Вода стала теплеть (я даже не заметила, как Пит что-то нажал, чтобы изменить температуру). Под упругими тёплыми струями моё окоченевшее тело начинало расслабляться. Усталость. Она во всём теле, в каждой клетке организма. И тут я решаюсь на отчаянный шаг – я рискну поверить. Заглушаю крик мозга, и внемлю зову сердца. Со мной так бывает редко, но ситуация более чем подходящая.
И я растворяюсь. В тёплом душе, в слезах, в бездонных глазах Пита… Я судорожно хватаю его за футболку, прижимаюсь лбом к сильной груди. Пресная вода смешивается на моём лице с солёными каплями.
Пит! Это Пит! Я должна поверить, что это он. И я верю. Пытаюсь верить.
- Тише-тише, солнышко, - шепчет Пит. – Всё будет хорошо. Ты сильная, и ты не одна. Я с тобой. Всегда.
«Всегда». Это слово… Наше слово! Теперь я верю. Боюсь, нервничаю, сильно рискую, но верю!
- Чёрт тебя подери, Пит, – сквозь слёзы ворчу я. – Ты же меня убедил в своей ненависти… Не оставил сомнений.
- Так было нужно. Прости, – нежно шепчет парень.
Пит берёт в ладони моё лицо и приподымает. Вода стекает по нашим лицам, но мы не обращаем внимания. Пит покрывает мои щёки, лоб, подбородок нежными короткими поцелуями, обминая губы, а я, наслаждаясь, закрываю глаза.
И тут снова вспышка. Хлыст, холод голубых глаз, боль… Я отшатываюсь, с ужасом взирая на того, кому только что подставляла лицо под поцелуи.
Пит всё понимает и не настаивает, лишь грустно улыбаясь. А потом будто возвращается в реальность, увлекая меня за собой.
- Я дам полотенце, - говорит Пит, выключая воду.
Парень стаскивает с меня свою мокрую футболку, которую надел вчера, и я остаюсь в одном белье. Меня снова начинает трясти: холодно, да и вчерашний страх снова нашёптывает мерзости. Но Пит даже не смотрит на меня, он вытаскивает из шкафчика у стены большое светлое полотенце и набрасывает мне на плечи, а потом и сам снимает промокшие брюки и футболку, закутываясь в такое же полотенце.
- Бельё тоже сними: оно мокрое, – говорит он. – Не переживай, в ванной камер нет.
- Только ты выйди, – прошу я.
- И оставить тебя одну в ванной, где куча острых предметов? – поднимает брови Пит. – Ещё чего. Я отвернусь.
- Пит, пожалуйста. Я выйду через пять минут. Обещаю.
Он колеблется пару секунд, но потом говорит:
- У тебя пять минут, не больше, – и выходит из ванной.
- В шкафу есть тёплый халат, – доносится из комнаты.
Я стаскиваю с себя мокрое полотенце, вытираю волосы, снимаю мокрое бельё. От воды все ранки на теле начинает щипать, особенно ещё не совсем заживший ожог и царапины от замка сорванного Питом платья. Волосы уж слишком отросли и теперь ужасно спутались, так что нужно поискать расчёску, раз уж я не собираюсь пока выпрыгивать в окно, то нужно привести себя в порядок.
И только сейчас я замечаю, насколько роскошна эта ванная комната. Ещё бы! Это же Президентский Дворец – сердце Капитолия, а значит и всего Панема.
Стены и пол отделаны мраморной плиткой молочного цвета, такая же и мебель, с витиеватыми ручками золотистого цвета. Несколько огромных зеркал разной формы расположились вдоль одной из стен. Потолок весь расписан нежно-зелёными узорами. Сама комната, наверное, почти такого же размера, как гостиная в моём доме в Деревне Победителей. Что же говорить о самой душевой кабине и огромной ванне на пьедестале.
Встряхиваю головой, выбрасывая глупые мысли из головы. Мне плевать на всю эту роскошь. Открываю дверцу большого шкафа и вижу халат, о котором говорил Пит. Это его размер, который слишком велик для меня. Но так даже лучше. Я укутываюсь в нежную пушистую ткань, подвязываясь поясом.
На одной из полок нахожу необходимые мне инструменты, чтобы привести волосы в порядок.
И тут мой взгляд падает на отражение в зеркале. Я такая жалкая. Что меня ждёт? Я же не проведу всю оставшуюся жизнь в комнате Пита, изображая перед камерами его наложницу? Ни я, ни Пит этого долго не выдержим. Хотя Пит умеет удивлять своими способностями перевоплощаться. А вот я… Наверное, не зря он не признался мне раньше.
- Китнисс, – голос из-за двери выводит меня из горестных мыслей, и я вздрагиваю. – Пять минут уже прошли.
- Я уже иду, – стараюсь не выдать хрипоты из-за подступивших вновь слёз.
Медленно открываю дверь и проскальзываю в комнату. Не знаю сама, но, видимо, это уже инстинкт – держать возможную угрозу в поле зрения. Стараюсь идти вдоль стены, сохраняя между нами приличное расстояние. Пит это видит, и его взгляд тускнеет. Но, думаю, он и не ждал жарких объятий.
Возле кровати стоит тележка с разнообразной едой, и мой рот тут же наполняется слюной. Я уже не помню, когда ела, а когда ела нормально – так тем более.
- Китнисс, садись, – Пит жестом предлагает меня присесть на кровать. – Тебе нужно поесть.
- Спасибо, я не голодна, – зачем-то вру я, хотя урчание в желудке уже становится болезненным.
- Ну да, – неприкрытая ирония. – Тюремная еда просто суперпитательна и вкусна. Садись уже.
Я осторожно присаживаюсь на край кровати. И когда уже собираюсь что-нибудь взять с тележки, Пит меня останавливает:
- Китнисс, подожди ещё минуту – пусть остынет, а я пока обработаю твои раны.
Он достает какую-то серебристую баночку из прикроватного столика и подходит ко мне. По телу пробегает дрожь от того, что он собирается ко мне прикоснуться. Это как болезнь: стоит мне увидеть его руки, и воспоминания о принесённой боли лавиной сносят все другие чувства. Но я стараюсь держать себя в руках.
- Ожог болит, – честно признаюсь я. – Остальное мелочи.
- Приспусти халат.
Я немного опускаю халат с плеча и чувствую, как тёплые пальцы нежно наносят прохладный гель, который сразу же приносит облегчение.
- Мне так жаль, – выдыхает Пит прямо возле моего уха. – Я не смог уберечь тебя от этой ужасной идеи Сноу с клеймом.
Не важно уже, чья это была идея – дело сделано, и птица, которую я ненавижу всем сердцем, навсегда поселилась на моём плече, как напоминание о том, что всем было бы легче, если бы я погибла на семьдесят четвёртых играх.
- Пит, прости, – я натягиваю халат обратно. – Но я… мне ещё сложно воспринимать твои прикосновения адекватно.
Пит удручённо отходит подальше от меня, огибая кровать.
- Я знал, что так будет, – говорит он. – Но всё равно оказался не готов. Ты меня всё ещё боишься, но лучше бы ненавидела. Так было бы проще.
- Я… - мне нечего ему сказать. – Мне правда жаль, Пит…
- Мне тоже.
Повисает неловкое молчание. Знаю, всё должно быть иначе. Я должна сломя голову броситься ему на шею, он исступлённо целовать меня. Мы должны шептать друг другу нежные слова, плакать о том, как сильно скучали, что и не надеялись увидеть друг друга живыми. Но всё иначе. Мы словно два каменных изваяния сидим на разных краях кровати, опустив глаза в пол.
Первым тишину нарушает Пит.
- Ты ешь давай, уже и так остыло.
Я принимаюсь за еду. На тележке на большом подносе стоят несколько блюд – те, что мне раньше очень нравились: тушёный рис с бараниной, козий сыр, горячий шоколад в чашке и небольшие булочки. Пит не забыл. И пусть его забота приняла странный характер, но он и вправду продолжает оберегать меня, продолжает искать путь, который поможет мне выжить. И как бы мне ни было больно это признавать, я бы поступила также.
И тут меня накрывает жгучий стыд. Я набиваю живот капитолийскими деликатесами, пока Гейл и остальные изнывают от мук в подземельях этого ужасного места.
При этой мысли кусок в горло не лезет. В прямом смысле – я давлюсь и начинаю сильно кашлять. Кажется, что воздух заканчивается. В голове в секунду проскакивает мысль, что глупо умереть вот так – от застрявшего в горле куска баранины, пережив столько, сколько выпало на мою долю.
Наконец прокашлявшись, я вижу испуганные глаза Пита, и мне становится неловко.
- Извини, – бормочу я, вытирая выступившие во время кашля слёзы. – Просто я подумала о других. Что я даже не знаю, живы ли они, и что с ними.
Лицо Пита приняло серьёзный вид, что меня очень насторожило. Я поняла, что не всё в порядке. Да и не могло быть, ведь мы – поверженные повстанцы.
Пит глубоко вздохнул, как бы решаясь на разговор.
- Китнисс, всё очень сложно. Досталось всем. Плутарха, Койн и её подручных из Тринадцатого уже казнили, предателей из Капитолия тоже, а вот Победителей оставили на закуску.
Внутри всё холодеет, дышать всё труднее.
- Когда? – могу лишь выдавить я.
- Не знаю. Не раньше, чем через пару недель. Так что пока ещё есть время.
- Время для чего?
Пит отвечает не сразу. Он встаёт и отходит к окну, сцепляя пальцы на затылке. Ожидание ответа невыносимо. Что же может измениться?
- Китнисс, я давно понял, что революция обречена. Они обсуждали это при мне, были уверены, что я под воздействием яда, что без сознания, поэтому и не боялись, – начинает Пит свой рассказ.
- А разве это было не так?
- Не совсем, – продолжает парень. – Был один врач, принимавший участие в опытах с осиным ядом, он был на стороне повстанцев и заменил большую половину доз на какой-то наркотик, действие которого было схожим с действием яда, но лишь внешне – наркотик сковывал тело, но не затрагивал мозг. Так я и мог всё слышать.
- Ты сказал, что врач был. Что с ним стало?
Грусть отражается на лице моего бывшего напарника, и он продолжает:
- Его почти раскрыли, и он покончил с собой.
- Боялся, что его будут пытать? – спрашиваю, целиком и полностью понимая мотивы.
- Боялся во время пыток выдать меня. Точнее то, что я остался в своём уме. – Пит начинает шагать по комнате, точно загнанный в клетку зверь. – Именно благодаря этому человеку я остался собой, благодаря ему ты жива, Китнисс. Это он убедил меня начать играть эту роль – любимой марионетки Сноу, втереться в доверие, стать правой рукой, потому как это единственный путь к спасению. К твоему спасению, Китнисс.
- Я не хочу спасения такой ценой, – говорю, отвернувшись, чтобы Пит не видел навернувшиеся слёзы.
Мне больно осознавать, что Питу пришлось играть жестокого и бесчеловечного подручного Сноу, чтобы всего лишь спасти мою жизнь. Наверняка, ему приходилось совершать ужасные вещи, чтобы доказать свою преданность – не зря же те охранники так боялись и ненавидели его. И снова всё из-за меня.
- Что с остальными? – спрашиваю, пытаясь совладать с нервной дрожью в руках.
- Президент намекнул, что с ними можно особо не церемониться, – его лицо стало мрачным. – И я узнал уже слишком поздно, поэтому не смог ничем помочь. Энни изнасиловали охранники, отчего она совсем свихнулась, а Финник, когда узнал об этом, едва не сошёл с ума – бился головой о решётку камеры, пока не потерял сознание.
- Боже… - я закрываю лицо руками, задыхаясь от ужаса.
- Когда они попробовали то же сделать с Мейсон – она начала отбиваться и откусила одному из подонков ухо, после чего они её сильно избили, – Пит в ярости сжимает кулаки, и упирается ими в стену. – Мрази.
Я уже не сдерживаю слёз. Безобидная Энни, отчаявшийся Финник, с чьей женой совершили такое зверство, дикая Джоанна, так рьяно защищавшая свою честь… Все они – мои бывшие противники, ставшие друзьями и соратниками.
- Что с Гейлом? – задаю сквозь слёзы вопрос, боясь услышать ответ. – Он не победитель, почему его до сих пор оставляют в живых?
- Из-за тебя. Он дорог тебе, Китнисс, а значит он будет жить, пока ты страдаешь. И тебе придётся хорошо выложиться в этой игре, чтобы выиграть время.
Снова Пит говорит о времени. Он явно мне что-то недоговаривает.
- Для чего?
- Ты же не думаешь, что я прохлаждался тут всё это время, наслаждаясь благами Капитолия? – спрашивает Пит, скрестив руки на груди. – Я работал над тем, чтобы мы могли спастись, и, надеюсь, остальным тоже получится помочь. Но проблема во времени. Мы пока не готовы, и нужно всячески тянуть время, чтобы Сноу не вздумал казнить Победителей раньше намеченного.
- Я сделаю всё, что потребуется, – решительно говорю. – Только скажи, что я должна делать.
Пит становится напротив, и я вижу в его глазах то, чего не было раньше: жёсткость, какую-то дерзкую решимость, безапелляционность. Он однозначно изменился.
- Ты должна во всём слушать меня, Китнисс. Никакой самодеятельности. Здесь так: шаг влево, шаг вправо – смерть.
Я вздрагиваю от его слов.
- А теперь ложись спать: завтра снова включатся камеры.
========== Смятение ==========
Я не просто спала, я словно находилась в глубокой тёмной яме. Без снов и пробуждений. Да, кошмары этой ночью не приходили, но давящее чувство страха присутствовало даже во сне, не отпуская меня ни на минуту.
Ещё не открывая глаз, аккуратно переворачиваюсь на бок, стараясь не зацепиться ожогом о простыни. Шёлк, конечно, не грубая мешковина, как в моей камере, но всё же больно. Стоп. Кожу не тянет и не щиплет. Вспоминаю, что Пит обработал рану каким-то гелем. Если бы в Двенадцатом, когда он ещё существовал, были такие лекарства, то многочисленные травмы шахтёров не превращались бы со временем в жуткие ноющие свищи, и люди могли бы работать и содержать семьи намного дольше. Но какая уже разница? Нет ни Двенадцатого, ни шахт, ни людей.
Открываю глаза и натыкаюсь на изучающий взгляд Пита, который смотрит на меня в упор, облокотившись на локоть. Нет, этот взгляд не может лгать. Это он – мой Пит.
И всё же я сомневаюсь, теряюсь под этим взглядом, отвожу глаза, чувствуя, как мои щёки розовеют.
- Отключены пока, – отвечает Пит, догадываясь о том, что я хочу спросить.
- Давно проснулся? – голос хрипит, в воздухе витает неловкость.
- Около получаса. Мне нравится наблюдать за тобой спящей, – едва улыбается парень. – Старая привычка.
Моё смущение от его слов ещё более нарастает, и я решаю ретироваться в душ. Поднимаюсь с постели, стараясь незаметно натянуть футболку на бёдра.
- Подожди, – вдруг осеняет меня, и я поворачиваюсь к Мелларку. – Ты вроде бы говорил, что камеры отключаются один раз в сутки на девятнадцать минут? Но в этой комнате…
- У меня есть свой человек в диспетчерской, в службе охраны. – Пит тоже встаёт с постели, я замечаю, что он спал одетым в домашние брюки и футболку. – Поэтому камеры в этой комнате отключены несколько дольше. Но чтобы не было подозрительно, или вдруг Сноу кого-то пришлёт проверить, иногда они будут включаться.
- А как я смогу узнать, наблюдают за нами или нет? – задаю вопрос, волновавший меня ещё вчера.
Пит бросает мне через кровать какую-то вещь серебристого цвета, которую я вчера тут не видела. Развернув, я вижу, что это шёлковый халат. Размер мой. Думаю, Пит заметил моё смущение.
- За десять секунд до активации камера издаёт негромкий звук, как и при отключении, какой ты слышала вчера.
Я вспоминаю, как этот тихий писк прекратил тот ужас, который происходил со мной. Этот сигнал – точка отсчёта моего спокойствия или боли.
- И как мне вести себя, когда камеры снова включатся? – с опаской жду ответа от парня.
Пит сдёргивает с постели простынь с бутафорским пятном крови, точнее пятно-то настоящее, но вот причина его появления как раз таки наоборот, и швыряет в угол комнаты.
- Скоро безгласые придут прибираться, уверен, об этом они доложат, – поясняет Пит свои действия. – А насчёт того, что ты спросила… Китнисс, будем ориентироваться по ситуации, но, если в общем, – ты униженная, сломленная девушка, ставшая игрушкой в руках врага. Но всё же не забывай, что ты – это ты.
Пит обходит кровать, направляясь ко мне. Внутри всё непроизвольно сжимается, что наверняка, отражается и внешне. Пит останавливается в нескольких шагах – держит дистанцию, и я благодарна ему за это.
- Нам ещё многое придётся преодолеть, прежде чем попытаемся выбраться отсюда, так что тебе нужно быть сильной, – Пит делает ещё шаг по направлению ко мне. Он слишком близко, чем может позволить моё спокойствие. – Помни, Китнисс, всё это вынужденные меры.
Странное ощущение: я не могу больше без дрожи выносить его близость, но и уйти не решаюсь, не в силах оторвать взгляд от света его глаз.