Абрам Соломоник
Как на духу
Мой дар убог и голос мой не громок, Но я живу, и на земле моё
Кому-нибудь любезно бытиё:
Его найдёт далёкий мой потомок
В моих трудах: Как знать? <…> Евгений Баратынский
В последней строке этого отрывка курсивом выделено заменен-
ное мной слово – у Баратынского здесь, разумеется, «стихах». Но я
не поэт, а ученый…
В М Е С Т О П Р Е Д И С Л О В И Я
Cегодня мне исполняется 89 лет, и я начинаю писать мему-
ары, призванные произвести «перестройку моей души». Я обя-
зан их завершить до прихода забвения. Мысль о мемуарах
пришла мне в голову год назад, и я обратился к моему другу Е.
Еремченко с просьбой оформить их с моих слов, но в его лите-
ратурном изложении. Он согласился, но вскоре от этой идеи
пришлось отказаться по причинам, которые я объясняю ниже:
«Дорогой Женя,
Придется мне просить у тебя прощения за то, что завел
тебя писать обо мне книгу. Мы договорились, что я передам
тебе все материалы, а ты их обработаешь и приведешь в чита-
бельный вид. Я приступил было к работе, но ничего хорошего
из этого не получилось. Воспоминания оказались настолько
личными, что ни один здравомыслящий человек не поверит, будто их представляет кто-то другой, а не я сам, но только под
чужим именем.
Тогда мне в голову пришла весьма простая мысль: а почему
бы мне не сделать то самое, что я предлагал тебе, – сесть
и самому записать то, что со мной происходило на протяже-
нии моей затянувшейся жизни. Записать события, радост-
ные и печальные, успехи и неудачи, словом все, что хранится
у меня в памяти, и никому, кроме меня, неизвестно. Записать
честно и без экивоков, насколько это возможно. Что я и попы-
таюсь осуществить.
Посему прости меня великодушно за то, что отвлек тебя
от твоих повседневных дел и ежедневной работы. Отныне та
самая рутина, которую я предлагал тебе, станет на какое-то
время моей, и я отдаюсь ей всей душой и всеми помыслами.
Всего тебе доброго, друг!»
10 декабря 2016, Иерусалим
Вместо предисловия 5
1. Д Е Т С Т В О
Детство было самым ясным и безоблачным периодом в моей
жизни, хотя оно сопровождалось немалыми трудностями
и неприятностями. Думаю, что детство мое продолжалось со дня
рождения и до начала Великой Отечественной Войны.
Родился я в декабре 1927 года
в небольшом белорусском городке,
который так и называется, – Горо-
док. Он располагается в бывшей
черте оседлости, где проживали мои
предки по материнской линии. Они
занимались сельским хозяйством, а
также добывали и продавали древе-
сину. Семья моего деда была боль-
шая; у него с бабушкой было восемь
детей, из которых я познакомился
лишь с половиной. Моя мама была
в семье последним ребенком; ей
исполнилось всего восемнадцать
лет, когда произошла большевистская революция, и это ока-
зало на нее решительное влияние. Всю свою жизнь она повто-
ряла, что именно революция дала ей – еврейской девушке
из бедной семьи – возможность переехать в Петербург и полу-
чить затем высшее медицинское образование. Она стала дет-
ским врачом и преуспела в своей профессии.
Не знаю, когда мама переехала в мой любимый город, но там она поначалу работала в аптеке, где и познакомилась
с моим будущим отцом. Возник бурный роман – отец уже был
обременен семейством. Детали этого романа остались мне
неизвестны, по дошедшим до меня слухам он был полон дра-
матизма. В результате всех перипетий я и появился на свет, что
противоречило всем еврейским законам и традициям. Я всю
жизнь пребывал в статусе «незаконно рожденного ребенка», но это нисколько не огорчало меня и не мешало наслаждаться
6
Соломоник А.Б. Как на духу
своим существованием в этом лучшем из миров. Рожать мама
приехала к бабушке, где и состоялось мое появление на свет.
Пробыв у бабушки несколько недель, мама забрала новоро-
жденного и уехала работать в городах и весях, куда ее отправ-
ляли по назначениям и соответствующим мандатам. До пяти-
летнего возраста я переезжал из одного маленького городка
в другой, где благополучно рос и развивался.
От этого времени в памяти сохранились лишь смутные
и отрывочные воспоминания. Помню, как я стою в детской
кроватке с сетками по бокам и направляю струю мочи на пол, стараясь не попасть ею в кровать. Помню, как я однажды про-
снулся, а мама передает мне несколько детских журналов, которые она мне потом читала. Среди них был журнал «Ёж».
Еще помню, как я играю в песочнице, изготовляя кирпичики
и кренделя из песка, в то время как мама обсуждает мои досто-
инства с какой-то женщиной, и мне это нравится. Вообще я
был, видимо, славным и приятным ребенком, о чем свидетель-
ствует несколько сохранившихся фотографий. Вот одна из них: Для мамы я всю жизнь оставался единственным светом
в окошке, и так продолжалось до ее кончины в 1970 году.
Только после ее смерти я смог осуществить свою давнюю мечту
об эмиграции из страны Советов. Разговоры об этом продол-
жались долго, но мне не удавалось убедить ее поехать с нами, а
оставить маму в одиночестве я, конечно же, не мог.
1. Детство 7
Предки по отцовской линии оставались для меня terra incognita до моего переезда в Израиль. С отцом я познакомился
только после того, как мы возвратились в Ленинград после
длительного скитания по центральной России. Мне было пять
лет или около того. Поселились мы у маминого брата, который
великодушно прописал нас в свою маленькую комнату
на улице, называвшейся, насколько я помню, Ивановской.
Позднее она стала Социалистической улицей и сохранила свое
название до сих пор. Тогда я и увидел впервые отца, изредка
нас навещавшего. Он оказался весьма симпатичным челове-
ком, доброжелательным и рассудительным. До своей кончины
уже в Израиле он оставался верующим, систематически ходил
в синагогу и отправлял многие религиозные обряды. У нас
с ним установились самые дружеские отношения. Время
от времени он рассказывал мне о своем прошлом. Но о нем я
еще напишу подробнее.
С момента переезда в Ленин-
град я, видимо, начал быстро взро-
слеть, потому что с того времени
у меня появляются систематические
воспоминания. Отлично помню
сильно перенаселенную квартиру
на Ивановской улице. Помню мно-
годетную соседскую семью. С млад-
шими детьми этой семьи я любил
играть в дочки-матери, что пробу-
дило во мне первые сексуальные
влечения. К сожалению, мы про-
жили в этой квартире очень мало
времени. Наша комната была слишком мала для троих, и мы
сменили ее на бóльшую комнату (примерно 20 м2) на соседнем
Загородном проспекте, с которого начинаются уже настоящие
и хорошо мне запомнившиеся впечатления.
Дом номер 17 по Загородному проспекту был и останется
для меня домом, в котором я вырос и сформировался как лич-
ность. Во дворе этого дома я проводил большую часть времени; игры и общение с ребятами двора оказались решающими
в моем воспитании. Из него я ходил в школу до окончания 6-го
8
Соломоник А.Б. Как на духу
класса; туда возвращался после школы; там приобрел лучшего
друга; там же приобщился к беспрестанному чтению и осмыс-
лению окружающей действительности.
Воспоминания начинаются с переезда в этот дом с Ива-
новской улицы. С ужасом вспоминаю огромного битюга —
ломовую лошадь, которая везла телегу с нашими вещами
и никак не могла перетащить ее через арочный проезд во двор, мощенный неровными булыжниками. Помню, как обезумев-
ший извозчик нещадно лупил лошадь хлыстом, а она тянула
и тянула телегу изо всех сил, пока, наконец, ей удалось сдви-
нуть ее с места. Я сопровождал их пешком и, видя мучения
лошади, обливался горючими слезами.
Новая комната оказалась значительно лучше прежней, и мы расположились в ней по-царски. Квартира была комму-
нальной, в ней проживало много семей. Помню семью напро-
тив нас – супружескую пару интеллигентных пожилых людей.
Еще одна семья была очень тихой и жила рядом с нами, через
стенку. Помню большую и шумную семью вечно ссорившихся
между собой работяг. Особо надо отметить одинокую жен-
щину по фамилии Карелина, оказавшуюся писательницей.
Она распознала во мне любителя чтения и давала мне книги
из своей библиотеки. Они были предметами моего увлечения
в течение многих лет. Я читал их еще до поступления в школу, а потом, уже в школе на уроках, раскрывая у себя на коленях
книгу под партой. Вообще чтение в моем детстве было одним
из основных, если не основным моим увлечением, о котором
я скажу особо.
Средоточием жизни в нашей коммуналке была, разумеется, кухня. В ней готовили, в ней хранились кухонные принадлеж-
ности и некоторые продукты в столиках, каждый из которых
принадлежал отдельному жильцу. На столиках стояли примусы
и так называемые «керосинки», или «коптилки» владельцев
стола, а над столиками висели на сиротливых проводах инди-
видуальные лампы, преимущественно без абажуров. На кухне
обсуждались текущие дела, перемывались косточки соседей
и происходили бурные перебранки. Мама часто принимала
участие в этих ссорах, а я очень переживал и болел за нее.
Ко мне все жильцы квартиры относились хорошо, похвали-
1. Детство 9
вали меня и предвещали большое будущее. А я тем временем
достиг школьного возраста и начал учёбу.
До поступления в школу мама редко отпускала меня гулять
во двор. Она устроилась работать детским врачом в районе
нашего проживания и пропадала у себя на участке с утра и до
вечера. Мой дядя тоже был на работе целыми днями. Я оста-
вался один. Мать запирала меня в комнате, оставляла холод-
ную еду для пропитания и горшок для исправления надобно-
стей. Я ложился на диван и читал, читал, читал…, мысленно
переносясь в тот мир, о котором говорилось в книге. Вот уж, действительно, «всем хорошим во мне я обязан книгам». Так
продолжалось и продолжается всю мою жизнь.
Когда пришла пора школьной учебы (1935 г.), мое время-
провождение круто изменилось. Меня было невозможно запи-
рать в комнате, и я переместился во двор. Это был уже иной
мир. Мои интересы поделились на три части: школьные дела, книги и двор с его особой атмосферой и предпочтениями.
Придется описать по отдельности каждое из этих слагаемых.
Школа располагалась в Чернышевом переулке, недалеко
от дома. Вернее, во время учебы в первом и втором классе
расстояние это казалось мне большим, но постепенно оно
стало скукоживаться и становилось все меньше и меньше.
Помню первый день в первом классе, когда мама отвела меня
в школу, держа за руку. Я шел за ней с замиравшим от нетерпе-
ния и страха сердцем, но все обошлось достаточно прозаично.
Учился я хорошо, без особых срывов или триумфов. Помню
лишь крупную неприятность в первом или во втором классе, когда учительница вызвала маму и пожаловалась на мой пре-
скверный почерк, который было невозможно разобрать. Тогда
на каллиграфию (чистописание) обращали большое внимание, а мой почерк был похож на то, как «курица по листу ходила».
Мама расстроилась и в первый же визит папы попросила его
воздействовать на меня. И он воздействовал, отстегав меня
ремнем. Было не больно, но очень обидно, и я проплакал весь
вечер. Это был единственный раз, когда меня наказали физи-
чески, и я сильно переживал по этому поводу. Но, по-види-
мому, урок подействовал: я приложил некоторые усилия и мой
почерк изменился к лучшему.
10
Соломоник А.Б. Как на духу
Учился я легко, память была как губка. Я впитывал все, что
слышал на уроках, и мне не приходилось тратить много вре-
мени на приготовление домашних заданий. Дело облегчалось
тем, что, имея сильную близорукость (видимо, из-за постоян-
ного чтения), я сидел на передней парте. До выпускного деся-
того класса я не помню себя проводящим за домашними зада-
ниями более четверти, максимум получаса. Но отметки я имел
хорошие, а в конце года обычно получал Похвальную грамоту.
Одна из них у меня сохранилась. Привожу ее снимок не ради
хвастовства, но чтобы показать, что это такое. И содержание
и оформление ее отражают дух той эпохи. Вот она: Школазанималаменяне толькоурокамии домашнимизада-
ниями, были еще внеклассные мероприятия, прием в пионеры, влюбленности и товарищества. Но все это проходило для меня
неглубоко и безболезненно – эмоции сохранялись для двора
и для нескончаемого чтения. Отчетливо вспоминается лишь
драматический кружок, куда я попал уже в шестом классе. Там
поставили пьесу по книге Дюма «Двадцать лет спустя». Кто-то
из старшеклассников создал по роману сценическую версию: набрали исполнителей, отрепетировали и сыграли на школьной
1. Детство 11
сцене. Не знаю, каким образом вышли на меня; скорей всего, меня втянул в это дело мой лучший и незабвенный друг Лёша
(о нем чуть позже), и я получил роль Атоса. Стоит отметить, что
в период моего детства произведения Дюма-отца были очень
популярны среди молодежи. Я очень гордился своим участием
в этой постановке, где главную роль играли, разумеется, стар-
шеклассники. Сыграл я эту роль без особого блеска, но воспо-
минания о событии долго еще будоражили воображение.
Вспоминаю и о первой влюбленности. Предметом моего
обожания была девочка из моего класса. Она сидела на парте
в первом ряду от доски, была мала ростом, и звали ее Мила.
Мне она казалась верхом совершенства, хотя я этого не выка-
зывал. Помню, как я, спрятавшись за угол, подглядывал за ней, а она беззаботно проходила мимо, не догадываясь о своем
соглядатае. Этим, однако, все и завершилось. Все происходило
в полном соответствии со стихами одного из моих любимых
поэтов Наума Сагаловского:
«… и сладкий хмель в душе моей, а мимо, а мимо эта девочка идет,
предмет моей любви и воздыханий.
Я ей кричу: останься, подари
на память мне хоть пару нежных слов,
улыбку, взгляд, руки прикосновение,
и счастлив я – на много дней вперед.
Кричу, зову, а девочка уходит,
уходит, как проходит сквозь меня…»
Многое в школе проходило «сквозь меня», не задевая, зато
во дворе и с книгами многое застревало и заставляло заду-
маться. Во-первых, во дворе меня посетила дружба; дружба, выдержавшая испытание временем и беспощадным круговоро-
том происходивших событий. Вскоре после переезда на новое
место жительства я познакомился и подружился с обладателем
огромных глаз и огромного обаяния, с мальчиком по имени
Ашот, сменившим потом имя на Алексей, в просторечии —
Лёша. Его история была подобная моей: мать развелась с отцом, вышла замуж за довольно известного художника, но мальчика
оставила при себе и воспитывала в том же доме 17 по Загород-
12