, тут же невыносимо обжигающий легкие своей гарью. Но от этого почему-то легче. Одна боль заглушает другую. Парадокс.