Однако по каким-то причинам публикация Лот-Бородиной французской песни-сказки «Окассен и Николетта» не состоялась; возможно, текст не был завершен. Вместо него в 1914 г. в журнале «Русская мысль» появился перевод М. Ливеровской[164], о чем упоминал вышеуказанный А. А. Смирнов в издании 1935 г., отметив при этом, что именно Лот-Бородина дала «наиболее полную, чрезвычайно тонкую характеристику» этого произведения в своей книге «Идиллический роман в Средние века»[165]. Смирнов также намеревался писать о ней в «Русской мысли» «в связи с др[угими] литературными] трудами в этой области»[166], что он и осуществит в 1916 г. (см. гл. II.2). Сама Лот-Бородина была не совсем довольна своим «Идиллическим романом», но благодарила за положительный отзыв Добиаш-Рождественскую, отмечая, что и «другие хвалят и по-видимому искренне»[167]. В 1914 г. она собиралась написать небольшую статью для «Журнала Народного просвещения» о «происхождении идиллич[еского] романа»[168], но об этой публикации ничего не известно; возможно, этим планам помешала Первая мировая война.
В 1919 г. была издана еще одна книга Лот-Бородиной «Три очерка по роману об озерном Ланселоте в поисках Святого Грааля», которую автор посвятила своему мужу, проводившему семинар на эту тему для оставшихся в Сорбонне студенток во время Первой мировой войны[169]. В ней соединены воедино три статьи: «Эпизод телеги в прозаическом “Ланселоте” и поэме Кретьена де Труа», «Грешная Ева и искупление женщины в поисках Грааля» и «Два завоевателя Грааля: Персеваль и Галаад», перепечатанные в журнале «Романия» в 1921 г. В 20-е гг. она также перевела со старофранцузского на современный французский язык средневековые тексты «Эрек и Энида», «Ланселот и Галаад» и «Двадцать чудес Богоматери»[170] (последняя книга была издана с предисловием американского медиевиста Роджера Лумиса[171]).
Докторская диссертация, в которой Лот-Бородина стремилась выявить и проанализировать различные аспекты средневекового мышления[172], принесла ей заслуженную известность: по сей день она считается одной из наиболее фундаментальных работ в области средневекового рыцарского романа[173]. Сам научный руководитель Мирры, профессор Лот, на праздновании 25-летия своего назначения в Практическую школу высших исследований публично признался, что согласился опубликовать свои «Этюды о прозаическом “Ланселоте”»[174] (двукратно, в 1919 и 1920 гг. получившие Большую премию Гобера, присуждаемую Академией надписей и изящной словесности) только после того, как его жена признала точность его воззрений, нашедших выражение в этой книге[175]. Действительно, она высоко оценила труд профессора Фердинанда Лота, который, по ее словам, впервые представил смелую гипотезу, вытекающую из «личного вдохновения» и осмысления всей композиции повествования о Ланселоте[176].
Несмотря на то, что Лот-Бородина обладала неоспоримыми научными компетенциями, ей было трудно найти достойную работу. В 1911 г. она пыталась получить место преподавательницы русской литературы в престижном женском колледже Севинье (Collége Sévigné), а также на курсах для девушек в соседней коммуне Co (Sceaux), о которых писала Ольге Добиаш-Рождественской:
Там я бы могла устроиться, м[ожет] б[ыть], по своей специальности средневек[овой] фр[анцузской] лит[ературы], что мне, конечно, больше по душе. Пока жду и обдумываю все возникающие комбинации[177].
В конечном счете Лот-Бородиной удалось занять вакансию в одной из близлежащих школ для детей русских эмигрантов. Информация об этом содержится в письме к О. Добиаш-Рождественской от 7-20 января 1912 г.:
Вчера я начала наконец свой курс по ст[аро]-фр[анцузской] литературе] в школе Фидлер[178]. Присутствовали: 12 учеников и учениц ст[арших] классов, д[иректо]р и два-три преподавателя. Я, конечно, говорила, а не читала и сделала в виде вступления краткий очерк истории Франции – от Галлов до Капетингов и затем очерк развития романских, в частности, фр[анцузского] яз[ыков]. Кажется, они не скучали, по оконч[ании] они меня мило благодарили и вообще произвели на меня прекрасное впечатление. Между проч[им], очень понравился мне 14-л[етний] сын Горького (Макс Пешков[179], уч[еник] IVго кл[асса]) своим необычн[ым] выразит[ельным] и подвижным лицом, но он еще ребенок, а есть и почти взрослые юноши. В следующий раз буду говорить о Ch. de Geste[180] и сейчас читаю для себя курс р[усской] лит[ературы][181].
Об этих лекциях упоминала также Ольга Форш в письме к Максиму Горькому, отправленном в 1927 г.:
Мирра Ивановна Бородина в 12 году занималась с вашим сыном вместе с другими русскими подростками в Chantellen[182] (рядом с Fontenay aux Roses). И вот она просит вас сообщить, не знает ли ваш сын что-либо о судьбах следующих лиц: соученицы его Нины Бердниковой, Кости (фамилии не помнит, отец был «трудовик», умер на Капри) и «дяди Орехова». Если известны – то желательны адреса этих людей[183].
В свою очередь, в колледже Севинье отклонили предложение Лот-Бородиной, объясняя это тем, что «в программе нет ни русской], ни ст[аро]-фр[анцузской] лит[ературы]»[184], что она сочла за проявление утилитаризма. Однако в 1913–1916 гг. «мадам Лот» изредка читала гостевые лекции в высших учебных заведениях Парижа. Так, по материалам ее выступлений от 3 и 10 апреля 1916 г. в Практической школе высших исследований в 1921 г. в книге Фердинанда Лота «Этюды о прозаическом “Ланселоте”» (посвященной «дорогой жене») в качестве приложения были опубликованы два вышеупомянутых текста на тему Грааля и Ланселота: «Эпизод о телеге в прозаическом “Ланселоте” и поэме Кретьена де Труа» и «Ева-Грешница и спасение женщины в “Поисках Сен-Грааля”»[185].
Кроме того, стоит отметить ее обширную статью этого периода, написанную по заказу журнала «Revue de synthèse historique»[186] и посвященную современной русской литературе, в которой Лот-Бородина рассмотрела главные произведения Федора Сологуба, Николая Ремизова, Александра Куприна, Леонида Андреева, Михаила Арцыбашева и Алексея Толстого[187]. На протяжении всей своей жизни она также сотрудничала с журналом «Средние века», где опубликовала ряд рецензий[188]. Кроме того, Лот-Бородина давала частные уроки на дому.
Гостившая у Лотов Инна Любименко («Нанучка») писала о сестре 10 июля 1913 г.:
Мирра цветет и физически, и душевно. <…> Мирра казалась такой отрешенной, такой особенной, <…> между тем Мирра выбрала себе жизнь гораздо более нормальную, обыкновенную. <…> Мирра духовно более здоровая, уравновешенная и земная натура, хотя за будущие ее возможности я бы не поручилась[189].
Действительно, впоследствии она проявит себя не только как «мадам Лот», супруга и мать (а при этом доктор Сорбонны), но и оригинальный ученый-гуманитарий, исследовательница святоотеческого и средневекового наследия. Уже в 1915 г. краткая заметка о Мирре Бородиной как об «авторе критических статей» появилась в «Критико-биографическом словаре русских писателей и ученых» С. А. Венгерова[190].
Первая мировая война застигла чету Лотов, когда они собирались в Швейцарию. Вместо поездки на каникулы Лот-Бородина вынуждена была спешно покинуть Париж. Профессор Фердинанд Лот писал в Петербург О. Добиаш-Рождественской:
Мы должны были уехать в Швейцарию 29-го утром. Завершив 28-го экзамены и уплатив страховые взносы, я вдруг решил прогуляться по бульвару. Депеши, вывешенные у редакции газеты «Le Matin», настолько обеспокоили меня, что, вернувшись в Фонтене, я сказал жене: «Распаковывайте чемоданы, мы не поедем, скоро начнется война». <…> С конца августа начался исход женщин и детей. Миллион парижан уехал в неописуемых условиях. Моя жена долго отказывалась, но потом уступила из-за детей. Жить в Фонтене под пушками форта было невозможно. Возвращаться в осажденный Париж было бы абсурдно. 1-го сентября я проводил свою семью на Орлеанский вокзал. Вследствие затруднений разного рода сесть в поезд оказалось возможным только в момент его отправки[191].
В архиве Фердинанда Лота хранятся три письма Лот-Бородиной, высланные в начале сентября 1914 г. во время вынужденной разлуки из Плесси-Массе (Le Plessis Macé), расположенном на западе Франции недалеко от Анжа. Она описывала трудности дороги (задержки поездов, невыносимая жара[192]), восхищалась знаменитым замком XII в. в Плесси-Массе, в котором они с Ирэн очень хорошо устроились[193], и сообщала о своем решении не задерживаться более чем до 20 сентября, не желая злоупотреблять оказанным гостеприимством «Mme Langlois»[194]. Временное пристанище Лот-Бородина с маленькой дочерью получила у наставника и приятеля Фердинанда и Мирры Шарля-Виктора Ланглуа[195] и его жены Камиллы[196], владельцев замка, которые вскоре собирались принять также бельгийских беженцев[197]. «Мадам Лот» выражала в письме Фердинанду надежду на успех русской армии в Галиции[198]. Она с дочерью пробыла в замке 5 недель; муж присоединился к ним спустя несколько дней.
Чуть позже Лот-Бородина писала Ольге Добиаш-Рождественской:
Да, черная тень скорби легла на лицо всей почти Европы, но ни одна из воюющих держав не поражена так сильно, как «la belle France»: вся жизнь, экономическая и иная, словно остановилась, ибо все мужское население от 19 до 47 лет под ружьем и нет семьи, где бы не ждали с замиранием сердца роковой вести: «tué à l’ennemi» [убит врагом. – Публикатор Б.К.]. Сколько наших знакомых и друзей уже в трауре и за скольких молодых ученых, писателей и т. д. приходится дрожать ежечасно! <…> В России при ее 165-миллионном населении и многочисленных льготах (по образованию, семейному положению и пр.) на войну идут лишь немногие интеллигенты, между тем как здесь все без исключения, кроме физически негодных <…>. В этом высокая красота демократического принципа полного равенства, но и великая опасность для будущего страны, для ее духовной культуры. <…> Так пусть же эта кровавая бойня будет последней, а после нее да наступит эра истинного мира, а не вооруженного, творческой свободной национальной работы[199].
В это время Лот-Бородина опубликовала три эссе в журнале «Русская мысль»: «Париж и война. Письмо из Франции»[200], «Французская женщина перед лицом войны»[201] и «Из золотой книги серого героизма»[202]. Это блестящие зарисовки жизни Франции того времени, внезапных перемен, которые неизбежно наступили, но к которым мирные жители оказались не готовы. Так, Лот-Бородина вспоминает свою alma mater и пишет:
В одном из уголков опустевшей Сорбонны на Faculté des lettres еще идет конкурсный экзамен d’agrégation, и тотчас по распоряжению декана факультета экзамен прекращается, и кандидаты, из которых девять десятых должны на следующее утро стать под ружья, молча и степенно расходятся по домам. И это закрытие университета, одного из важнейших органов духовной жизни Парижа, является как бы сигналом для прекращения всякой вообще мирной деятельности и в столице, и в государстве. <…> Все усилия критического ума и полеты поэтической фантазии направлены в одну точку, все духовные силы сконцентрированы на одном объекте: вне вопроса о национальной защите – вопроса не самолюбия или даже чести, а жизни или смерти – нет и не может быть интенсивной творческой работы. Поэтому нет и новых слов ни в литературе, ни в искусстве, ни в науке, вряд ли много ученых трудов закончено до заключения мира, вряд ли много диссертаций защищено в зале доктората <…>. И никто сейчас не пишет стихов и романов, а главное, никто их не читает[203].
Профессор Лот скорбел: «Я читаю свой курс “Конец античного мира и начало Средних веков” перед 4 (sic!) студентами и 5 девушками»[204]. Несмотря на невообразимые трудности военной жизни, Лот-Бородина восхищалась стойкостью французского народа, особенно женщин, которые жертвовали своим личным счастьем ради победы. Чувствуя себя полноправной дочерью Франции, она выражала искреннее убеждение: «И твердо пройдем мы до конца наш крестный путь вслед за героями отмеченных кровавой печатью стран не оттого, что мы любим меньше наших мужей, детей и братьев, а оттого, что любим больше Правду, за которую они умирают»[205].
Уже здесь стоит отметить, что схожий настрой среди парижан присутствовал и во время Второй мировой войны, о чем Лот-Бородина докладывала С. Л. Франку:
Говорить о себе в такое время не хочется, а события разворачиваются так грозно-широко и международное положение до того с каждым днем осложняется, что нельзя сразу на все реагировать, во всем разобраться, еще менее что-либо предсказывать… Ясно одно: наша война не только правое, но святое дело и необходимо довести его до конца. <…> Лекции везде скоро возобновятся и даже Национальная] Биб-[лиоте]ка вновь открыта для публики. Настроение спокойное и решительное <…>. В союзных армиях полная боевая способность и героизм без фанфаронства и всякого человеконенавистничества, судя по вестям оттуда. Все ждут и все же – готовы. О мире сейчас никто не хочет и слышать[206].
В 1916 г. Лот-Бородина опубликовала отрывки из записных книжек («carnets de route») французских солдат и офицеров – подлинных голосов участников Первой мировой войны, которые суть «биение великого сердца вооруженной нации, защищающей вместе с родным краем дорогую нам идею мировой цивилизации»[207]. По словам Лот-Бородиной, их характеризует «сдержанность в описании чувств и событий, полное отсутствие аффектации, позы, рисовки», несмотря на то, что они «написаны сочно, красиво, порою с блестками великолепного юмора», а некоторые из писем «по художественной красоте формы и мысли должны занять почетное место в сокровищницах современной французской прозы»[208]. Отдельные фрагменты писем были лично переданы Лот-Бородиной их адресатом, «супругой покойного» морского лейтенанта судна Шарля Балланда, позволившей «перевести их на русский язык для известной ей цели»[209]. В заключение этой публикации Лот-Бородина написала: