Продюсером был Гас Даджон. В его присутствии мы робели; как же, он работал с Эриком Клэптоном, «Moody Blues» и «Rolling Stones». Оглядываясь назад, я понимаю, что он к нам относился хорошо, хотя временами любил покомандовать, а к выполнению приказов мы не привыкли. Однако результат говорит сам за себя: парень был гением. После выпуска «Evil Woman», Гас продюсировал в 70-е и 80-е несколько больших хитов Элтона Джона. Все были подавлены, когда в 2002 году он погиб в автокатастрофе вместе с женой Шейлой. Гас принадлежал к числу тех, кто оказал огромное влияние на развитие британской музыкальной индустрии, несмотря на то, что его имя не было широко известно. И хотя тогда мы не смогли по достоинству оценить это, нам неимоверно повезло, что он помог на раннем этапе нашей карьеры.
Мы сыграли в нескольких лондонских клубах. Перед одним из этих концертов ди-джей поставил пластинку, которая просто снесла мне крышу. Голос вокалиста мне показался знакомым. И тут меня озарило: Роберт Плант! Ну, я подхожу к ди-джею и спрашиваю:
— Это новая пластинка «The New Yardbirds»?
— Нет, это новая группа «Led Zeppelin».
— Неужели?
— Сто пудов, чувак. Даю слово.
Отыграли концерт, а в голове у меня все крутится эта пластинка. Опять подхожу к ди-джею и спрашиваю:
— А ты уверен, что это не «The New Yardbirds»? Я знаю вокалиста и, вообще-то, он не поет в группе под названием «Led Zeppelin». А что написано на конверте, кто еще играет в группе?
Читает мне имена: — Джимми Пэйдж, Джон Бонэм, Джон Пол Джонс, Роберт Плант.
Я не верил своим ушам. Парни из «The New Yardbirds» должны были сменить название на «Led Zeppelin», и выпустили самую лучшую пластинку, которую я услышал за последние годы. По дороге домой, в фургоне, я спросил Тони: — Слышал этот тяжелый саунд «Led Zeppelin»?
Тот, не моргнув глазом, ответил: — Мы сыграем тяжелее.
В конце 1969 года изо всех сил мы пробовали взобраться на следующий уровень, однако, несмотря на бесконечные концерты, оставались группой из третьей лиги. Последний концерт в том году мы должны были сыграть 24 декабря в Камберленде (нас охотно туда приглашали), а именно, в Wigton Market Hall. Оказалось, что возле концертного зала находилась психиатрическая больница для женщин и каждый год на Рождество врачи отпускали пациенток на праздничные танцы. Мы об этом понятия не имели, а если и догадывались, то никто из нас не мог предположить, что в этот раз в дурдоме решат пойти на концерт «Black Sabbath». Но так и случилось. Играем «N.I.B», и где-то посреди номера, через двери в конце зала входят ровным строем все эти полоумные девки. Под конец песни уже начинается заварушка. Это нужно было видеть: чокнутые телки лупят по морде парней, а их девчонки колотят телок с дурки. Полный дурдом! Когда приехала полиция, на полу штабелями лежали бабы с подбитыми глазами, расквашенными носами и разорванными губами.
А потом они запели «Give Peace A Chance» (Дайте миру шанс). Мы в это время стоим на сцене, в колонках шум. Я переглядываюсь с Тони: — Ебануться! — беззвучно шевелю губами. Тони пожимает плечами, подкручивает громкость и начинает играть «We Wish You A Merry Christmas» (Желаем Вам счастливого Рождества).
В январе 1970 года наконец-то случилось.
Мы подписали контракт на запись пластинки.
Несколько месяцев Джим Симпсон пробовал нас продать. Приглашал важных шишек из Лондона на наши концерты, но никто не заинтересовался. Пока однажды вечером не приехал в Бирмингем парень из «Philips», чтобы посмотреть на наше выступление в «Henry's House Blues» и решил на нас поставить. Думаю, название группы «Black Sabbath» было выстрелом в десятку. В те времена списки бестселлеров оккупировали оккультные книги Денниса Уитли. Фильмы ужасов киностудии «Hammer Film» зарабатывали огромные деньги в кинотеатрах, а телевидение вовсю трубило об убийствах Мэнсона. Значит, был огромный спрос на все, что имело зловещий характер. Не поймите меня неправильно: наверняка и так бы его получили благодаря нашей музыке, но, порою, если речь идет о подписании контракта, в нужное время все составляющие должны быть идеально подогнаны.
И никогда не повредит немного везения.
Помогло нам и то, что «Philips» создавал тогда альтернативный проект «Vertigo», а мы туда идеально вписались. Самым смешным было то, что пока «Vertigo» раскрутилось, сингл «Evil Woman» вышел под другим лэйблом «Филипса», «Fontana», и только после этого, был переиздан с логотипом «Vertigo».
Но это синглу ни хера не помогло. Оба раза он шел на дно в чартах как камень. Но нас это не беспокоило, ведь Би-Би-Си передало нашу песню по «Radio 1». Один раз. В шесть утра.
Я был так возбужден, что проснулся в пять и выпил, наверное, восемь чашек чаю.
— Не поставят — убеждал себя. — Не поставят.
И вдруг:
БАМ! БАМ! Тын Дыын! БААМ! Тын дын! Ты-ды-дын, дыын! Бам-Бам! Ты-ды! Ту-Дууу-Ду. Тын — Ды. Ту-Дуу-Ду…
Невозможно описать, что чувствует человек, когда впервые услышит свой голос на «Radio 1». Это как в сказке, даже круче! Я носился по дому и орал: «Меня передают по радио! Бля, я на радио!» В конце концов, вниз спустилась мама в ночнушке и сказала, чтобы я заткнулся.
— Evil Woman! — я врубил на всю громкость. — Don't You Play Games With Me!
А потом выскочил из дому и с ужасным криком пронесся по улице.
И если тот факт, что ты услышал себя по «Radio 1», был просто радостным, это не шло ни в какое сравнение с авансом от «Филипса»: по сто пять фунтов на брата!
Я никогда в руках не держал заработанного червонца, про сотку вообще молчу. Чтобы заработать такие деньги, я должен был целый год настраивать сигналы на заводе «Лукас». Всю неделю чувствовал себя, будто выиграл в лотерею. Первое, что купил — лосьон после бритья «Brut», чтобы лучше пахнуть. Потом справил себе новенькие ботинки, старые развалились в Дании. Что осталось, отдал маме на оплату счетов. А потом постоянно клянчил у нее, чтобы пойти обмыть это дело в пабе.
А потом опять за работу.
Если я не ошибаюсь, у нас не было ни демо-записей, никакого официального обсуждения выпуска пластинки тоже не состоялось. Просто однажды Джим сообщил, что нас пригласили на неделю в Цюрих, а по дороге туда мы должны были заскочить в «Regent Sound Studios» в Сохо и записать там несколько композиций под руководством продюсера Роджера Бэйна и звукорежиссера Тома Аллома. Что мы и сделали. Так же как и в прошлый раз, расставили аппаратуру и сыграли как на концерте, только без зрителей. Покончив с этим, за несколько часов отшлифовали гитары и вокал, тут и делу конец. Записано! Мы даже успели подкрепиться в пабе. На все про все — не больше двенадцати часов.
По-моему, именно так должны записываться альбомы. Чихать я хотел на тех, кто записывает второй «Bridge Over Troubled Water», ковыряется в одной пластинке пять, десять, пятнадцать лет, как «Guns N' Roses». Это, просто смешно и точка. За это время ты как исполнитель умер, возродился вновь и затем снова умер.
Заметьте, мы тогда не могли так разбазаривать время, такой вариант даже не рассматривался. Просто пришли в студию, записали пластинку, а на следующий день выехали на «транзите» в Цюрих, цель — кабак под названием «Hirschen Club». Даже не успели услышать готового сведенного материала, тем более — увидеть обложки. Так в те времена функционировал шоу-бизнес. У группы было меньше прав, чем у уборщицы туалетов в офисе директора фирмы грамзаписи. Помню, путешествие в Швейцарию фургоном тянулось бесконечно долго. Мы курили травку, чтобы убить время. До фигища травы! Когда наконец-то добрались до Цюриха, подыхали с голоду, значит, первым делом направились в одну из этих вылизанных швейцарских кафешек, где устроили соревнования: кто больше всех съест бананового мороженого. Прежде чем хозяин нас вышвырнул, я успел сожрать 25 штук. Вся морда в креме. И еще парочку бы осилил.
Потом мы отправились на поиски «Hirschen Club». Оказалось, что это еще большая дыра, чем «Star Club». Там была микроскопическая сцена, в двух шагах от нее бар, было темно и повсюду крутились шлюхи. Нас разместили в завшивленной комнатушке на этаже, а значит, в первую очередь, каждый из нас должен был найти себе телочку с жилплощадью.
Однажды вечером две девчонки в чулках в сеточку пригласили меня и Гизера в гости. Девчата определенно были на работе, но я был готов на многое, только бы не спать в одной кровати с Биллом, который постоянно жаловался на то, что мои ноги воняют. А когда предложение было подкреплено травкой, я быстро сдался: — Фиг с ним, идем!
Но Гизер засомневался:
— Это шлюхи, Оззи! — повторял он. — Подхватим какой-нибудь трепак. Давай поищем других девчонок!
— Я не планирую трахаться ни с той, ни с другой! — говорю я. — Просто неохота сидеть в этой долбаной дыре.
А Гизер на это:
— Ага, так я и поверил! Та темноволосая чувиха — очень даже ничего. После пары бокалов и нескольких затяжек волшебного зелья сделает со мной все, что захочет.
— Послушай, если она будет к тебе цепляться, получит пинок под зад и мы уходим. Договорились?
— Обещаешь?
— Гизер, как только увижу, что она метит на твою шишку, стягиваю ее с тебя и сваливаем.
— Лады!
Мы идем с ними в комнату. Полумрак, Гизер с одной стороны сидит с темноволосой телочкой, с другой стороны — я, с ее страшненькой подружкой, раскурили косячок и слушаем альбом «Blind Faith» — супергруппы в составе: Эрик Клэптон, Джинджер Бэйкер, Стив Винвуд и Рик Грэх. Какое-то время в комнате царит идиллия: кайф, играет музыка, все лижутся и лапают друг друга. Но вдруг в клубах дурь-травы раздается низкий голос с бирмингемским акцентом:
— Эй, Оззи! — кричит Гизер. — Пришло время ботинка!
Вижу, как шлюха оседлала его, а Гизер лежит с закрытыми глазами и страдальческим выражением лица. В натуре, не видел ничего смешнее.
Не знаю, трахнул он её или нет. Помню только, я ржал так, что прослезился.
По приезду из Швейцарии Джим Симпсон назначил нам встречу у себя дома.
— Хочу вам кое-что показать — сказал нам своим зловещим голосом.
Ну, значит, сидим у него после обеда в зале, нервничаем, ломаем голову над тем, что он нам, на хер, скажет. Джим открыл «дипломат» и вытащил готовую пластинку «Black Sabbath». А мы не могли вымолвить и слова. На обложке изображена жуткого вида мельница XV века (позже я узнал, что это мельница из Мэйплдюрэм над Темзой в Оксфордшире), вокруг полно засохшей листвы, посередине стоит чахлая бледнолицая женщина с длинными черными волосами, вся в черном. Гениально. Открывается раскладной конверт, а там на черном фоне перевернутый крест да жуткая поэма, написанная внутри него. Мы не оказали никакого влияния на выбор художника и перевернутый крест — символ сатанистов, о чем мы узнали позже — не имел к нам никакого отношения. Говорят, что мы были недовольны, но это все глупости, высосанные из пальца. Насколько я помню, обложка нас просто поразила. Мы глазели на нее и повторяли: — Ё-моё! Блин, клево!
Джим подошел к проигрывателю и поставил пластинку. Ее звучание меня пробрало чуть не до слез. Когда мы были в Швейцарии, Роджер и Том добавили отголоски бури и колокол в начальном аккорде заглавной песни, все звучало как звуковая дорожка к фильму. Эффект был потрясающий! До сих пор мурашки по спине бегают, когда слушаю этот альбом.
В пятницу, 13 февраля 1970 года, пластинка «Black Sabbath» поступила в продажу.
Я чувствовал себя как заново рожденный, но критики ее обосрали. У дислектиков есть такая черта, если они говорят, что не читают рецензий, значит, действительно их не читают. Но это не означает, что другие не следили за тем, что писали в газетах. Из всех неодобрительных рецензий самую худшую написал вроде бы Лестер Бэнгс из «Rolling Stone». Он был моим ровесником, но я тогда об этом не знал. В сущности, я никогда о нем не слышал, а после того, как мне рассказали, что он написал, я подумал, что уж лучше бы и не слышал вовсе. Припоминаю как Гизер читал отзывы критиков. Помню, как сыпались такие определения как «пустословие», «дубовые», «сырое». Последнее предложение звучало примерно так: «Просто похожи на «Cream», только хуже». Что было для меня непонятно, ведь «Cream» была одной из самых лучших групп в мире.
Бэнгс умер двенадцать лет спустя, в возрасте 33 лет. Люди говорили, что он ловко жонглировал словами, ну а для нас он был напыщенным хреном — одним из многих. С тех пор нам не везло с «Rolling Stone». Но знаете что: получить разнос от такого журнала — клевое дело, благодаря этому получаешь шумиху в прессе. Музыкальные издания заполонили дети после колледжа, которые считали себя мудрецами, и возможно, они таковыми являлись. А нас, в свою очередь, выгоняли из школы в возрасте 15 лет, мы зарабатывали на жизнь на заводах и бойнях и добились чего-то, несмотря на сопротивление целой системы. Как тут не злиться, когда умники нам говорили, что мы бездари?
В то же время, считалось, что кто-то думал о нас иначе, ибо «Black Sabbath» поднялся до восьмого места в британском хит-параде и до двадцать третьего места в Штатах.
А оплеухи от «Rolling Stone» подготовили нас к тому, что наступит позже. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще написал о нас по-хорошему. Собственно, поэтому я критиков игнорирую. И когда слышу, что кто-то на них жалуется, говорю, что критиковать — это их работа. Поэтому их называют критиками. Но некоторые, знаете ли, перегибают палку. Помню однажды в Глазго, в нашей гостинице появился критик. Тони подходит к нему и говорит:
— Хочу поговорить с тобой, золотой ты мой!
Я не знал об этом, но парень прошелся по Тони, называя его «Джейсоном Кингом с руками строителя». В то время Джейсон Кинг был популярной личностью на телевидении, чем-то вроде частного детектива с усиками и отстойной прической. Ну, значит, Тони стоит перед ним, а тот идиот заливается смехом, что было глупо с его стороны. Тони подождал немного и говорит:
— Ну, хорошо, сынок, посмейся еще немного, а через тридцать секунд тебе будет не до смеху, — и тоже смеется.
Критик это предупреждение не воспринял всерьез и продолжает ржать. Так несколько секунд оба стоят и ржут. И тут Тони заехал ему кулаком так, что парень чуть не угодил в больницу. Я не читал его рецензии о нашем концерте, но мне сказали, что она не была хвалебной.
Батя тоже не разделил моего восхищения первым альбомом. Я никогда не забуду тот день, когда явился домой с пластинкой в руках и заявил:
— Смотри, папа! Мой голос записан на пластинке!
Вижу, как он крутит в пальцах очки и подносит под нос обложку. Потом раскрывает конверт и говорит:
— Хм… — и прибавляет — А ты уверен, сынок, что здесь нет ошибки?
— Какой?
— Крест перевернут вверх ногами.
— Так и должно быть.
— Ага. Хорошо, ну, не стой, поставь-ка ее. Споем вместе.
Подхожу к радиоле, открываю тяжелую деревянную крышку, вкладываю пластинку, в надежде на то, что сгоревший динамик, который я туда вставил, подаст голос и включаю громкость.
Раздается первый удар грома и папа вздрагивает.
Я смотрю на него с беспокойством. А потом:
БОМ! БОМ! БОМ!
Папа кашляет.
БОМ! БОМ! БОМ!
Папа закашлялся вновь.
БОМ! БОМ! БОМ!
— Сынок, когда же.
БАМ! ТЫН! ТЫЫЫН! ДЫЫЫН!
Мой бедный батяня побледнел. Наверное, ожидал услышать что-нибудь в стиле «Knees Up Mother Brown…» [27]. Так или иначе, пластинки не выключаю, Тони и Гизер пилят на гитарах, Билл валит по кастрюлям, а я завываю про парня в черном, который забирает меня в озеро огня. Через шесть минут восемнадцать секунд папа протирает глаза и, покачивая головой, опускает взгляд. Тишина.
— Ну, что скажешь?
— Джон! — говорит отец — А ты точно уверен, что пьешь только пиво?
Покраснев как помидор, отвечаю: «Э, ну… Да, папа, а впрочем, неважно.»
Бог с ним, он так ничего и не понял.
Знаете, мое сердце было разбито. Я чувствовал, что разочаровал отца. И вовсе не из-за того, что он меня когда-либо упрекал. А из-за того, что я вылетел из школы, не умел нормально читать и писать, отсидел в тюрьме и меня выгоняли с любой работы, за какую бы я не брался. Но, в конце концов, я делал с группой то, что мне нравилось, в чем был силен. Что ж, ради этого я был готов тяжело работать. Мне просто хотелось, чтобы отец мною гордился. И не его вина в том, каким он был. Таким было его поколение. И я думаю, в глубине души он все-таки гордился мною, по-своему.