Комментарий к 8а. Тошнота (могло быть и так) Этот вариант и этот эпизод нравится бета-ридеру, но для меня это всё-таки сильно альтернативный вариант того, что написалось изначально, а мне бы хотелось оставить изначальный сюжет практически в неприкосновенном виде, так что пусть этот момент будет отдельно.
.22.
На следующее утро он выглянул на улицу и с огромным удивлением увидел на камне около выхода из его убежища три больших яблока и несколько чуть подсохших слив и вишен, а также несколько кусочков сушёного мяса. Фингон побоялся выйти наружу и лишь оглядывался, высунув голову из-под плащей.
— Может быть, тебе помочь? — послышался девичий голос.
Он внезапно увидел, что у большой старой сосны стоит девушка; видимо, она стояла тут, рядом, прячась в низком еловом подлеске, уже давно, — просто она умела быть незаметной. Девушка с любопытством пыталась разглядеть его. Это была эллет, на вид совсем юная; на ней была меховая куртка и кожаная юбка, из-под которой виднелся подол серого домотканого платья, расшитого красными нитями. У неё были длинные чёрные косы, как у самого Фингона, только перевитые не золотом, а красными шнурками, унизанными разноцветными камушками.
— Ты что, следишь за мной? — спросил Фингон. Девица говорила, видимо, на какой-то странной форме синдарина, которой он раньше не слышал.
— Я тебя раньше не видела. Но видела твои следы, видела, что ты выходишь добывать себе еду. А последние три дня тебя не было видно. Я стала думать, что тебе нужна еда. Ведь нужна?
— Ну наверное… может быть, я не отказался бы…
«Три дня», — с ужасом подумал он. — «Мне срочно нужно поесть, но можно ли есть то, что она даёт?»
Девица подошла ближе, наклонилась и довольно бесцеремонно, но очень добродушно дёрнула его за тонкую косу.
— Ты — девица? — спросила она (на её странном языке «девица» звучало не как gwen, и не как wendë — она сказала wenede). — Ты похож на мужа.
— Я — король этих земель, девица, — вежливо ответил Фингон, и тут же спохватился: «Что я несу? А если она всё-таки меня видела?».
— Да? А почему тогда ты носишь дитя под сердцем? — спросила она удивлённо. — Никогда такого не видела.
Фингон покраснел и собирался с негодованием опровергнуть её слова… но ведь она говорила правду, а лгать он и сам совсем не умел. Тогда он спросил:
— С чего ты так решила?
— Я это по твоим глазам вижу, — ответила она. — Я всегда это вижу. И по походке твоей вижу. То есть по следам. Кто это сделал с тобой?
— Я сам этого захотел, — ответил Фингон.
— Я видела, как странные вещи происходят с теми, кто был там, у них, на севере, — она покачала головой. — Но ты не одержим. Это тоже по походке видно. И по глазам.
— А ты откуда? — спросил Фингон.
— Я раньше сама жила на севере… там теперь всё выжжено. Ничего не осталось. Я пришла сюда.
— Ты одна… у тебя есть кто-нибудь?
— Нет, сейчас никого не осталось. — Девушка опустила глаза; она собрала яблоки и сливы себе в подол и села на камень. — У меня был муж, но его разорвал волк. Это было лет десять назад. Огромный волк, больше нашего дома. Чёрный. Пришёл с севера. Я ничего не могла сделать. Потом и дом мой сгорел в один миг, ничего не осталось. Я еле убежала. Здесь тоже всякие твари бродят и летают, но жить можно. Хочешь, я буду ещё приносить тебе еду?
— Ты можешь обещать никому об этом не рассказывать? — спросил Фингон.
— Конечно, я никогда никому не расскажу, — ответила она.
Фингон настолько проголодался, что не мог вспомнить, как он съел то, что она принесла; потом ему казалось, что он, наверное, проглотил яблоко в два укуса вместе с косточками. Вечером она пришла снова; помимо сушёных ягод и мяса, она принесла что-то вроде похлёбки, которую сварила в сосуде из коры.
— Как тебя зовут? — спросил Фингон.
— Никак особенно не зовут. Муж всегда называл просто «женой». — Она пожала плечами. — А тебя?
— Я — Кано. — Почему-то Фингон назвал ей вторую половину имени.
— «Вождь» — красивое имя. — Она улыбнулась. — А как зовут других в твоей семье?
Столько, сколько он рассказал незнакомке за эти несколько недель, Фингон не рассказывал никогда и никому. Она внимательно слушала, и все её вопросы и замечания ему нравились; говоря о себе, он, кажется, впервые в жизни не встречал никаких препятствий, не чувствовал, что его могут оттолкнуть, что кому-то его мысли или его отклик на те или иные события могут показаться странными или непонятыми. Её всё-таки надо было как-то называть, и, вспоминая о первом дне, когда она принесла ему сушёные сливы, он стал звать её «Пиокка» или «Пио» — этим словом называли и сливу, и вишню, сначала про себя, потом и вслух.
Однажды утром ему пришлось сказать ей, что ему пора в путь.
— Ты уходишь?
— Я должен пойти к тому… к тому, кому я обязан этой возможность. Возможностью родить ребёнка.
— Не доверяй ему, — сказала Пио. — Пожалуйста, будь очень осторожен с ним. Он не такой злой, как его хозяин, но у него в уме множество разных замыслов.
— У меня нет выхода, Пио, — ответил Фингон. — Боюсь, если я не пойду, будет хуже.
— Я вряд ли могу чем помочь тебе, — вздохнула она. — Как я рожала, и не вспомню, так страшно было. А помогать не пришлось ни разу.
— У тебя был ребёнок? .. — спросил Фингон и осёкся.
— Да, но его тоже уже нет на этом свете, — ответила она. — Пусть у тебя всё будет хорошо. — Она поцеловала его в лоб и погладила по волосам.
====== 9. Боевой клич ======
.24.
Едва переступив порог знакомого ему домика, он действительно почувствовал адскую боль; скорчившись, он рухнул на пол. Ему приходилось получать в бою раны и ожоги, пережить то, что почти год назад сотворил с его телом Майрон, но такой жуткой, пронизывающей всё его естество боли он даже не мог себе представить. Майрон даже не стал спрашивать разрешения: он сорвал с него одежду и уложил на застланный покрывалами стол.
Финьо закрыл глаза, зажмурился, чтобы не видеть своего тела; от боли и стыда его душа готова была с этим телом расстаться; он чувствовал какую-то странную тошноту, не физическую — казалось, что его жизнь и сознание — это какой-то комок кровавой блевотины, которая со следующей судорогой боли вылетит у него из горла и всё закончится.
— Открой глаза! Открой глаза, смотри на меня! Я сказал, смотри на меня! — Сквозь свои длинные ресницы Фингон увидел пылающее лицо, жёлтую радужку глаз и огромные чёрные зрачки, отражавшие пряди огня в очаге. — Смотри на меня!
— Я не могу… Тху, я умираю… — он вцепился в коснувшуюся его горячую сухую руку.
Всё его существо раскалывалось; комната возникала перед глазами отдельными, судорожными порывами, расплываясь в радужных, зелёных и чёрных пятнах.
Майрон ударил его по лицу. Потом ещё. И ещё.
— Послушай меня, идиот! Если ты сейчас умрёшь, что будет с твоим ребёнком? Я что, должен буду отнести ребёнка к его отцу с запиской: это, мол, твой сын, а твой кузен Финдекано умер родами? Может, ему ещё твоё тело отнести? Ты должен выйти отсюда живым, ты понял? Помоги же ты своему сыну хоть чем-нибудь!
Финдекано почувствовал, как дитя стремится покинуть его тело; дикая боль снова заставила его почти потерять сознание.
— И не надо больше сдерживаться! — воскликнул Майрон. — Кричи!
Астальдо открыл глаза и посмотрел на Майрона.
— Я всё ещё король. Даже сейчас. Ты ни звука от меня не услышишь.
— Послушай меня ещё раз, отважный Финдекано: это роды. Во время родов все кричат. Кричат буквально все. Даже если твои подданные узнают, что ты родил от твоего кузена, то они в последнюю очередь станут думать о том, кричал ты во время родов, или нет, потому что это — обычное дело.
Финьо закрыл глаза.
Он снова почувствовал, как его душа уплывает в какой-то белый туман, грудь изнутри разрывается от безмолвного крика. Мысленно он продолжал смотреть на потолок комнаты, где находился, и ему казалось, что поддерживавшие крышу балки над ним уходят всё выше и выше, вверх и вверх, высоко-высоко, как в зале с башней во дворце его деда Финвэ в Форменосе, над ними появляются новые и новые ярусы, и он сейчас взлетит вверх по этим балкам, которые не кончаются и не кончаются…
Ещё одна пощёчина вернула его к действительности. Потолок, на котором колебались алые и чёрные тени, словно бы упал на него. И тут новая волна боли залила тело. Это было действительно невыносимо; он попытался приподняться и зашёлся в отчаянном крике; он чувствовал, как кровь льётся из его тела ручьём и ничего не мог поделать — только кричать. Он не верил, что сможет пережить это, думал, что здесь его ждёт позорная и страшная смерть.
И тут он последний раз ощутил в своём теле тёплое присутствие сына; ему даже показалось, что он слышит биение его любящего сердца. Он никогда не думал, что почувствует нечто подобное — сейчас ему не хотелось, чтобы это кончалось, он не хотел разрешения от бремени, хотел, чтобы муки продолжались, но дитя осталось бы у него под сердцем. Слёзы полились по его щекам; он понимал, что другого выхода нет, что он должен помочь сыну появиться на свет, должен выполнять указания Майрона. Майрон помогал ему; Финьо был ему благодарен. Он снова закричал, хотя уже и с этой болью начал свыкаться.
— Сейчас! Сейчас! — закричал на него Майрон, ударив ладонью по столу. — Давай!
В этот раз он уже сознательно помог себе криком. И сейчас он на самом деле уже почувствовал, что этот крик ему необходим, что это не слабость, не победа боли и унижения над ним. Это был как будто бы боевой клич. По его телу струилась кровь и слёзы.
И затем он услышал голос своего сына.
Комментарий к 9. Боевой клич Хотя я называю Саурона выше “Гортаур”, я всё-таки в этой главе оставила “Тху” по ряду причин, первая из которых – так звучит лучше.
====== 10. Кольца и звёзды ======
.25.
Финдекано на мгновение увидел крошечное тельце своего ребёнка, потянулся к нему, коснулся; затем Майрон взял его на руки и отнёс на столик около очага, где у него было приготовлено чистое полотно и вода. Финьо хотел бы сам отмыть свою кровь с тела ребёнка, но понимал, что не сможет сам сделать это сейчас. Он видел длинные ладони и пальцы Майрона, который, быстро закончив с мытьём, стал заворачивать малыша; его сильные ладони были длиной почти с его тельце. Финьо почувствовал тревогу и сказал:
— Майрон, покажи мне ребёнка.
Тот молчал.
— Майрон, дай мне его, пожалуйста, я хочу на него посмотреть.
Молчание, затем:
— Ты его уже видел.
— Я хочу подержать его на руках. — Не получив ответа, Финьо требовательно сказал:
— Отдай мне его.
Майрон сдёрнул влажной рукой чёрный платок, которым была повязана его голова и который стягивал его тяжёлые рыжие волосы; они рассыпались по плечам. Финдекано видел мокрые пятна от своей крови на его одежде. Майрон потянулся к глиняной чаше на столике и стал вынимать из неё перстни — разные: с бриллиантами, рубинами, какими-то алыми, жёлтыми, красно-чёрными камнями; он надевал их на пальцы, в том числе несколько маленьких и тонких — на вторую, а не на третью фалангу пальца, как обычно. Он взял ребёнка, издавшего какой-то тихий звук.
— Отдай мне сына, — сказал Финдекано. — Мне нужно на него посмотреть.
— Смотри, — сказал Майрон. — Ты его больше не увидишь.
У Финдекано на несколько мгновений остановилось сердце.
— Зачем? — спросил он.
— Мне интересно. Я хочу посмотреть, что из него вырастет. Или же…- Саурон замолчал.
— Отдай! — закричал Финьо, пытаясь встать, но ноги его не послушались.
Майрон накинул чёрный, подбитый мехом плащ и ребёнок почти скрылся под ним. Даже в это мгновение Финьо был ему благодарен — он понимал, что сам майа не нуждается в тепле, что он надевает плащ только ради того, чтобы дитя не замерзло и — что он хотя бы на какое-то время собирается оставить его маленького Артанаро в живых.
— Пожалуйста… оставь его мне… он же тебе не нужен… — Финьо даже не плакал, нет; он не способен был ничего чувствовать. Его мысли метались так отчаянно, что, к счастью, он даже не мог вполне осознавать происходящее.
— Откуда ты знаешь, что мне нужно?
— Верни мне сына, Майрон! Я прошу… прошу тебя… Я сделаю для тебя всё, что попросишь… всё, что захочешь… — Финьо не отводил взгляда от унизанных камнями пальцев, обвивших его дитя. — Майрон… я нарушу своё обещание отплатить только тем, что принадлежит лично мне… я готов отдать тебе всё, что угодно, я открою тебе ворота любой крепости, отдам тебе любого из своих подданных, — и да, мысленно он произнёс «включая Майтимо», — только позволь мне взять сына и уйти…! Пожалуйста…
Майрон вновь положил ребёнка на столик; в свете пламени бриллианты на его руках искрились так, что, казалось, маленького сына Фингона окружает сияющий звёздный нимб. Затем он подошёл к Финьо, окинул его взглядом.
— Я на всё согласен… Я… я сделаю для тебя всё, что хочешь…
— И чего, как ты думаешь, я хочу? — Финьо почувствовал прикосновение сухих пальцев и тёплый металл перстней на своей окровавленной коже.
— У меня сейчас идёт кровь… но в остальном – всё, что угодно… или потом… Майрон, я прошу тебя… — его руки бессильно вцепились в покрывала, выжимая из них кровь и влагу.
Майрон наклонился над ним; ему показалось, что он хочет омыть в его крови концы своих золотисто-рыжих волос; Финьо не сводил с него глаз, когда он вернулся к ребёнку и снова взял его в свои руки. Всё было настолько чудовищно, что Финьо на мгновение забыл, что именно видит — так был прекрасен Майрон — резкие, тонкие черты белого, как воск, лица, огненные жёлтые глаза, сверкающие, тёплые медные локоны, искрящиеся камнями пальцы, заботливо — заботливо! — державшие мальчика.
Финьо не знал, почему он сказал то, что сказал, но его слова разбили это неземное видение.
— Если ты такой умный, почему ты не сделаешь того же для себя?
.26.
Огонь в очаге потух мгновенно, словно на него вылили воду. Свет погас совсем; вокруг была полная тьма. Потом рядом с Финьо на полке вспыхнула плошка с жиром. В комнате стало очень холодно.
Майрон буквально швырнул в него плащ одним движением левой руки, потом подошёл — и вложил маленький свёрток во влажные, дрожащие руки Финьо. Не сказав ни слова.
Финьо, дрожа, завернулся поплотнее в мех. Он жадно смотрел на крошечное личико ребёнка — кто знает, сколько времени дал им двоим Майрон? Может быть, это последние мгновения? Он тихо поцеловал сына в лобик. Финьо почувствовал, что Майрон на него смотрит, но не в силах был поднять глаз. Оба молчали. Через несколько минут жир в плошке догорел, и кругом опять стало темно; Майрон распахнул окно. Была ночь, но казалось, звёзды сияли ярче обычного.
Майрон смотрел на небо — на мгновение Финьо не поверил, что это он. Его лицо и фигура изменились, светившееся мягким жемчужно-белым светом лицо казалось совсем юным, на плечи и спину спадали мягкие волны очень светлых, почти розовых волос.
— Мне нельзя, Финдекано, — наконец, ответил Майрон на его вопрос, — если я попробую, мне не жить. И я не могу… не могу… Если нет возможности, чтобы… Совсем… — Он явно уже говорил с кем-то другим, смотря в окно. — Всё это ни к чему не ведёт. Ни к чему. Никогда. — Он замолчал.
Всё тело Финьо горело от счастья; сейчас он понимал, почувствовал, что Майрон отпустит его и ребёнка. Он вновь поцеловал сына и прошептал ему на ушко:
— Мой Гил-Галад… мой «звёздный свет» … я даю тебе твоё материнское имя, мой сын …
====== 11. Наконец ======
Комментарий к 11. Наконец Здесь повторяется последний кусочек “Моего лекарства” (https://ficbook.net/readfic/3634244/9645952#part_content), поскольку самая-самая последняя сцена происходит уже после него, и мне показалось, что как-то глупо отсылать читателя к другому тексту, а потом обратно.
Это окончание фика как такового, но ещё будет эпилог с тем самым альтернативным персонажем, и да, ещё в конце будет, как всегда, пьеса, объясняющая, как случился идиотизм из второй половины эпилога)))))
.27.
Когда он поднял свои лучившееся счастьем глаза, перед ним стоял Майрон в том облике, к которому он привык; огонь снова горел в очаге, переливаясь в чёрно-красных кристаллах на воротнике и плечах одежд Майрона.