После этой фразы я поднимаюсь на ноги, забираю протянутую Прим фотографию и иду к выходу. Медленно возвращаюсь к себе в сектор, стараясь не думать над последним вопросом маленькой девочки, которой пришлось стать взрослой слишком рано, как и ее сестре. Что они могут сделать с Китнисс? Да все что им угодно. Переломать кости, изуродовать до неузнаваемости, свеcти с ума? Мне действительно страшно думать об этом.
Как только я возвращаюсь к себе в отсек, в динамиках перестают звучать уже слабые отголоски сирены. Вместо него Койн произносит речь, в которой подчеркивает, что все это - не учебная тревога. Она сообщает о том, что в интервью Сойка-пересмешница, то есть Китнисс Эвердин, победитель Дистрикта-12 сообщила о возможном нападении на Тринадцатый, и…
Ее речь прерывается из -за падения бомбы. Громкий звук, от которого, кажется, трясутся стены, и в голову лезет только одна короткая мысль: «Мы все умрем». Свет гаснет, в наступившей тишине слышны только плач маленьких детей, чей-то истерический смех и вскрики. Видимо, эта бомба шокирует даже людей, привыкших все время жить под угрозой бомбежки.
Свет мигает и вдруг начинает работать ровно, освещая все вокруг неярким светом, так не похожим на обычный пронизывающий свет Тринадцатого. Голос недовольной Койн сообщает о том, что информация, полученная от Китнисс Эвердин, подтверждена. Она замечает, что датчики показывают, что первая бомба была хоть и мощной, но не ядерной, и напоминает о том, что во время бомбардировки все должны оставаться в убежище и ждать дальнейших указаний.
Остаток дня протекает для меня как в тумане. Я не помню, как ел в специально отведенном углу, как стоял в очереди чтобы попасть в ванную комнату, как что-то отвечал на вопросы отца, кивал в ответ на реплики брата, слушал то, что мне пыталась втолковать мать. Я очнулся лишь тогда, когда поздно вечером упала еще одна бомба, и когда я уже надеялся, что все закончилось. Она, кажется, была мощнее чем предыдущая, о чем нам тут же сообщает Койн.
Следующие четыре дня меня мучает вопрос, что же может меня сломить. Ведь именно к этому решению пришли мы с Прим, когда говорили о Китнисс. Что сможет изменить меня до неузнаваемости, заставить страдать и днем, и ночью? Из-за чего мое сердце разлетится на миллиарды осколков, исполосовав все внутри меня? Правильно. Только одно. Смерть Китнисс. Я никому не говорю о моих размышлениях, об этой уверенности, преследующей меня круглосуточно. Мне страшно даже подумать о том, что об этом может догадаться Сноу.
За это время падают еще шесть бомб. Разрушений много, но они не критические. Между атаками проходит множество часов, но стоит только обрадоваться тому, что все закончилось, как стены вновь сотрясаются от удара. Капитолий хочет ослабить Тринадцатый, но не уничтожить. Зачем уничтожать то, что хочешь захватить? Глупо, правильно.
Никто не знает о том, что сейчас происходит во внешнем мире. Экраны телевизоров не загораются, мы слышим лишь голос Койн, сообщающий нам о типе бомб. Она не говорит ни одного лишнего слова, ничем не подбадривает жителей Тринадцатого. Мне кажется это глупым, но в какой-то момент Порция подсказывает мне, что она ждет, что всех поддержу я своим оптимизмом. Джоанна, которая присутствовала при этом разговоре, лишь удивленно хмыкнула и заметила, что Койн слишком плохо меня знает.
В какой-то момент мне кажется, что я больше не выдержу этой неизвестности. Мир, который я старательно восстанавливал из праха, стараясь быть оптимистом, рушится, как карточный домик, из-за одного интервью с человеком, которого я люблю. Часами я сижу на верхней полке, закутавшись в свитер, одеяло или плед и смотрю на фотографию Китнисс, зачастую освещая ее фонариком. От предложений отца поиграть в карты я отказываюсь, хотя раньше мог сидеть за ними часами. Прошу Порцию найти другого собеседника, когда она хочет обсудить какой-то вопрос. Джоанну с ее шутками пропускаю мимо ушей. Лишь общество Энни я могу стерпеть просто потому, что она может точно также, как и я, молчать часами, завязывая различные узлы на веревке. Меня это заинтересовывает, и я спрашиваю, помогает ли ей это отвлечься. После утвердительного ответа я час трачу на то, чтобы упросить неуступчивого мужчину на складе выдать мне кусок веревки. А потом, все так же сидя на верхней полке и не отрывая взгляда от фотографии, старательно вспоминаю и воспроизвожу все узлы, которые успел пройти во время подготовки к Играм.
И вот, когда после сорока восьми часового затишья нам, наконец, разрешают вернуться наверх, я чувствую, что мне стало относительно лучше. Узнав номер своего нового отсека, мы с семьей стоим в длинной очереди к выходу, когда ко мне подходит Боггс. Выудив меня из толпы, он делает знак Гейлу, Мадж, Порции, Джоанне и Хеймитчу идти за ним. Толпа пропускает нас, преданно смотря мне в след.
Миновав длинные коридоры, мы, наконец, приходим в комнату со светлыми стенами, так похожую на наш прежний Штаб. За столом сидят усталые Койн, Плутарх, Фульвия, Бити и еще несколько человек, которых я не знаю. Кто-то принес сюда кофе, который считается здесь неприкосновенным запасом. Фульвия держит свою кружку обеими руками, будто боясь, что ее вот вот отнимут. Нам тоже вручают по чашке с густым напитком. Добавляю себе сливок и сахара, значительно улучшая его вкус. Медленными глотками пью кофе, которое терпеть не могу, как и Китнисс. Почему-то все в последнее время вызывает у меня мысли, а что же думает об этом Китнисс? Койн призывает всех к тишине, и собрание начинается…
========== Глава 6. ==========
- Итак, объявляю наше собрание открытым, - усталым, но полным бравого настроя голосом, говорит Койн. – На повестке дня у нас слегка поврежденный Дистрикт. Для тех, кто не в курсе, - она выразительно смотрит на меня, Мадж, Гейла, Порцию, Джоанну и Хеймитча, ведь мы все время провели в убежище, - сообщаю, что наши разрушения не фатальны. Пострадали лишь пара ферм и жилые отсеки. До аэродромов бомбы не достали.
- Я, конечно, все понимаю, но зачем нам такие подробности? – прерывает ее Хеймитч.
Койн открывает рот, чтобы произнести недовольную речь, но ей не дает сказать Боггс. Если честно, то от него я ожидал этого меньше всего.
- Он прав, мэм. Тем более, сейчас для нас важнее Эвердин. Если, конечно, Вашим агентам удалось подтвердить слухи.
При этих слова, я, сам того не замечая, наклоняюсь вперед, будто желая все услышать первым. Краем глаза замечаю, что Гейл заметно напрягся, а и без того бледное лицо Хеймитча, переживающего тяжелейший период в жизни в связи с отсутствием алкоголя, бледнеет еще сильнее. Даже ему сейчас далеко не безразлична Китнисс, с которой он постоянно цапается.
- Какие слухи? – Джоанна старается произносить слова ровно, но ее голос предательски срывается на последнем слове. Кто-то из приходящих ко мне в госпиталь обмолвился, что она винит себя за то, что тогда не сумела спасти Китнисс.
Плутарх обводит нас всех, лично знакомых с Китнисс Эвередин, внимательным взглядом и, наконец, говорит:
- Это лишь слухи, но… Один из наших агентов сообщил, что Капитолий заметил, что никто при бомбежке не погиб. Но то ли они догадались о шифре Китнисс, толи им просто захотелось выместить на ком-то свое зло… В общем, нашей девочке сильно досталось. Про Финника, правда, информация умалчивает.
После этих слов я с силой надавливаю на свои виски, так, что в ушах начинает шуметь кровь, а в глазах мутнеет. На несколько мгновений прикрываю глаза, давая организму успокоится. Наверно, так будет даже лучше, ведь я могу не видеть дрожащие губы Порции, Мадж, спрятавшую лицо в ладонях, Гейла, старающегося унять дрожь в руках и Хеймитча, смертельно побледневшего. Даже Джоанне, кажется, сейчас не все равно.
- И что вы собираетесь делать? – прерывая повисшую тишину, негромко произносит Мадж, уняв свои чувства. – Так ведь не может продолжаться вечно! И ребята не железные. Мы должны им помочь!
- Это рискованно и опасно. Наши агенты засветятся, могут погибнуть люди! – Койн намерена всерьез убедить нас в своих намерениях. И для кого она старается? Для людей, лично знакомых с Китнисс Эвердин и Финником Одейром? Мы же всеми силами будем убеждать ее в обратном!
- Они и так гибнут каждый день, и не по одному десятку… - замечаю я, вглядываясь в глаза президента, старательно пытаясь понять, действительно ли она такая черствая, или только притворяется?
- Ты прав. Но, в конце концов, мы даже не знаем где они! – гневно возражает она.
- Может хватит пудрить молодежи мозги? – нервно интересуется Плутарх. – В конце концов, наши ребята им совсем не чужие!
После этих слов семь пар глаз устремляются на Койн. Эффи, молчавшая все это время, даже привстает, и я могу, наконец, разглядеть ее без яркой одежды, париков и косметики. На самом деле ей едва ли больше тридцати, волосы у нее – светло русые. Мне хочется прервать Койн и сказать, что моя сопровождающая красивая и без макияжа.
Койн тем временем недовольно буравит взглядом Плутарха, явно прикидывая, что же с ним можно сделать. Плутарх же отвечает ей таким же уверенным взглядом, показывая, что он устал врать и обманывать. Некоторое время они молчат смотрят друг на друга, а потом Порция громко чистит горло, привлекая их внимание. Выражение Койн не предвещает ничего хорошего для Плутарха, но она все же поворачивается к нам.
- Эта информация не проверена до конца, но все же. Нам известно, что Китнисс и Финник одно время находились в специальном отсеке в капитолийских казематах. Они предназначались для бывших важных лиц. Мы не знаем, там ли они до сих пор, но наши агенты старательно пытаются это выяснить.
- И что вы собираетесь делать, как узнаете, достоверна ли эта информация? Ну, положим, они действительно сейчас находятся там, и что дальше? – с любопытством спрашивает Джоанна. – Мне почему-то не кажется, что вы сразу помчитесь их спасать, - добавляет она.
Койн обреченно вздыхает, как будто мы стайка ее непослушных детишек, вечно что-то ломающих, а она – наша мамаша, вынужденная оправдываться перед соседями. И вроде бы мы такие любимые, но в то же время такие проказливые, что и убить жалко, и терпеть невозможно.
Но вопрос Джоанны так и остается открытым, потому что вдруг начинает пищать монитор Койн. Она быстро нажимает какие-то кнопки и включает телевизор. На экране мигает знакомый герб Панема, а затем перед зрителями предстает Кориолан Сноу. Он здоровается с жителями и сообщает, что в целях усмирения повстанцев и воздействия на Дистрикты, правительство Капитолия решило устроить еще одни Голодные Игры с участием бывших важных лиц. В то же время на экране появляются фотографии двадцати четырех человек, которые раньше были важными шишками, но решили присоединиться к повстанцам.
Внутри все холодеет, потому что первой на экране возникает фотография юной девушки с шоколадными волосами и серыми глазами, а затем вспыхивает фотография прекрасного юноши с глазами цвета моря. В мозги что-то выстреливает, когда я понимаю, что Китнисс и Финник приобретут еще одних спутников своих кошмаров. Потому что именно им суждено вернуться на арену. И на этот раз их шансы выиграть малы, как никогда.
__________________________________________
От автора.
Простите за такую маленькую главу и за долгое ожидание. По сюжету, предусмотренному мной, я не могла впихнуть сюда что-то еще, так что ждем продолжения, интересного сюжета и глав побольше:D
========== Глава 7. ==========
В ушах по-прежнему гремит гимн Панема, когда я, наконец, осознаю, что еще жив. И нахожусь в полной безопасности, в отличии от Китнисс и Финника. В кабинете царит полная тишина, слышен лишь хруст моих заламываемых суставов. Я не смею поднять глаза и встретится взглядом с кем-либо. С тем же самым Гейлом у нас сейчас есть общее горе.
- Что мы будем делать? – тишину прерывает непривычно резкий голос Порции. Не услышав ответа, она говорит еще громче и грубее. – Что мы будем делать?! Мы не можем позволить им обоим умереть!
Койн молчит. То ли у нее нет идей, то ли ей действительно плевать на Китнисс и Финника. Ни одна из этих мыслей не вызывает у меня особой радости. Зато Плутарх явно не собирается ни сдаваться, ни терять таких необходимых для восстания людей.
- Для начала я предлагаю узнать, что это за арена. Если она предусмотрена для 76 Игр, то я знаю, где она находится. Если же нет – придется постараться, чтобы добыть столь важную информацию. А дальше будем действовать по обстоятельствам. В конце концов, наши ребята не из тех, кого мы можем лишиться на этой войне.
Идея Плутарха нравится практически всем, включая Койн, что, собственно говоря, является сюрпризом не только для меня, но и для половины собравшихся здесь. Она объявляет, что Плутарх и Фульвия могут прямо сейчас связаться и напрячь большинство агентов. В конце она добавляет, что считает, что я в достаточно хорошей физической и моральной форме, чтобы начать принимать участие в создании агитроликов. Порция тут же говорит, что мой костюм, похожий на костюм Китнисс, созданный Цинной, почти готов. Койн советует доделать его побыстрее и дает согласие на выведение меня на поверхность в Дистрикты, пострадавшие от боевых действий. Президент настаивает на том, чтобы я не посещал Дистрикты, в которых на данный момент происходят боевые действия. Бити уверяет ее, что ни я, ни еще кто-либо во время этой операции не пострадает. На такой безрадостной ноте наше собрание заканчивается.
Когда я уже собираюсь встать и уйти, Хеймитч неожиданно просит меня остаться. Ничего не понимая, опускаюсь обратно в кресло, из которого едва успел подняться. Хеймитч садится в кресло напротив и выжидающе смотрит на меня, как будто это кто-то другой, а не он попросил меня остаться. Выразительно приподнимаю брови, показывая, что я готов его слушать.
- Пит, нам нужно поговорить, - наконец, изрекает он.
- Я тебя слушаю, - тихо произношу я, стараясь не смотреть в его глаза. На уме предательски возникает воспоминание о нашей встречи на планолете после моего спасения. Тогда, узнав, что он не спас Китнисс, я, не имея никакого оружия, врезал ему. Судя по всему, я тогда сломал ему нос.
- Нам предстоит работать вместе, так что давай выкладывай все, что ты обо мне думаешь.
- Я поверить не могу, что ты не спас тогда Китнисс, - тихо шепчу я. – Теперь ты.
- Я не могу поверить, что ты тогда позволил Джоанне, Финнику и Бити разлучить вас.
-Я часто думаю об этом. И понимаю, что у меня не было выбора. Я не мог не отпустить ее, не нарушив союза.
- Да, ты прав. У тебя не было возможности, - соглашается Хеймитч. – Пит, послушай меня. Китнисс еще жива. Не нужно хоронить ее раньше времени. В конце концов, у них с Финником больше всего опыта, они сильнее своих соперников. Мы еще не проиграли, значит не имеет смысла сдаваться, Пит.
Я прощаюсь с Хеймитчем, договорившись завтра вместе посмотреть церемонию открытия, и возвращаюсь к себе в отсек. Судя по тому, что вся моя семья с сожалением смотрит на меня, они уже видели специальное сообщение. Избегая их взгляда, я хватаю из книжного шкафа первую попавшуюся книгу и утыкаюсь в нее, лишь бы не видеть сочувственных глаз отца.
Следующие пару часов я старательно делаю вид, что со мной все в порядке. Я медленно переворачиваю страницы, даже не вникая в суть текста. В голове крутится лишь одна навязчивая мысль: лишь бы не закричать, лишь бы не закатить истерику, лишь бы пережить эти дни.
Во время ужина я сижу вместе с ребятами и перемешиваю осетрину, медленно загустевающую. Стараюсь не смотреть никому в глаза, на расспросы отвечаю односложно, а сам думаю, неужели они не понимают, что мне хочется помолчать и побыть в тишине и одиночестве.
Через несколько часов после ужина пытаюсь объяснить Джему решение задачи по геометрии, которую и сам терпеть не мог в школе. Зато Китнисс обожала этот гадкий, по моему мнению, предмет и была отличницей по нему. Но даже моего знаменитого терпения не хватает больше, чем на две задачи, так что Джем завтра опять пойдет с недоделанным заданием.
Ночью несколько раз просыпаюсь из-за кошмаров. В итоге, часа за два до рассвета я перестаю предпринимать жалкие попытки уснуть и лежу, стараясь осмыслить, как мне жить дальше. Мир слишком жесток по отношению ко мне. Слишком много бед, проблем для одного человека. Видно, такова моя доля – постоянно быть несчастным. Мне хочется кричать от несправедливости и боли, которую я так старательно прячу ото всех, потому что знаю, что останусь непонятым. Нет рядом со мной такого человека, который бы смог меня утешить, облегчить ту душевную боль, которая грызет мое сердце. Девушка, которая помогла бы мне сейчас, находится в большой опасности, а ее здоровье и физическое состояние во многом зависит от моих слов, поступков и действий. Я сильно сомневаюсь, что Сноу решит оставить Китнисс в покое до конца обязательных тренировок для трибутов, которые продлятся три дня. Об этом сообщил сам президент, рассказывая о правилах проведения этих Игр. Из его слов следует, что Голодные Игры для бывших важных лиц будут не слишком отличатся от обычных Игр. Единственное изменение, которое произойдёт, так это то, что тренировки теперешних трибутов будут транслироваться на всю страну.