Мирра Лот-Бородина. Историк, литератор, философ, богослов - Оболевич Тереза 4 стр.


Профессор Лот стал научным руководителем, а затем мужем Мирры Бородиной.

Виктор Анри Фердинанд Лот родился 20 сентября 1866 г. в Ле-Плесси-Робинсон недалеко от Парижа и имел кельтские (бретонские) корни со стороны отца и гасконские со стороны матери. Он был сыном адвоката, но с шестилетнего возраста, после смерти главы семьи, воспитывался матерью; его младшая сестра умерла в детстве. Имя одного из его прадедов – Мишеля Орденера[121], генерала, захороненного в Пантеоне, – высечено на западной опоре Триумфальной арки. Фердинанд учился в колледже Сен-Барбе-де-Шамп и в знаменитом лицее Людовика Великого (Луи-ле-Гран), где подружился с Роменом Ролланом и Полем Клоделем, а затем – под влиянием дяди Анри Лота, архивиста Национального архива – в Национальной школе Хартий, в которой в 1891 г. защитил свою дипломную работу «Последние Каролинги»[122]. На Лота оказал большое влияние его учитель Шарль Сеньобос[123]. В 1890–1902 гг. Фердинанд Лот был сотрудником, а с 1893 г. – библиотекарем в Сорбонне. В 1903 г. он получил степень доктора в Нанси на основании работы (впервые написанной на французском, а не на латыни, как было принято ранее) «Исследование правления Гуго Капета». С 1900 г. Лот состоял инспектором в Практической школе высших исследований, с 1915 г. – доцентом (maître de conférences) в Сорбонне, с 1 марта 1920 г. – профессором средневековой истории, а в 1924 г. получил высшее признание – он был избран в престижную Академию надписей и изящной словесности (Académie des Inscriptions et Belles-Lettres). Вручая ему в 1926 г. юбилейный сборник[124], Антуан Мейе[125] произнес следующие слова: «Ты – совесть школы»[126]. В 1931 г. лекцию Ф. Лота прослушал Уинстон Черчилль, который в 1938 г. интересовался судьбой этого «великого авторитета в области романской и англо-саксонской Британии»[127].

Фердинанд Лот не относился к типичным, сосредоточенным только на своей науке кабинетным ученым, он был человеком дела и много занимался общественной работой, в частности, принимал участие в проведении реформы высшего образования во Франции. Профессор Лот был весьма методичным в работе и сдержанным в оценках, избегал каких-либо упрощений, не разделял ни социалистических, ни монархических взглядов, являясь убежденным сторонником демократии. До конца Первой мировой войны он принадлежал к «Лиге прав человека», а в 1918 г. неожиданно для себя большинством голосов был избран членом муниципалитета в своем городке Фонтене-о-Роз, но несколько дней спустя отказался от мандата, не желая ограничивать свою независимость и свободу мышления и действия[128]. Он никогда не изменял своим принципам. Фердинанд Лот был подлинным либералом, но не анархистом или революционером и предупреждал об опасности тоталитаризма; настоящий патриот Франции, он резко осуждал какие-либо проявления национализма и мегаломании. В общении профессор Лот был скромным и даже тихим человеком; вместе с тем любил шутить и рассказывать анекдоты и как истинный кавалер оказывал чрезвычайное почтение по отношению к женщинам. Он создавал атмосферу шарма и симпатии, уважал каждого без исключения человека независимо от его происхождения, а при этом проявлял постоянство духа[129]. Его друг Ж. Бедье сказал, что он имел сердце «очень простое и очень великое»[130].

Фердинанд Лот страстно любил музыку, особенно Р. Вагнера, Ф. Шопена, Л. ван Бетховена, Г. Берлиоза, К. М. фон Вебера, его интересовали театр (драмы П. Шелли, А. де Мюссе) и живопись (в частности, Э. Делакруа). Он увлекался литературой, зачитываясь произведениями В. Гюго, а также английскими (Д. Элиот, Т. Харди, Ч. Диккенс) и русскими (Н. Гоголь, Л. Толстой, И. Тургенев) авторами. Ф. Лот «немного знал русский язык, во всяком случае, знал алфавит и понимал некоторые слова»[131]. В частности, он подписывался по-русски во многих письмах, в которых можно встретить такие выражения, как «Слава Богу!», «Мирра Ивановна», «Ирина Фердинандовна», «серенький козлик»[132] и многие другие. Его перу принадлежит 15 монографий и свыше 300 статей[133].

Занятия Фердинанда Лота отличались творческим, новаторским подходом. Вместо сухих университетских лекций он приглашал студентов к сотрудничеству: «инициировал их, руководил ими, направлял их, предупреждал, исправлял, сам работая на их глазах и вместе с ними»[134], приучая своих учеников к интеллектуальной честности, дисциплине, эрудиции, абсолютной строгости фактов и их изложения, а также вниманию к деталям. Профессор Иван Гревс, посетивший семинар Ф. Лота, писал о нем:

Человек он остроумный и основательный и умеет заражать студентов, так что работают хорошо. Это не мешает ему жаловаться на упадок научной работы во Франции[135].

Фердинанд Лот обратил внимание Мирры на повествование своего старого школьного друга Р. Роллана «Жан Кристоф», и она «поглотила за неделю 10 томов»[136]. Русская студентка привлекла Лота своей живой интеллигентностью, широтой культуры и спонтанностью[137]. 3 апреля 1909 г. Мирра Бородина защитила написанную под его руководством докторскую диссертацию «Женщина в сочинениях Кретьена де Труа»[138] (утвержденную деканом гуманитарного факультета (Faculté des Lettres) Сорбонны Альфредом Круазе[139] 8 февраля того же года[140]), за которую получила высшую оценку «весьма достойная»[141]. В этой связи в колонке новостей газеты «Lc Figaro» на первой странице появилась следующая заметка:

Где угрюмые и суровые защиты прошлых лет? Вчера в Сорбонне мадемуазель Мирра Бородина защитила с наивысшей оценкой титул доктора филологических наук [docteur ès lettres], представив диссертацию на тему «Женщина в романе Кретьена де Труа».

Было приятно услышать молодую кандидатку, радостную и элегантную, в светлом наряде, в большой шляпе с длинным белым пером – защищающую диссертацию о свободе и символизме… Хотя она иностранка, никакое изящество нашего языка ей не чуждо.

Мы считаем, что следует добавить, что м-ль Бородина – невеста одного из наших самых молодых и самых блестящих профессоров Сорбонны[142].

Работу «Женщина в сочинениях Кретьена де Труа» рекомендовал к печати проректор Парижской академии Луи Лиар[143]. Спустя всего два дня после защиты, 5 апреля 1909 г., М. Бородина в возрасте 26 лет вышла замуж за 42-летнего профессора Ф. Лота, добавив свою фамилию к фамилии мужа; свидетелем на свадьбе был Ж. Бедье[144]. Мирра (как и все русские свояки и друзья Лота) ласково называла его «Диди». Молодожены совершили свадебное путешествие в Италию: Венецию и Белладжо (Bellagio). «Они провели несколько дней в сербской вилле, где случайно встретились с русским историком Михаилом Ростовцевым и его женой»[145].

Именно в этот период Мирра подружилась с историком Ольгой Добиаш-Рождественской[146], стажировавшейся в Сорбонне у Фердинанда Лота, а впоследствии преподававшей в Петроградском (затем Ленинградском) университете и на Бестужевских курсах. Добиаш-Рождественская, проходя мимо зала для защит Сорбонны, увидела объявление: «Myrrha Borodine, Chrétien de Troye», что привело ее в замешательство:

Я подумала: это женщина или мужчина? Я отметила день и час, но <…> не присутствовала на торжестве «новой Элоизы», которая в тот же день стала мадам Лот. Не так ли, Вы ведь в тот же день праздновали свадьбу в ратуше?[147]

Добиаш-Рождественская ошиблась относительно даты бракосочетания, однако стала самой близкой подругой Мирры. На склоне лет она вспоминала о первых годах супружеской жизни Лот-Бородиной следующим образом:

Сколько веселья у очага в Фонтене, озаренного неиссякаемо радостным настроением М. И. Я так и вижу ее, тогдашнюю, как она хлопает в ладоши в восторге от какой-нибудь счастливой выдумки – по поводу ли ее исследований о Кретьене де Труа или ее стихов о Тристане, устройства ли замысловатых узлов, из которых складываются банты, украшающие Diatonius[148], или тонкостей какого-то кулинарного рецепта… Вспоминаю бесконечные философские разговоры на террасе сада при свете луны или у голубой фаянсовой печи в библиотеке Фонтене[149].

Они еще несколько раз встречались во время поездок Добиаш-Рождественской во Францию: в 1921, 1926 и 1929 гг., а также двух визитов Лот-Бородиной в Россию. Лот-Бородина переписывалась со своей петербургской подругой и высоко ценила ее труды. В 1930 г. она писала Добиаш-Рождественской: «Я перечла Вашу докторскую диссертацию (ненапечатанную) и нашла ее великолепной; жаль, что в свое время ее мало кто знал, вернее, мог знать – война помешала!»[150] Лот-Бородина также восхищалась французским прозаическим переводом поэзии «Les Poésies des Goliards», выполненным Добиаш-Рождественской. В том же письме она предвкушала: «Радуюсь тому, что скоро познакомлюсь с Вашими “Голиардами”, несмотря на то, что не люблю этот средневековый жанр», а чуть позже добавляла: «Я нахожу, что написана книга во всех смыслах мастерски, а ведь я – в литературном отношении очень требовательна и до известной степени могу судить и о научной стороне; по-моему, она даже слишком добросовестна для французской читающей публики, но едва ли это недостаток»[151].

В августе (сентябре по новому стилю) 1911 г. супруги Лоты (вместе со служанками и нянями Alice и Marguerite) отправились с остановкой в Берлине в Россию, где пробыли несколько месяцев. Они побывали в столичных городах и Крыму, навестили Бородиных, Добиаш-Рождественскую и других родных и друзей. Ольга Добиаш-Рождественская помогла им снять меблированную трехкомнатную квартиру в Петербурге и нашла коляску для маленькой дочери Ирэн[152]. В письме А. Смирнова[153], который сожалел о том, что не смог посетить Лот-Бородину, сохранился ее петербургский адрес: Васильевский остров, 3-я линия, д. 36, кв. 3[154]. Фердинанд Лот искренне восхищался прекрасными русскими городами:

Москва, несомненно, самый живописный и занимательный город Европы. Мне кажется, что в ней невозможно соскучиться. По сравнению с ней Петербург все-таки более «столица», холодная и печальная. <…> Отсутствие знакомых и недостаток времени не позволили мне познакомиться с университетским миром. Я видел университет только снаружи. К счастью, я смог посетить музеи. Коллекция Третьякова произвела на меня сильное впечатление, особенно вещи новейших художников. Дважды мы были в театре. Сначала в Малом на занимательной пьесе «Жулик». Публика немного провинциальная. Зал старый. Актеры замечательные. В Comédie Française играют не лучше. <…> Второй раз мы пошли в Художественный театр на «Вишневый сад» Чехова, о котором Вы нам говорили. Я был совершенно восхищен игрой актеров и постановкой. <…> Конечно, я упустил по меньшей мере половину спектакля из-за языка, но Мирра мне переводила[155].

Мирра Лот-Бородина всю оставшуюся жизнь прожила в Европе, хотя первые годы она скучала по России, особенно по русской деревне[156]. Она с радостью делилась с О. Добиаш-Рождественской, что у «Шурочки Смирнова» «кажд[ый] четверг собираются русские.

Так[им] обр[азом] я могу <…> говорить по-русски»[157]. На склоне Лот-Бородина признавалась:

я не жалею о том, что прилепилась <…> к «прекрасной Франции»: уж очень хорош был мой покойный муж, через которого я привязалась к этой цветущей благородной стране, несмотря на все слабости и шовинизм. Но все-таки кровь моя русская и это отчасти верно и для всех трех моих дочек[158].

«Мадам Лот» никогда не считала себя эмигранткой. В письме от 17 января 1956 г. к Николаю Зёрнову, работавшему в то время над книгой «Русское религиозное возрождение ХХ века», она сообщала:

Я несколько затрудняюсь ответить на Ваш запрос: прежде всего, потому, что почти все мои работы написаны по-французски для французских] католиков и меня трудно считать представительницей русского религ[иозного] возрождения, о котором Вы пишете, т. к. я в сущности «outsider» <…>. Затем, вся первая половина моей литературно-научной деятельности посвящена романскому Средневековью и только по этим вопросам у меня имеется несколько книг (гл[авным] обр[азом] о Легенде св. Грааля, к к[ото]рой я опять возвращаюсь в настоящий момент)[159].

Действительно, последующие публикации Мирры Лот-Бородиной касались рыцарского эпоса. У нее были моменты сомнений и творческого кризиса: например, в начале 1911 г. она писала Добиаш-Рождественской: «Бросаю начатую работу со свойственным мне легкомыслием и перестаю кутить со ст[аро]-фр[анцузским] романом»[160], однако чуть позже тон ее другого письма звучал более оптимистично:

Своей французской работой я более довольна, кончаю первую главу и получила одобрение Диди, вручила ее Bédier, теперь начала вторую. Надеюсь окончить всю первую часть до отъезда в Россию и кр[оме] того приготовить небольшую статью об «origines» <…> ст[аро]-фр[анцузского] романа для «Ж[урнала] М[инистерст]ва Нар[одного] Просвещ[ения]». Как видите, времени я даром не теряю[161].

Обещанная статья так и не появилась, зато в 1913 г. вышло исследование Лот-Бородиной, над которым она столь усердно работала, озаглавленное «Идиллический роман в Средние века»[162]. Мирра беспокоилась о судьбе своей книги, сообщая, что она

В руках у Bédier и я боюсь, что он ее сильно раскритикует, и по заслугам, хотя, право, я не виновата в неудачно выбранной теме. Впрочем, я на это свое произведение иначе и не смотрю, как на vulgarisation pour le grand public [популяризацию для широкой общественности. – Т. О.]. Осенью примусь за новую работу, план к[ото]рой уже готов, а пока буду кончать перевод «Aucassin et Nicоlette» – Смирнов обещает устроить его в одном из наших толстых журналов[163].

Назад Дальше