Первое, что я сделал, когда переехал, еще не до конца распаковав вещи, это установил мольберт и отдался вдохновению. Мне не терпелось выплеснуть все на холст, но не только то, что накопилось за это время, а и переполняющее меня радостное ожидание чего-то нового в моей жизни, возвращение утраченного.Такого буйства красок я не использовал давно. И много бирюзового, который действовал успокаивающе, снижая мои эмоциональные колебания.
Наконец-то я вернулся, вернулся к себе. Как-то давно я говорил Итану, что неважно насколько погано все бывает, у меня всегда есть мое искусство. И это единственное место, куда я могу уйти и быть в безопасности. И это оказалось чистейшей правдой. Именно так я и поступал, я уходил в свою живопись.
Я не понимал, как мог лишить себя все этого? Я же художник! Но я посчитал, что ради семьи нужно уметь жертвовать. Хотя, это полнейшее заблуждение. Никогда жертва одного не принесет счастья другому. А если и принесет, то кратковременное и эфемерное. В конечном итоге, они оба будут несчастливы, пытаясь сохранить брак. И вообще, отношения — это не железобетонная стена, которую ничем не пробьешь, это тонкая, сотканная из наших слов, взглядов и поступков, паутина. Тончайшая, воздушная… Один неверный взгляд, одно неправильное обидное слово, один непродуманный поступок — и все, образуется дыра, которую порой невозможно залатать. А если и удастся, то на этом месте останется уродливая заплатка, и не факт, что она не порвется снова. Поэтому в отношениях нужно научиться находить компромиссы, а не приносить бессмысленные жертвы.
За полтора месяца я написал с десяток картин и несколько предложил Моррисону. У него как раз намечалась выставка. Он как-то быстро согласился, а когда я привез работы, долго рассматривал их. «С возвращением!» — это все, что он мне сказал, но я его понял.
С галереей дела обстояли куда сложнее. Как говорится, разрушить всегда легче, чем построить. А ведь я помню, скольких трудов стоили мне первые выставки, сколько разочарования принесли отказы и нелицеприятные отзывы критиков. Но, несмотря ни на что, у меня тогда получилось. И вот теперь пришлось практически начинать с нуля. Я снова бегал, искал, оценивал, уговаривал, доказывал… и рисовал. Конечно, галерея, в которой пройдет выставка молодых неизвестных художников, пусть и с моими работами, не привлечет особого внимания ценителей искусства, и все же, я упорно готовил ее. Немаловажным являлся и тот факт, что мы расстались с Джеком. Помимо помощи и моральной поддержки, которую он мне оказывал, немалую роль играли и его связи, как коллекционера. Да и круг его знакомых был намного шире моего. После развода мне оставалось полагаться только на себя. Но моей уверенности, что все получится, можно было только позавидовать.
Я вкалывал, как лошадь, не оставляя себе ни малейшей возможности думать о своей жизни, жалеть или бичевать себя. И это работало. Мне даже потрахаться было некогда, да и сил на это не оставалось.
Когда я оставался наедине с холстом, я обо всем забывал. Телефон же я попросту отключал. Так было и в тот день, когда умерла Дэбби. Моя мать не смогла дозвониться до меня, и я увидел ее сообщение лишь два дня спустя. Мне до сих пор больно вспоминать об этом. Но не столько потому, что я не успел попрощаться с Дэбб, сколько потому, что когда-то я оставил свое прошлое за спиной, перестал общаться, оборвав все связи и абсолютно уверовав, что так будет лучше, вернее, легче начать новую жизнь. Я был такой идиот!
Июнь 2014 г. Питтсбург
Купив в аэропорту букет роз, я сразу поехал на кладбище. Никто не знал, что я прилетел, да и вряд ли кто-то обрадовался бы моему визиту. Если честно, то мне было страшно. Я здорово нервничал и не представлял сейчас встречи с кем-нибудь из нашей «семьи». Хотя, думаю, я слишком драматизировал. Скорее всего, меня уже просто забыли.
О Брайане я тогда тоже ничего не слышал, но всю дорогу вспоминал именно о нем и пытался представить нашу встречу. Но потом понял, что это представить просто невозможно, как невозможно предсказать Брайана Кинни.
Я был уверен, что без труда найду могилу Дэбби и оказался прав. Я долго стоял, глядя на буквы, выгравированные на плите. Я не плакал, я просто оцепенел. «Прости меня, Дэбб!» — все, что я смог выдавить, когда, наконец, пришел в себя. Да, я опоздал, но прощение я просил не только за это, но и за то, что отказался от нее и от части своей жизни, важной части, когда шло мое становление, а так же от людей, наполнявших смыслом ту мою жизнь. Но как это часто бывает, осознание ошибки приходит поздно, когда уже ничего нельзя исправить, остается только сожалеть.
Я положил букет на могилу, но все же не выдержал и беззвучно заплакал. Слезы катились по щекам, а я даже и не думал их вытирать. Но с каждой слезой мне становилось немного легче, хотя слезами вину не искупить. Сколько я так простоял, не знаю, но меня вывел из ступора Майкл, пришедший на могилу матери. Странно, но Майкл встретил меня совершенно спокойно. Мне даже показалось, что он не особо и удивился моему появлению в Питтсбурге и тут на кладбище.
Мы поздоровались, даже обнялись, и я промямлил свои соболезнования. Не знаю почему, но он предложил мне остановиться в доме Дэбби, и я, не раздумывая, согласился. Мы не разговаривали пока ехали в такси, погруженные в свои мысли. Я исподтишка поглядывал на Майкла. За эти годы он изменился, став, более жестким, что ли.
— Хорошо, что ты все-таки приехал, — вдруг произнес Майкл, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Она была бы рада. Она о тебе никогда не забывала.
— Я знаю, — ответил я. В глубине души я всегда знал это. Откуда знал? Я не мог объяснить, просто знал и все, хоть и захлопнул дверь за спиной, оставляя Питтсбург позади. И если бы не болезнь, думаю, Дэбби однажды приехала бы ко мне и надрала задницу.
Больше мы не проронили ни слова, пока не доехали до дома. Спрашивать о делах и рассказывать о себе, думаю, было бы в этот момент не совсем уместно. Только не сейчас, хотя я не уверен, захотел бы Майкл вообще знать что-то о моей жизни. Мы никогда большими друзьями с ним не были.
Майкл помог донести сумку до своей бывшей комнаты, в которой и я когда-то жил. Мне показалось, что он сделал это намеренно. А может, и правда, только показалось. Потом Майкл ушел, сославшись на дела, но обещал позже вернуться. Я огляделся. Никогда не думал, что снова окажусь тут. Здесь почти ничего не изменилось, и в то же время, изменилось все. А самое главное, Дэбби не заглянет в комнату и не поторопит к завтраку.
Я вздохнул и подошел к окну. Питтсбург! Я никогда не скучал по нему, только по Брайану… Воспоминания разом нахлынули на меня, и я попытался отогнать их. Не хватало еще, чтобы я тут раскис. Но нет, мысли все равно возвращались к прошлому. Я прилег на кровать, закрыл глаза и незаметно провалился в сон. Я проснулся, когда за окном уже стемнело. Майкл так и не пришел, а может, приходил, но не стал меня будить. Я умылся, переоделся, чтобы сходить куда-нибудь поесть, но в последний момент мой взгляд зацепился за ряд коробок, стоящих в углу. Нет, не за сами коробки, а за знакомые инициалы на них, выведенные черным маркером — «Б.К.» Сейчас я уверен, что это вмешалась сама Судьба. Ей было угодно, если не перевернуть мою жизнь, то хотя бы подстегнуть события в этом направлении. Конечно, любопытство пересилило порядочность, и я сунул нос в одну из коробок. Ничего интересного я там не увидел: посуда, несколько журналов и что-то еще, тщательно упакованное в бумагу. Я уже хотел, было, закрыть коробку, но вдруг случайно заметил что-то коричневое, похожее на кусочек кожи. Протянув руку, я достал какую-то тетрадку в кожаном коричневом переплете и, открыв ее, забыл обо всем на свете.
2018 г. Версаль
Джастин
Да, именно так я впервые познакомился с Дневником Брайана Кинни. Я был настолько поражен этой находкой, что какое-то время просто стоял и глазел на тетрадку у меня в руках. Естественно, в тот вечер я никуда не пошел и всю ночь провел за чтением. А рано утром, даже не попрощавшись с Майклом, я поехал в аэропорт. Мне нужно было уехать и обо всем подумать. Я чувствовал, что-то изменилось во мне той ночью. Брайан оказался прав — это всего лишь время.
По дороге я заскочил на кладбище к Дэбб и пообещал, что буду обязательно приезжать к ней. Я еле сдержался, чтобы не прихватить Дневник с собой. Непонятно, как Брайан умудрился оставить Дневник в какой-то коробке, где его могли увидеть? И все же, я не имел никакого права забрать записи. Дневник принадлежал только его владельцу, и я даже не хочу представить себе, что будет, если Брайан узнает, что я его читал. Как я уже говорил, это были не просто строчки на бумаге, эта была душа Брайана, во всяком случае, та часть, которую он не показывал и не покажет никому и никогда. Поэтому я уложил Дневник в ту же коробку на самое дно, надеясь спрятать от любопытных глаз, пока хозяин не вспомнил бы о нем. Думаю, у меня получилось. А еще у меня выпала возможность второй раз прочитать Дневник Брайана.
Прижав его к груди, я прилег на диван и практически сразу заснул.
Глава 2
2018 г. Версаль
Джастин
Утром я проснулся в приподнятом настроении. Даже затекшая спина не могла испортить его. И на то были причины. Сегодня я, наконец, закончу картину. Картину, ставшую продолжением той, написанной в далеком 2006 году, когда мое будущее казалось таким зыбким и неопределенным, но я уверенно стремился к нему. Она станет подарком. Вот только мне было безумно жаль, что тогда я поддался эмоциям и продал первое полотно. Я уже сто раз повторял, что не жалел ни о чем, но вот этот глупый порыв стал исключением. Но, что сделано, то сделано.
А еще, сегодня я собирался дочитать Дневник Брайана. Я был абсолютно уверен, что мне больше не доведется держать его в руках, ощущая приятную дорогую кожу. Но, наверное, это будет правильно. Судьба и так побаловала меня, дав возможность прикоснуться к потаенным глубинам души Брайана, ведь как бы он не открывался передо мной, до конца я так и не дошел, так и не увидел все грани. Меня тогда просто не хватило на Брайана.
Сделав себе легкий завтрак и выпив чашку кофе, я поехал в студию.
Я, конечно, немного преувеличил, говоря, что сегодня закончу полотно. Оно еще вчера было готово. Оставалось поставить свою подпись, как я обычно делал.
«Догоняя прошлое» — так я назвал эту картину. Я застыл перед ней с кистью в руках. Здесь было все: мои ошибки и мои победы; мои радости и печали; мои мечты; моя надежда и любовь — дорога моей жизнь, дорога, которой я пошел без Брайана, наивно полагая, что смогу жить без него. И я смог, и жил, пока не понял, что не хочу этого, не хочу жить без человека, которого полюбил сразу и навсегда. Именно так я все это видел, так пытался вернуться, догнать свое прошлое, чтобы обрести будущее, обрести, наконец, счастье, которое я всегда хотел. Но я никогда не думал, что мне сначала придется вернуться назад, чтобы начать двигаться вперед.
Люди часто сетуют на жизнь, на то, что она состоит из полос — то из черных, то из белых, и ничего с этим поделать нельзя. Но мало кто задумывался, что такую полосатую жизнь мы частенько сами себе устраиваем, хотя, будь все всегда в шоколаде, наверное, скучно было бы жить. Мы — люди! И мы кипим страстями. Думаю, что это нормально — падать, но подниматься и идти дальше, снова падать и опять вставать.
Я поставил подпись под картиной и позвонил в галерею Бланш. Через полчаса мы уже размещали мою работу.
— Джастин, это чертовски… талантливо! Хотя, что я говорю? Я никогда не сомневалась в твоем таланте. Ты действительно не хочешь продать картину? — осторожно спросила Бланш, когда мы смотрели на нее. — Я уверена, что ее сразу купят.
— Не сомневаюсь, но нет. Это подарок. В день выставки у нас годовщина. Да и смысл, истинный смысл полотна, понятен только мне. Ну, и он тоже поймет, — усмехнулся я. — Всегда понимал.
Бланш ничего не ответила, только улыбнулась и в знак поддержки сжала мое плечо. Я любил эту женщину не только за ее профессионализм, но и за то, что вот так, одним жестом без лишних слов, она могла поддержать меня. Мы еще какое-то время постояли у «моей стены», а потом занялись насущными делами. Открытие выставки состоится через два дня, и к тому времени все должно выглядеть идеально.
Домой я вернулся вечером, уставший, но довольный. В принципе все было готово, оставались кое-какие мелочи, но я не сомневался, что Бланш все утрясет.
Быстро приняв душ и поужинав, я завалился на диван с пультом в руках. Мне хотелось немного отвлечься ото всего. Минут через сорок, зарядившись новостями, я переключил на музыкальный канал, уменьшил громкость, приглушил в комнате свет и достал Дневник.
Я погладил его и улыбнулся. Вот из-за этой тетрадки все мои планы на эти пять дней одиночества пошли прахом. Не разобранные коробки так и остались стоять на чердаке. А может, оно и к лучшему? Может быть, рано их еще разбирать? Пусть еще поваляются какое-то время. И все же положительный момент тоже присутствовал — я дорисовал картину, правда, немного изменив первоначальный замысел. Но оно того стояло.
Я посмотрел на Дневник и открыл его там, где вчера остановился. Я еле сдерживал нетерпение. Ведь этих страниц я не читал, и мое любопытство просто било через край.
Дневник Брайана Кинни
Июль 2014 г. Филадельфия.
Блядь! Я такой идиот! Оставил дневник в доме Дэбби и еле его нашел. Мне кажется, что его кто-то трогал и, возможно… читал. Но Майкл ничего не сказал, значит, не он. Майкл такое бы не удержал в секрете. А кто еще кроме Майкла мог?
Но я не прятал его на дно коробки. Или прятал? Зачем я вообще потащил его с собой? По привычке, скорее.
Я все еще не могу поверить, что Дэбби нет. Нашей «мамы» больше нет. Почему-то мне всегда казалось, что Дэбби вечна. Ее не может не быть…
Джастин на похороны не приехал. Возможно, он и не знал. Я не спрашивал Майкла об этом. Но Дженнифер была. Мы не разговаривали.
2018 г. Версаль