И лифт снова едет.
― Я же сказала, ― с самодовольной ухмылкой произносит она.
Проигнорировав ее ребячество, мы выходим на площадку, где расположена всего одна железная дверь ― дверь в роскошную квартиру Гвендолин. Она шустро выбегает из кабинки и принимается звонить в квартиру. Думаю, за долю секунды ей удалось потревожить кнопку вызова уже около десятка раз, хотя это еще мягко сказано. Гвендолин продолжает тыкать кнопку своими тонкими пальцами, но вскоре отходит от двери и, фыркнув, скрещивает руки на груди.
― Глухая свинья, ― ворчит девочка. ― Открывай же, ну!
Никто не открывает еще несколько секунд, а затем и минуту. К этому времени Гвен попробовала позвонить в дверь уже раз двадцать, а после постучать в нее. И хотя попытки не дали результата, она никак не сдавалась. Я настороженно смотрю то на нее, то на дверь, которая вот-вот должна открыться. Я не был здесь очень давно. Помнится, в последний раз заглядывал в это местечко перед тем, как отправиться на работу, чтобы лишний часок провести с моей Гвендолин. Но моим планам не суждено было сбыться, поскольку встретила меня Джасвиндер, которая запретила мне более посещать их семью.
― Никто не открывает… ― нервно произнесла она.
― Вижу, тебя здесь не ждут.
Гвендолин роняет свой взгляд на пол и садится на корточки, облокотившись спиной об стену, и спрятав ангельское личико в ладони. Я подхожу к двери и пытаюсь заметить окно для ввода пароля, которым пользовалась ее семья много лет назад. Но его уже нет. Жаль. Пароль я знал наизусть.
― Где живет Джасвиндер? ― интересуюсь я.
Немного поразмыслив, Гвен встает в полный рост, приподняв плечо, и слегка нахмурив брови. Я отхожу от двери и вызываю лифт, зная, что находиться здесь бессмысленно. Также бессмысленно, как и ждать чудес от жизни.
― Но ведь я не говорила тебе о ней, ― тихо произносит Гвендолин.
И в этот момент я понимаю, что подставил самого же себя. Искать оправдание глупо, поскольку няни не очень-то распространены в наше время. По крайней мере, для возраста Гвендолин. Ее родители наняли няню для того, чтобы она не чувствовала себя столь одинокой без внимания брата. Они рассчитывали на то, что Льюис предпочтет остаться в родной фракции, но он выбрал Бесстрашие. И я рад, что он принял такое решение, хотя даже не представляя, чем это обернется для него. Новая жизнь, новая семья, друзья. Все это подарил ему один лишь выбор. Но Гвендолин от этого легче не стало. Ее родители, возможно, забывали как она выглядит, несмотря на то, что у младенцев очень много общего. Но я убежден, что узнал бы ее среди тысячи детей, кричащих, как сука во время родов. Я, несомненно, узнал бы ее. И сейчас мне остается лишь сказать ей всю правду, но двери лифта открываются, и я должен покинуть ее общество. Сейчас она находится в полной безопасности. Куда-то идти ― ее право. Не факт, что соседей обрадует ее ночной визит, поэтому единственным выходом остается для нее ― это остаться у двери. Быть может, ее уже ищут и скоро вернутся сюда.
― Говорила, ― лгу я, рассчитывая на ее наивность, ― ты просто не помнишь.
Немного подождав, добавляю:
― Удачи, ― и захожу в лифт.
Пара секунд и в меня что-то влетает. Двери лифта закрываются. Гвен. Как же ее поведение надоело мне. Девочка вцепилась в меня, как в спасательный круг посередине бассейна, и уткнулась своим лицом в мой живот. Думаю, она почувствовала ту самую связь, которую чувствую я и сейчас. Но эта связь доставляет слишком много проблем, особенно сейчас, поэтому я резко отстраняю ее от себя и сердито пилю ее нежный взгляд своим.
― Какого черта ты здесь? ― толкаю ее к стене лифта. ― Зачем ты ушла от квартиры? ― я не в силах сдержаться от переизбытка острых ощущений, которые адресовала мне страсть к Гвендолин, поэтому начинаю кричать. ― Дура, тебя могли найти там!
Я вижу, как ее глаза наполняются слезами, а это меня еще больше злит.
― Что тебе вообще нужно от меня, а?! Я выполнил условия и отвез тебя домой, а теперь отвали!
Пара секунд, и девочка вся в слезах. По выражению ее лица я замечаю, что она не ожидала такого поворота. Глубоко вздохнув, я закрываю глаза и протираю лицо влажными от пота руками. Детей совсем не трудно напугать, однако. Неожиданно, она снова подбегает и обхватывает меня руками, а затем прижимается. Пожалуй, я не стану разглашать свои мысли и чувства. Обойдемся без подробностей на этот раз.
Двери лифта открываются и я, облегченно вздохнув, вылетаю из лифта, скинув с себя эту прилипалу. Выйдя на свежий воздух, я стараюсь отогнать от себя навязчивые мысли об этой девочке, ибо мысли эти пугают меня не на шутку.
На улице очень темно и прохладно. Но я сух, в отличие от Гвендолин. Представляю, каково ей сейчас. На улицах тихо, а единственный источник света ― это яркая луна и уличные фонари. Услышав, что Гвен подошла ко мне, я молча направился в свою старую квартиру. Разумеется, она пошла за мной. Неужели я посмел пропустить мысль, что Гвендолин останется у входа в это высотное здание? Но я иду слишком быстро. Настолько быстро, что она сильно отстает. Меня это, на удивление, радует. Своего рода я получаю удовольствие, наслаждаясь ее дискомфортным мученьем, хотя вовсе не желаю ей зла. Но сегодняшняя ночь выдается очень тяжкой, так что за хорошее настроение я не ручаюсь.
― Подожди меня, Эрик! ― кричит она, догоняя.
Я останавливаюсь и озабоченно смотрю на нее. Сейчас она выглядит очень усталой, обеспокоенной и бледной от холода. Гвендолин нежно берет меня за кисть руки, и я чувствую ее ледяную кожу. Моя рука, в отличие от ее руки, не так уж холодна. Пусть погреется. Я сжимаю поднятую кисть ее руки, и мы идем дальше.
========== VI. Eric ==========
Мы молча брели по хорошо знакомой мне улице, насыщенной темнотой и еле доносившимися возгласами Бесстрашных. Эти возгласы живо напоминают мне возгласы детства, которые долетали до меня от моих ровесников, играющих друг с другом. Мне было не с кем играть, пока в моей жизни не появился человек, нуждающийся в общении. Этим же мог похвастаться я. Мы нашли друг друга, и я благодарен Вселенной за то, что спасла меня от невероятно скучного детства, подарив мне великолепного друга. Этот друг насытил часть моей жизни ярким светом и обрек меня на самую настоящую, счастливую жизнь. Но ниточка оборвалась, оставив после себя разгорающийся лучик света, который еле плетется за мной.
***
― А сейчас о правилах, ― начинаю я, когда мы поднялись на мой этаж и остановились у входа в квартиру, вид которой так и пахнет ностальгией, вызывая во мне теплые, но в тоже время терзающие мое сердце, воспоминания.
― Что за правила? ― спрашивает она.
― Не мусорить, не трогать мои вещи без моего разрешения, и самое главное ― не доставать меня. Иначе будешь спать за дверью. Все понятно? ― насторожил ее я перед тем, как пустить в свои райские покои.
Гвендолин, промолчав несколько секунд, закивала, и я отпер дверь. Открывать я ее побоялся, ибо не хотелось мне моментом захлебнуться от одного лишь вида гостиной. В последний раз я навещал свой дом, скажем, около пяти лет назад. В те годы я был привязан к банальным развлечениям, диким страстям и мерзкой агрессии, которая доставляла мне весьма тонкое удовольствие. Один лишь крик спутницы моей молодости, и я моментально лишался контроля. Я был готов на кровавую смерть, лишь бы слышать ее стоны, наблюдать за ее движениями и наслаждаться ею. Да, многое мы пережили вместе, но невероятно спонтанно разлука постигла нас. Ее невероятно громкий и грубый голос, как же он напоминал мне голос моей белокурой куклы, в которой я искал утешенье. Все это сложно понять, признаю. Но также нелегко и пережить, как бы иначе вы ни считали. Я обрел счастье с моей первой и неповторимой стервой, которая безжалостно совратила мое сознание. Я невероятно сильно любил ее, так сильно, как любил мою Гвендолин. Мою Гвендолин. Но чувства принадлежности я не испытывал как к Джиневре, так и к Мэдисон. И давайте, пожалуйста, не будем замахиваться на остальной поток девушек, отдавшихся мне? Если уж этим двоим, не удалось покорить мое сердце, как удалось это сделать новорожденной Гвендолин, то уж им и подавно не под силу это.
Дверь открывает Гвендолин со словами: «Чего ты ждешь?». Я не стал ее беспокоить агрессией и просто последовал за ней, решив отдаться на растерзание давлению, которое окажет мне эта квартирка. Да, всего лишь квартирка, хотя масштабно ее невозможно причислить к ряду квартирок, ибо ее размеры весьма внушительны. Стены впитали в себя невероятное количество ситуаций, что сейчас я не могу не вспомнить некоторые из них. Например, мою первую драку с отцом, не свойственную истинному эрудиту. Или первый поцелуй, произошедший в моей спальне. Да что я перечисляю вам? Лишь детский лепет. Ведь самое изящное происшествие, ― первый визит Гвендолин в мою заставленную учебниками, берлогу. Ее брат нес ее плоть на руках, крепко прижав к своему телу, которому, признаюсь, я завидовал на тот момент. Мои желания и мечты тогда, отнюдь не были невозмутимы. Я имел смелость признаться себе, что эта малявка зацепила меня чем-то сверхъестественным, тем, что я не мог объяснить ни словами, ни на бумаге. Эти чувства были кислы, но в тоже время сладки. Впрочем, вкус этих чувств был таким же необычным, как и запах, доносящийся от впереди идущей меня Гвендолин. Пахнет болотом, лесом и грязью. Своеобразный вкус, иначе не отзовешься.
― Не желаешь принять душ? ― предлагаю я девочке, разуваясь.
― А можно? ― она снимает свою обувь, проходит в гостиную и сбрасывает с себя кофту, оголив хрупкие плечики, которые покрыты мурашками.
― Нужно, ― вскидываю брови. ― У меня нет детской одежды, но есть замечательная футболка, которая пришлась бы тебе до колен.
Гвен проходит по гостиной, осматриваясь. Медленными и осторожными шагами продвигается к кухне, а затем к спальне и ванной. Не доходя до рабочего кабинета, она останавливается и дотрагивается до обоев кончиками пальцев. Ее лицо серьезное, а брови в напряжении. Я прохожу к стоящему в центре дивану, и одаряю ее вопросительным взглядом. Я не смею нарушать ее размышления, поскольку мне безумно нравится наблюдать ее в таком состоянии. Возможно, вы сочтете меня дето-ненавистником, если я признаюсь откровенно, что нравится мне вовсе не ее задумчивые черты лица, а ее молчание. Тонна вопросов закончилась, это случилось. И только я воспрянул духом, как Гвендолин снова заговаривает.
― Мне кажется, или я уже была здесь ранее? ― оглядывается на меня.
Вот и наступила та торжественная, но в то же время грустная минута, когда доля правды доберется до ее разума. Я задумываюсь на некоторое время, чтобы обдумать и дать ей разумный ответ, а не детский лепет. Но, к моему сожалению, в голове моей лишь лепетание и множество глупых мыслей, озвучивать которые у меня нет никакого желания. И вовсе не потому, что передо мной стоит ребенок, а потому, что я не могу подобрать подходящих слов, чтобы она правильно меня поняла. Одна мысль о ее брате порой доводила меня до наплыва философских размышлений, обогащенных пессимизмом. И я позволял себе часами размышлять о Льюисе, о его гибели, о том, как несправедливо обошлась с ним жизнь. Но не все так уж плохо, господа. Передо мной стоит наивное дите, которое способно впитать в себя информацию любого характера. А я, в свою очередь, могу и вовсе избежать ответа на ее мысль. Конечно же, она была в моей квартире. И не раз, не два, а гораздо больше, чем вы можете себе это представить. Но все это было слишком давно, чтобы она сохранила эти воспоминания в своей коробочке. Возможно, с этим связана духовная часть ее сознания. Она не могла запомнить события из своего младенчества, но ощутить духовно свое пребывание на этом месте она могла запросто. В сторону философию.. У меня считанные секунды до того, как я дам ей ответ. Вопрос заключается в правдивости этого ответа. Но чего же я должен сторониться? Правды, которую скрыли от нее родители?
― Я дружил с твои братом, ― смело и твердо говорю я. ― Он был моим лучшим другом до гибели. Я не уверен, что ты и правда запомнила это место. Ты находилась здесь, когда тебе не было и двух лет.
― Ого! ― громко восклицает она. ― Расскажешь о нем? Мне известно совсем не многое: имя и только, ― она шустро подходит ко мне. ― Я прошу тебя, поделись своими воспоминаниями.
Эта девочка не представляет, что за воспоминания таятся в моей памяти: бледное и бедное покойное тело ее брата, сотни погубленных мною жизней, стопки научных книг и учебников, обнаженные тела изуродованных мною девушек и многое другое, куда более-ужасное и пугающее. Но, несмотря на весь мрак, сопровождающий мою жизнь, я не могу не отметить лучи в своей жизни. Например, гримасы Гвендолин, ее звонкий смех и просачивающуюся сквозь слезы улыбку. Она была словно моим ребенком, неотъемлемой частью меня. Невозможно не вспомнить мой первый день в школе; первую встречу с Льюисом; первую любовь и дьявольские ночи в заброшенных зданиях. Все это было весело, но, невзирая на положительность этих воспоминаний, я не готов делиться ими. Даже с Гвендолин.
— Ну пожалуйста, — просит она.
― Нет, ― отрезаю я. ― Клади свое шмотье в сушилку, принимай душ и ложись спать. У меня нет желания разговаривать, — с этими словами я отхожу от белоснежного дивана и направляюсь на кухню, где смогу спокойно перекусить.
Невозможно не вспомнить тихие вечера с ее братом. Мы часто были здесь, за стеклянным обеденным столом, ужинали то, что сами же и наготовили. Конечно, повара из нас были не ахти, но поджарить мясо нам удавалось на славу. А сейчас здесь все, как прежде: набор кружек, искусственные фрукты в вазочках и пустой, черный кувшин, напоминающий мне его последний номер. Кажется, десятый? Я перебил многие из них. То по случайности, то нарочно. Говорят, когда злишься, необходимо обязательно что-то разбить. Кувшин — идеальный предмет, а самое главное, экономичный. Стекляшки не разлетаются на столь мелкие кусочки.
Тем временем, боковым зрением мне удается заметить, как Гвендолин уходит в ванную и захлопывает за собой дверь из дорогого дерева. Помнится, отец заверял, что эта квартира обошлась им с матерью в несколько сотен тысяч долларов, не считая расходов на труд рабочих. И думаю, если бы мой отец присутствовал здесь и сейчас, то отреагировал бы на хлопок дверью не очень-то положительно. Мне попадало за малейшую царапину, а за более грубое деяние последовали бы более жестокие санкции.
Достав из тумбочки пакет пищи быстрого приготовления, я распаковываю его и ощущаю невероятно манящий запах, напоминающий свежий суп. Возможно, моя привереда откажется от такой еды, решив остаться голодной, но я, пожалуй, перекушу. В конце концов, я не ужинал и даже не обедал. Причиной тому ― дела, связанные с моей работой. Возможно, вы обремените себя мыслью, что я ненавижу свою работу. Тому есть справедливые доказательства: недосыпание, нехватка времени на нужды, нехватка времени на релаксацию. Но, несмотря на все недостатки моей деятельности, я люблю и ценю свою работу. Хотя бы потому, что я сам выбрал ее и сам добился этой должности. Многие люди предпочитают жаловаться на работу и обвинять ее в краже времени, но параллельно этим суждениям появляется вопрос: зачем вы работаете там, где ваши мысли плавятся от ненависти и злости? Нет выбора? Нужно зарабатывать на жизнь? Ерунда. Выбор есть всегда. Его нужно просто увидеть, а многие не могут даже открыть глаза, хотя продолжают гнить, мысленно проклиная то, чему они подвергаются ежедневно. Удивительный мир. Удивительные люди. Глупцы снаружи, мудрецы внутри. У каждого из нас есть мозги. Все мы умны и способны абсолютно на все, но что же тогда мешает всей массе реализовать себя в обществе так, как хотелось бы? Все очень просто. Люди сами ставят перед собой воображаемые ими же преграды, от которых позднее страдают. Что же за преграды ― черти? Одна из самых популярных ― финансовая неполноценность. «У меня нет денег, чтобы приобрести дорогую тачку»; «У меня нет денег, чтобы купить этот смокинг»; «У меня нет денег, чтобы порадовать свою девушку ювелирным украшением». «У меня нет денег» ― говорят они, неосознанно принимая этот факт. Убеждения заставляют нас подчиняться им, как бы мы негативно ни относились к их последствиям.