Июль 2008 г. Питтсбург
Господи, Кинни, и когда ты стал таким любителем поболтать, хоть и с самим собой?!
Сегодня на улице непривычно жарко. Странно, но я совершенно не помню прошлое лето. Скорее всего, оно не сильно отличалось от этого и в памяти не задержалось.
Когда Джастин ушел, мне было плохо. Банальная фраза, но верная. Вокруг и внутри меня, как будто образовался вакуум. Чувства и эмоции испарились... осталось... я даже не знаю, что осталось... скорее, ничего...
Хотелось бы мне сказать, что я погрузился с головой в работу, и мне стало легче, но я повторяю, что это полная хуйня. Более того, я уверен, что это всеобщее заблуждение. Дело в том, что я не думал о работе, не мог о ней думать, не хотел, потерял интерес. Да как угодно можно назвать то состояние, суть все равно не изменится. И все же я каждый день приходил в офис, что-то подписывал, улыбался, говорил, отвечал на телефонные звонки, ругался... Но вечерами, возвращаясь в пустой лофт, я остро ощущал чувство потери и одиночества. Мне хотелось выть от тоски. И я выл. Откуда-то изнутри, из самой глубины поднималась боль, не дающая дышать, выворачивающая наизнанку. Наверное, я был похож на наркомана, пытающегося пережить ломку. Я нуждался в Джастине, как в дозе, но знал, что его уже не будет, и мне необходимо принять это, свыкнуться с этой мыслью.
Но как это сделать? Как? Как попрощаться с тем, кого невозможно забыть?
Однако человек такое существо, которое привыкает ко всему, и ко всему постепенно приспосабливается. Оказалось, и я не исключение. Я смог. У меня получилось.
Нет, я не топил себя в алкоголе, не принимал наркотики в лошадиных дозах и не трахал, как сумасшедший все, что движется. Это уже перестало быть актуальным. Я, просто стиснув зубы, продолжал упрямо идти вперед, продолжал жить. Один, как и прежде, до Джастина. Конечно, косячок в купе с алкоголем время от времени помогал снять стресс и подавить тоску. Да и монахом я не стал. Я иногда трахался, но это доставляло мне чисто физическое удовлетворение, даже не удовольствие, а именно удовлетворение. А разве могло быть иначе, если сердце навсегда было отдано одному единственному человеку?
Естественно, я никому не рассказал о нашем расставании с Джастином. Но со временем, все и так догадались. А что самое удивительное, никто не пытался лезть ко мне в душу, жалеть или успокаивать. Даже лизуньи промолчали, хоть пару раз я все же поймал на себе немного жалостливый взгляд Линдси, когда приезжал к ним. Все изменилось. Мы все изменились.
Хотя Майки как-то сказал, что некоторые вещи не должны меняться, думаю, он все же был не прав. Со временем перемены неизбежны, как в нас самих, так и во всем, что нас окружает.
Через полгода такого безэмоционального состояния у меня вдруг появилась цель. Ну, не охуенно какая, конечно, но все же цель.
На хуй Нью-Йорк! Да здравствует Филадельфия! Я решил открыть филиал своей фирмы там, вернее, мне подвернулась такая возможность.
Забавно, но до Филадельфии оказалось почти столько же миль, сколько и до Нью-Йорка…
2018 год. Версаль.
Джастин
- Господи! - я стукнул кулаком по дивану. - В этом весь чертов Брайан Кинни. Он просто невероятен!
Брайан так ничего и не сказал мне о Нью-Йорке. Хотя, что изменилось бы? Возможно все, а возможно и ничего. Возможно, было уже поздно. Ведь не только расстояние разрушило наши отношения, правда, в тот момент я еще не понимал этого. Я погрузился в свою новую жизнь, новые отношения и в живопись. У меня не было времени оглядываться назад. Я не сомневался, что и Брайан пошел дальше. Ведь я хорошо знал его, знал, как ни кто другой, или мне это лишь казалось?
И только читая эти строки, только осторожно прикасаясь к воспоминаниям Брайана, я в полной мере осознал, какую боль пережил он, как тяжело ему было смириться с нашим разрывом и со своим разбитым сердцем. Конечно, Брайан никогда и никому не рассказал бы того, что творилось у него внутри. Даже Дневнику он тогда не доверил свои чувства. И только спустя год... Спустя целый год, он в своей обычной небрежной манере озвучил, происходившее с ним. Да и то, я думаю, что это была лишь малая часть правды.
Как бы там ни было, мы пережили этот первый, самый трудный год. Пусть и по-разному, но пережили. И несмотря ни на что, я всегда с теплотой вспоминал то время.
Для меня это оказался важный год. Три галереи заинтересовались моими работами. И если галерея Моррисона была не такой престижной, то две других считались довольно известными. А к концу года, когда число заказов на мои работы несколько увеличилось, у меня появился агент. Эллис сама пришла ко мне и предложила свои услуги. Честно говоря, я немного растерялся. Я не мог понять, как она не боится связываться с молодым, начинающим художником. Естественно, я задал ей этот вопрос и получил простой ответ. Эллис заявила, что у нее нюх на таланты. А таланту, тем более начинающему, тяжело пробиваться, ему нужно помогать. Это бездарностям легко, они сами везде пролезут. По словам Эллис, теперь мне оставалось только творить, а всеми остальными вопросами она займется сама.
А еще был Джек, который поддерживал меня, как мог. Надежный, спокойный, любящий. После нашего разрыва с Брайаном, еще около трех месяцев мы с Джеком оставались друзьями, а о том поцелуе не вспоминали, делая вид, что ничего и не произошло. Джек не торопился и меня не подталкивал. После своего признания, он, казалось, успокоился и терпеливо ждал. А мне пока хватало только дружеских отношений. Нам было хорошо вместе. При встречах мы болтали обо всем на свете. Иногда Джек удивлял меня, когда вдруг звонил посереди каких-нибудь важных переговоров и спрашивал, пойду ли я с ним на ужин, или какой цвет у моей краски, которую я сейчас использую. И он никогда не шептал, как скучает и прочую сентиментальную чепуху.
Единственное о чем он не расспрашивал, так это о Брайане и о моем прошлом, и я был благодарен ему за это. Как бы я не относился к Джеку, как бы ни доверял, но это оставалось моим, и только моим. И я не собирался впускать ни его, и никого другого в тот уголок моей души, который по умолчанию принадлежал лишь Брайану. Всегда. Даже тогда, когда я окончательно перестал думать и вспоминать о нем, открывшись новой жизни. Возможно, это было неправильно, нечестно по отношению к Джеку, но по-другому я не мог.
Мы стали близки через три месяца после расставания с Брайаном. Я уже говорил, что память странная штука. Столько лет прошло, но я помню тот наш первый раз с Джеком. Это действительно был НАШ первый раз. Я отдавался именно Джеку и никогда не сравнивал его с Брайаном. Никогда и ни в чем.
А еще через полгода Джек Стоун сделал мне предложение. И я согласился.
Любил ли я Джека? Не знаю. Сейчас я уже не могу толком ответить на этот вопрос, вернее объяснить, что чувствовал тогда. И это честно. Хотя, в тот момент мне казалось, что любил, или думал, что любил. Но… но видимо, я умел любить только Брайана, как бы странно это не звучало. И пусть порой наша любовь приносила боль и мучения, как будто мы медленно перерезали себе вены тупым лезвием, мы как последние мазохисты обожали эту муку. Ведь потом мы оба растворялись в таком блаженстве, в котором хотелось оставаться до конца дней.
Черт! У меня перехватило дыхание. Я зажмурился и крепко прижал Дневник Брайана к груди. Сейчас больше всего на свете мне хотелось оказаться в его объятиях, уткнуться носом ему в грудь, вдохнуть неповторимый запах, ощутить теплое дыхание на шее…
Зазвонил телефон, вырывая меня из мечтаний. Конечно, Бланш. Она, очевидно, решила, что я не собираюсь приезжать в галерею. Странно, с чего бы это? Я бросил взгляд на часы. У меня еще оставалось в запасе немного времени. Заверив Бланш, что в десять непременно буду, я сварил себе кофе и, подойдя к окну, снова задумался.
С Джеком все складывалось по-другому. Он всегда находился рядом, такой заботливый и надежный. Его любовь была открытой, легкой и теплой, словно летний день. И мне захотелось попробовать ее.
Я согласился на предложение Джека, абсолютно уверенный, что в этот раз все получится.
Я прекрасно помнил тот вечер. Все оказалось спонтанно, неожиданно… и просто. Наверное, поэтому и запомнилось.
2008 г. Нью-Йорк.
Сегодня я закончил пораньше. Наконец, картина была дописана. Я еще раз взглянул на полотно и удовлетворенно улыбнулся. Мне нравилось то, что получилось. Светло-коричневый, буйство зеленого и немного бирюзовых капель. Мое настроение, моя вера, мои надежды…
Элис договорилась с одной довольно известной галереей в Сохо, которая заказала 10 моих работ.
И вот последняя картина к выставке была дописана.
Я принял душ, оделся и поехал на квартиру к Джеку, находящуюся в Бронксе. Он собирался сегодня вернуться из Чикаго с деловой встречи, и мне хотелось сделать ему сюрприз. Я зашел в магазин рядом с его домом и купил продукты для праздничного ужина, а так же бутылку красного сухого вина. Сегодня особенный вечер. Я был доволен и возбужден.
- Джастин! Я не ожидал, что ты будешь у меня, - с порога прокричал Стоун. – Я думал переодеться, поехать к тебе и вытащить в люди.
- Правда? А я решил сделать тебе сюрприз. Я закончил последнюю картину и готов к выставке.
- Это же здорово! Хотя, я в тебе совершенно не сомневался. Покажешь?
- Конечно! Непременно хочу услышать твое мнение. А сейчас у нас будет праздничный ужин.
- Я скучал, очень скучал, - прошептал Джек, обнимая меня и втягивая в долгий поцелуй.
- Я тоже, - выдохнул я, когда мы прервались.
- А что с твоим сотовым? Я не мог дозвониться, - Джек прошел на кухню и сунул нос в кастрюлю с соусом. – Люблю, когда ты готовишь. Пахнет просто божественно.
- Еще бы! - я отогнал его. – А сотовый… Я отключал, чтобы не отвлекаться, а потом просто забыл включить обратно. Ты же знаешь, я не люблю, когда меня прерывают. Иди в душ, а я как раз все успею доделать.
Через полчаса мы быстро накрыли стол, зажгли свечи и сели ужинать. Но праздника не получилось, как не получилось и обычной непринужденной беседы. От спокойного и жизнерадостного Джека не осталось и следа. Он явно нервничал и все время о чем-то думал, без аппетита ковыряя в тарелке. Сначала я решил, что он просто устал, но потом, почувствовал, что дело совсем не в этом. Джек как будто что-то хотел сказать, но никак не решался. Мое приподнятое настроение поползло вниз. Я тоже занервничал:
- Что-то случилось? Ты почти все время молчишь, гоняешь еду по тарелке, и вообще, выглядишь странно.
- А? Нет! Нет, ничего не случилось, - попытался улыбнуться мужчина, выныривая из своих мыслей. - Просто… мне нужно тебе кое-что сказать, вернее я хотел попросить…нет предложить.
- Блядь, Джек, ты заставляешь меня нервничать. Говори уже.
- Джастин, ты только меня не перебивай. Я хотел сказать это еще две недели назад, но… ты был занят, а потом я… Все никак не было случая, а сегодня… Я думал пригласить тебя в ресторан, но ты приготовил ужин… и…
Я уже начал терять терпение. А Джек вдруг сорвался и ринулся в спальню. Вернулся он через минуту, что-то пряча за спиной. Садиться за стол не стал, и мне пришлось смотреть на него снизу вверх, ожидая продолжения.
- Я люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились, - на одном дыхании выпалил Джек, протягивая мне черную бархатную коробочку.
На меня как будто вылили ведро холодной воды. Но не потому, что я не ожидал такого или сильно удивился, нет, дело было в другом. Перед глазами возник Брайан, его признание, Брайтин, наше занятие любовью перед камином – все то, что осталось в прошлом, там, куда я не собирался возвращаться, но предложение Джека, просто швырнуло меня в эти воспоминания. И я ведь тогда согласился, мы были счастливы и почти поженились, но… Какая-то грусть охватила меня. Нет, не тоскливая, а скорее, светлая. Такая приходит, когда вспоминаешь о чем-то хорошем, но ушедшем безвозвратно. Я не мог ничего ответить, а только молча смотрел в свое прошлое.
Очевидно, все было написано у меня на лице. Джек смутился и стоял, поглаживая пальцами коробочку, не зная, что делать дальше.
Наконец, очнувшись, я протянул руку и взял футляр. Аккуратно открыл. Два простых тонких золотых кольца поблескивали в свете свечей. Я осторожно тронул пальцем символ любви, а потом так же аккуратно закрыл и ответил:
- Да. Я согласен.
Уже ночью, когда мы занимались любовью, вбиваясь в податливое тело Джека, до меня вдруг дошло, что я никогда не говорил ему о своей любви. А он и не спрашивал. Он принял все, как есть. Джеку хватало того, что он любил меня, и мои слова ему были не нужны. А я, наоборот, всегда ждал их… от Брайана.