Я знал одного человека. Прекрасный борец, собеседник, друг. Но у него был один недостаток ― воображать себе преграды на пути к чему-либо. Мне часто доводилось слышать от него суждения, которые, по его мнению, должны затронуть мое сердце и заставить меня сжалиться над теми, чье финансовое положение не так хорошо, как мое. Но зачем же люди, не добившиеся ничего, пытаются вызвать чувство вины в других, кто сдвинулся с мертвой точки и начал воплощать свои мечты в реальность? Я считаю, что зависть заставляет людей думать, что идеальное общество должно состоять из однотипных людишек, ничем не отличающихся друг от друга.
Но в некоторых случаях зависть является очень хорошим чувством. Я про здоровую зависть, конечно же. Раз упомянули о зависти в целом, почему бы не разобраться в этом до самого конца? Я испытывал все виды зависти, а их всего два, как я считаю. Первый ― нездоровая зависть. Она проявляется в желании загубить не равных себе, а именно тех, кто выше общества. Второй ― дающая мотивацию. Эта зависть побуждает в людях добиться чего-то большего, чем социум. Это чувство придает горячее желание опередить, выжать из себя все силы на достижение своей цели, победить в себе ленивого тюфяка. И я уверен, именно второй вид завистливого черта должен находиться в каждом из нас. Таким образом, мы будем развиваться, мы будем желать стать лучше, чем вчера. Общество перейдет на высший уровень, отсеяв деградацию. Но, к сожалению, люди еще не готовы осознать столь глубокий смысл жизни. А я считаю, он таков: делай то, что считаешь нужным; то, что тебе по душе. Иначе зачем дана тебе жизнь? Для того чтобы делать то, что не хочется?
***
Быстро перекусив, я выбрасываю бумажки в пустую, заброшенную коробку для мусора и замечаю лежащую на диване кофту Гвендолин. Она грязная, мокрая и очень тяжелая. Я ощущаю это, когда беру ее в руки. Захватив из гостевой комнаты чистую футболку, я направляюсь в ванную. М-да уж. Когда-то и я был таким, как эта девочка. Возвращался домой весь грязный, в мокрых тряпках, если погода была ненастная, или же в изорванной одежде. С ее братом не соскучишься. А друзья у нас были еще теми сорванцами, как их называл мой отец. Но для меня они были первыми и настоящими друзьями. Хотя, чувство преданности обделило многих. Они оказались подлыми лгунами, беспокоящимися лишь за свою шкуру. Но все это неважно. Я захожу в ванную комнату, чтобы бросить грязную шмотку в сушилку, потому что за несколько часов, что остались от полноценной ночи, она не высохнет самостоятельно.
― Пошел прочь! ― визжит Гвендолин, шустро присев, тем самым, спрятав свое бледное, обнаженное тельце за стенкой ванны.
Я лишь ухмыляюсь, кладя чистую футболку на тумбу, а затем прохожу к аппарату и проверяю температуру, что поставила Гвендолин. Удивительно, а я-то думал, что она испортит мне сушилку. И только сейчас до меня дошло, что следовало бы предложить ей помочь положить вещи в аппарат и правильно настроить его. Но к счастью, все обошлось. Температура в норме, вещи благополучно начали сушиться. И прямо сейчас я добавил в их компанию еще одного друга ― грязно-голубую кофту Гвендолин. Боковым зрением я наблюдаю, как девочка смущенно выглядывает из ванной, не вставая в полный рост. Удивительно, ведь ей совсем нечего стесняться, как я считаю. Куском мяса обладают все люди, и я не думаю, что этого нужно стыдиться, а тем более такой крохе, как Гвендолин.
― Не стоит стесняться, ― поворачиваюсь к ней, закрыв прозрачную дверцу сушилки, ― все равно еще похвастаться нечем.
― Выйди! ― снова верещит она, и я с улыбкой на лице покидаю ванную.
Время протекает незаметно, когда ты в плену тяжких воспоминаний. Но лекарства, находящиеся передо мной в шкатулке, позволяют мне отвлечься и приступить к промыванию своих ран. Сегодня была одна из самых худших игр в моей жизни, хотя закончилась она победой. Но худшей она стала не потому, что я ушел раньше, убедившись в неизбежной победе, а потому, что победителем стал не я. Или проигравшим. Неважно, кем стал бы я, важно, что я довел бы дело до конца. Но, что сделано, то сделано. Время вспять не повернешь, ибо это было бы бессмысленно. Взгляните на бегущие часовые стрелки. Они движутся лишь вперед, потому что прошлое не так уж и важно.
Незаметно Гвен выходит из ванной, снова хлопнув дверью. Я роняю на нее суровый взгляд в знак того, чтобы она осознала свою вину. Уже второй раз она хлопает дорогой дверью посередь ночи. Мои соседи не привыкли слышать шум в моей квартире во время моего проживания, а уж в последние годы моего отсутствия ― тем более. Она садится рядом и задирает свою ногу. Я, домазывая свою ссадину, вопросительно смотрю на нее. Она смотрит на свое разодранное колено, а затем на меня. Несколько секунд между нами царит тишина, но вскоре ее нарушает Гвендолин.
― У меня рана, ее нужно обработать.
Внимательно присмотревшись, я чувствую на своем лице улыбку. И это она называет раной? Пара царапин, черт возьми. Я видел и хуже, куда серьезней травмы, нежели ее царапинки, из-за которых она прожужжала мне всю дорогу уши. «Мое колено, мое колено чертовски болит!» ― верещала малявка. Болит? Да неужели? Будь у меня такое счастье, как на ее колене, то думаю, я бы и не обратил внимания. Ох уж эти дети.
― Хорошо, ― тяжело вздохнув, вручаю ей перекись и ватный диск. ― Сама обрабатывай.
― Ну и ладно, ― она выхватывает пузырек с диском и начинает обрабатывать свое колено, немного морщась, попискивая и играя бровями. Симулянтка хренова.
― Только не пей эту жидкость, ― ухмыляюсь я. ― Но если все же выпьешь и захочешь закусить это дело, то можешь достать из третьего ящичка слева пакет военной пищи, ― произношу я, поднимаясь с дивана и потягиваясь. ― За собой приберешь, это обязательно. Ляжешь спать на коврике, возле двери. Это на случай, если к нам наведаются воры.
― Я тебе не сторожевая псина, ― пытается язвить она.
― Действительно, ― задумываюсь я. ― Еще не доросла до сторожевой собаки. Так что не думаю, что от тебя будет польза. Поэтому ложись в гостевой, разрешаю.
С этими словами я удаляюсь из гостиной и прохожу в свою старую спальню. В ней все по-прежнему: на столе лежит стопка книг, пыльный компьютер и несколько торчащих ручек из кожаного пенала, который подарила мне мать на первый день в школе. Он прошел весьма успешно. На первом уроке в виде классного часа задавали вопросы на смекалку, на которые я отвечал самый первый и всегда в точку. Мои одноклассники отнеслись к этому по-разному: кто-то со здоровой завистью, а кто-то с больной. Некоторые просто уважительно, не подавая никаких эмоций. Но для меня это было неважно. Я общался с теми, с кем хотел общаться. И с теми, с кем было выгодно общаться. Вел себя так, как хотел. И ничто мне не мешало. И никто.
========== VII. Eric ==========
Комнатный свет заставляет меня открыть глаза. Дремота настигла меня слишком рано, чем я того мог ожидать. В мои планы входило лишь поваляться на неразобранной кровати, поразмышлять над случившимся и составить план на завтрашний день, а вернее, уже сегодняшний. Рабочий день никто не отменял, увы. Все должно пройти продуктивно, как всегда. Но я не смогу уследить за всеми мелочами, что подвернутся мне. А все потому, что сейчас настоящий сон не может распахнуть мне свои объятия, как бы сильно я того ни хотел. Наверное, Гвендолин уже давно спит. Она устала, так что вряд ли бессонница атаковала и ее.
Рядом с моей кроватью располагается огромное зеркало, перед которым прошло все мое детство. Наверное, было бы круто, если зеркало это было бы не просто зеркалом, а некой машиной для запоминания прошлого. Быть может, сейчас бы я лежал на кровати, скрестив руки за головой, и наблюдал бы за событиями, случившимися со мной в те годы. Мои частые ночевки дома оказали положительное влияние, но прекрасны они были лишь по одной простой причине: в месяцы моего пребывания дома, я практически каждый день находился рядом с Гвендолин ― частью меня, дарованной Вселенной. И я не стал бы рассматривать все события, произошедшие со мной в этой комнате, а перемотал бы до самого появления Гвендолин на этот свет. В тот вечер ее мать уснула в больнице, а ребенка забрал отец, решив, что займется ее здоровьем самостоятельно. В конце концов, он очень хороший врач. Для многих он фаворит. После того, как девочка получила медицинскую профилактику от отца в его лаборатории, ее забрал Льюис и принес ко мне. Писклявую, грязную, сонную и голодную. Принес со словами: «Нужна твоя помощь». Весь вечер я задавался вопросом: «Где же ее родители? Неужели можно бросить свое чадо на воспитание старшему брату?». Но позднее, когда все родительские обязанности перешли на Льюиса, я окончательно убедился в том, что родители любви моей ― никчемные твари, которые заботятся лишь о своей карьере. Но, не все так уж и плохо, как вы себе это представляете. Время от времени, родители забирали девочку к себе и осматривали ее, оценивали состояние, стартовое формирование и делали нужные прививки. Все это утешало мое сознание, но одновременно убивало. Как бы это нагло ни звучало, я мечтал стать для нее и отцом, и матерью. Я хотел, чтобы она была лишь моей и ничьей более. Ее брат, родители, в одну минуту потеряли биологическую и духовную связь с ней, подарив ее мне. Но это лишь самые заветные мечты, которым не суждено сбыться. Хотя, у меня было право менять ей подгузники, ибо брат ее был тот еще простофиля. Мы часто смеялись друг над другом. Он считал, что у меня с рождения талант возиться с детьми, потому порекомендовал на пенсии начать карьеру няньки. Разумеется, его юмору предела не было. Изредка я крал возможности побыть рядом с Гвендолин, подержать ее на руках или поиграть с ней. Эти моменты подворачивались, когда Льюис ночевал у меня. А было это ежедневно. Изредка он бывал дома. Мы часто ночевали вместе в связи с предстоящей контрольной работой или лабораторной, например. А знаете ли вы, господа, что имя это ― Гвендолин, придумал я? В тот торжественный вечер ее рождения (не потому торжественный, что родилась она, а потому, что свой двадцать четвертый день рождения я разделил с ней) не была оформлена ни одна бумажка. Даже имя придумать ее родители поручили брату, а я лишь предлагал свои варианты. Это имя ― Гвендолин, не связано с воспоминаниями. Это имя появилось в моих мыслях еще в самом горячем детстве. Я не знал, что же за знак шлет это необыкновенное мне имя, но позднее мне стало известно: это имя той, что перевернет весь мой мир, той, что заставит меня раз и навсегда запереть в себе чувства к ней. Так оно и случилось. Я накрепко привязан к этой девочке, как бы сильны ни были мои жесточайшие сопротивления.
Решив очнуться от воспоминаний, я загораюсь желанием принять освежающий душ. Может, именно его мне сейчас не хватает. Свет только в моей комнате, это можно выяснить по счетчикам в ванной комнате, в самом углу. Гвендолин спит, и я завидую ей. Сам бы поспал часок, другой, но не могу даже подремать как следует. Меня словно выталкивает из сна то, что напоминает некую пружину, ударяясь об которую, невольно взлетаешь ввысь. Плитка, которой обложен пол, холодна. Я чувствую это своей кожей ног, которая на протяжении всего дня грелась в носках. Этот пол всегда был холодным. Никогда не было обогрева, поэтому приходилось ходить в носках. Особенно зимой. Но сегодня я совсем забыл о суровых условиях, что предоставляет мне эта квартира.
Залезаю под горячий душ. Пар накапливается в комнате, как утренний туман, который доводилось видеть мне на ясной поляне, недалеко от города. Либо мы с друзьями встречали рассвет, так и не поспав, либо же я просыпался рано утром, и совершал пробежку по городу, встречая прекрасные, восходящие лучи солнца. Я всегда дивился необычайной красотой матери всего живого. Наш город очень ответственно относится к природе в целом. Каждый месяц проходят семинары, на которых подводятся итоги. Люди делятся информацией о том, кто какой получил опыт; как помог природе; что использовал, сохраняя растительность и тому подобное. Конечно же, организатором таких сборов является фракция, посвященная дружбе. Совсем не трудно догадаться, не правда ли?
Окатившись водой, в мою голову жестоко вламывается мысль о Гвендолин. Снова. Сейчас я, наверное, глубоко сожалею о том, что разрешил ей пойти со мной. Доставил себе столько хлопот, что не пересчитать. Вы в замешательстве, я знаю. Но что ж, позвольте мне аргументировать ход своих мыслей. Я не тот, кто смог бы позволить себе глумиться над беззащитной девочкой, всячески домогаясь до нее, тем самым, удовлетворяясь. Мне не под силу то, что могло бы сломать ее, как бы сильно вы того ни ждали от меня. Веселое шоу с отчаявшейся малолеткой, практически сиротой: ни детства, ни любящего брата, ни свободы. Ничего и никого, кроме меня. Я мог бы стать для нее кем угодно, лишь бы она того желала, но мукам суждено еще немало торжествовать во мне. Все это равносильно тому, что показать лакомство брошенной хозяином собаке, которая уже много лет голодает, ища пропитание на свалке. Показать, но не дать. Сильное чувство постигает тело, когда жаждешь того, что не может быть твоим. Но всему есть предел. Собака спасется, умерев от голода, не найдя пищи. А я спасусь временем ― пыткой, что продлится еще, как минимум, пять лет. Эта недоступность терзает мою душу, режет ее, стреляет в нее, убивает ее. Все, чего желаю я сейчас ― почувствовать эту доступность, но не пользоваться ею. Я хочу, чтобы эта девочка принадлежала только мне. Я хочу, чтобы не знала она никого, кроме меня. Я хочу, чтобы она любила меня так же сильно, как я боготворю ее.
***
В легкой полуулыбке я бурно кончаю, невольно издав тяжелый стон. Пред глазами моими всплывает образ сразу нескольких особ, некогда возбуждавших меня. Время юности, время свободы, время раскрепощения. Кажется, я скучаю по тем временам, но тоска эта развеивается и улетучивается, как только я вспоминаю о существовании Гвендолин. Электрический заряд, что царил в моем теле несколько секунд назад, начинает исчезать, уступая легкой и приятной усталости. Тщательно смыв следы наслаждения, я закрываю воду и обтираю тело махровым полотенцем, которому уже больше девятнадцати лет. Воспоминания о своем последнем дне в родной фракции преследовали меня несколько лет, они не давали мне покоя по ночам, но зато служили идеальным адреналином для тренировок. Как только я обтер свое тело, полотенце, по привычке, летит на тумбу, а я выхожу из ванны и сквозь пар ищу свою одежду, как ежик в тумане ищет свою смерть посередь шоссе.
Неожиданно услышав тихий смешок, я всматриваюсь в ванную комнату. Пар начинает рассеиваться, и мне удается разглядеть крошечное тело Гвендолин, стоящей возле двери и наблюдающей за мной. Мое тело воспламеняется от одной мысли, что она подсматривала. Мир рушится, а ярость накапливается в моей груди и просится на свободу. Оцепенев на пару секунд пред ее глазами, я вдруг опомнился, и резко схватив полотенце, живо обмотался им. С каждой секундой мои мысли пополнялись ругательствами, которые я боюсь выплеснуть на Гвен. Сдержанность ― вот что нужно оттачивать. Этим я и займусь. Может быть. Но не сегодня.
― Ты с ума сошла?! ― кричу я на девчонку, чья ехидная улыбка окончательно разбудила во мне зверя. ― Что ты себе позволяешь?! Маленькая дрянь!
Я дивлюсь самому себе. Мои чувства к этой шмакодявке весьма необычны. Такое ощущение, будто поставили на максимум все, что только можно: ярость, любовь, сострадание. И стоит лишь чиркнуть спичкой по коробку, как костер перевоплощается в огромный пожар.
― Ты тоже заходил ко мне! ― возмущается она, меняя выражение своего лица. Теперь оно более серьезное. ― И сам сказал, что мне нечем похвастаться, а проигравший не вправе судить победителя.
Я издаю громкий смешок и забираю мокрые волосы за спину, убрав локоны с лица. Гвендолин смотрит на меня серьезно, почти осознанно и понимающе. В ее глазах я вижу долю сострадания, но не ко мне, а к себе. Жалеет себя, чувствует, что на нее повысили голос. Маленькая паршивка, ничего другого о ней я сказать не могу. По крайней мере, сейчас. У Гвендолин уже давно должна была сформироваться осознанность, свойственная ее возрасту. Но пока что, я наблюдаю осознанность, как у пятилетнего дитя, выросшего в диких условиях. Никакого воспитания, никакой скромности, никакого уважения. Она спала. Спала, черт бы ее побрал! И не должна была тащить сюда свою задницу, ремень которой давно не касался. Но и я тоже хорош: не запер дверь. Всего этого можно было бы и избежать, если бы я закрылся. Но мысли о Гвендолин не дали мне адекватно мыслить, потому я пропустил этот ход. Да, виновата она.
― Победителя, значит? ― понижаю тон, закрепив полотенце на своем торсе.
― Ты старше меня, ― она невольно зевает, это перебивает ее. ― А титьки не выросли. Почти. А другое ты спрятал, значит, тоже что-то маленькое.
Тяжело выдохнув, я хватаю свою одежду, валявшуюся на шкафчике, и, оттолкнув Гвендолин, покидаю парную комнату. Прохладный воздух заброшенной квартиры прокатился по моему телу так, что появились еле заметные мурашки. Крепко сжав кулак, я свернул в свою комнату и захлопнул дверь. На этот раз законы этих стен нарушил я. Родители запрещали хлопать дверьми, небрежно обращаться с вещами, халатно относиться к технике. Но сейчас меня это абсолютно не волнует. Переодевшись, я разбираю кровать и смотрю на часы. Скоро утро. Долгожданное утро, господа. Утром я смогу избавиться от Гвендолин, тем самым, закрыв доступ всем чувствам, что сопровождали меня с момента сегодняшней встречи с этой девчонкой. Брякнувшись на кровать и полежав несколько минут, я начинаю успокаиваться. Нервы, как горячий напиток в морозилке, охладевают, а температура тела нормализуется. Но сама мысль о Гвен продолжает протекать горячей струей в моем сознании, в моей крови. Именно это и не дает мне покоя. Неважно, любовь это или ненависть. Важно, что само чувство наполнено невероятно яркими оттенками и самыми загадочными вкусами. Это чувство не ломает меня, это чувство будоражит мое сознание и мотивирует на что-то большее, чем я имею сейчас. Не знаю, как у вас, но для меня любовь всегда была мотивацией, а не источником для вдохновения. Я всегда считал, что если ты имеешь смелость любить кого-то, то ты просто обязан становиться лучше, чем сейчас. Хотя бы ради своего же избранника. Кому нужны неудачники, сидящие ровно на заднице? Верно. Никому. Мы ищем человека на всю жизнь, находим и понимаем, что это ― любовь до гроба, но в итоге теряем страсть уже на следующий год. Почему же происходит такая неразбериха? Да, страсть исчезает, а любовь угасает. Но почему происходит именно так, а не по-другому, не так, как нам хотелось бы? Для меня истина проста. Мы влюбляемся и ставим твердую точку в истории нашей жизни. Многие люди, среди круга моих друзей и знакомых, играют свадьбы, оставляют после себя плод, а потом же разбегаются, как будто ничего не было вовсе. Глупо, странно, непонятно. Три слова, характеризующие такие отношения. Как по мне, необходимо совершенствоваться, меняться в лучшую сторону, иметь цель, которая будет руководить твоими поступками и желаниями. Ты останешься прежним, но в несколько ином облике.