Вторым важным источником является обширный личный архив, который Ференц завещал американскому Мемориальному музею Холокоста в Вашингтоне. Он содержит письма, дневники, официальные документы, вырезки из газет, теле- и радиоинтервью, фотографии и многое другое. В январе 2019 года, когда правительство США приостановило работу[11], мне посчастливилось получить разрешение и поработать с хранящимися в музее сокровищами. Я мог рассматривать оригиналы и копировать микрофильмы.
То, что Ференц в связи с историей, краеугольным камнем которой является Холокост европейских евреев, говорит об «оптимизме», – не случайность, но и не бестактность. Насколько ужасными были преступления, свидетелем которых он стал, настолько же непоколебимы его чувство юмора и вера в важность толерантности и сочувствия. Ференц— действующее лицо и летописец эпохи крайностей, и в нем великая история уживается со множеством забавных эпизодов, которые поднимают дух и позволяют отвлечься. «Сложное легко, простое – сложно» – вот основной принцип, который он соблюдает твердо и неукоснительно.
Множество людей помогли нам реализовать этот проект. Я всегда мог обратиться к Дональду Ференцу, сыну Бенджамина; он был нашим американским проводником, перед которым открывались любые двери. Генри Мейер, Ливью Караре, Нэнси Хартман, Анатоль Стек и Анна Кейв из американского Мемориального музея Холокоста оказали неоценимую помощь в исследованиях «Коллекции Бенджамина Б. Ференца». Мейер также предложил свои услуги шофера, чтобы я мог поработать с материалами, хранящимися в Шаппел Центре – современном архивном и исследовательском центре, разместившемся в пригороде Вашингтона. Моя замечательная русская жена, Галина Гут, с большим терпением сопровождала процесс написания. Петер Бахманн благодаря своим связям в Москве помог нам найти первоклассное российское издательство «Бомбора-Эксмо». И наконец, я хочу упомянуть вклад самого Бена, как все его называют. Без его активного содействия и готовности рассказать историю своей удивительной жизни было бы невозможно написать книгу «Свидетель столетия Бен Ференц». Я никогда не забуду его захватывающие описания и природное обаяние. Надеюсь, мне удалось хотя бы отчасти передать их на страницах книги.
Ленцбург, Швейцария, октябрь 2020
Филипп Гут
Глава I
Из Адской кухни в Гарвард
Малыша за борт
Все началось с неверных данных. Когда 29 января 1921 года семья Бенджамина Берелла Ференца прибыла на остров Эллис в бухте Нью-Йорка, миграционная служба по ошибке зарегистрировала Бенни (так его называли родные) как четырехмесячную девочку по имени Белла. Кроме семейного положения – холост – ничто не соответствовало действительности. Во-первых, звали его не Белла, во-вторых, он не был девочкой, и, в-третьих, ему было не четыре месяца, а почти год. Он родился 11 марта 1920 года в обычном крестьянском доме в местечке Шомкута-Маре (нем. Grofihorn) в Трансильвании. В то время область, в которой проживало довольно много евреев, входила в состав Королевства Венгрия. После Первой мировой войны Трансильванию уступили РумынииII. Много позже Бен узнал из рассказов родственников, что им пришлось эмигрировать в Америку из-за распространения антисемитизма и крайней бедности. Фамилия Ференц, напоминавшая о габсбургском правителе Франце ИосифеIII, тоже не помогала – ведь Ференц означало то же, что и Франц.
Белокурый голубоглазый малыш отправился в Америку в сопровождении отца, матери, сестры Пепи, которая была старше его на два года, и дяди по имени Леппольд. Путешествовать в каюте третьего класса зимой через Атлантику было невыносимо. Бен истошно вопил от голода, холода или того и другого вместе. Из-за детского плача у отца сдали нервы, и он чуть было не вышвырнул ребенка за борт. В последнюю минуту его остановил Леппольд, старший из пяти братьев матери Бена.
Отец вез с собой тяжелый багаж: наковальни, молотки, сапожные инструменты. Он был сапожником и гордился тем, что мог сшить пару сапог из одного куска воловьей шкуры. В детстве он лишился глаза и едва получил начальное образование, но надеялся достичь успеха в Новом Свете. Однако вскоре отец Бена вынужден был признать, что в Нью-Йорке нет спроса на сапоги ручной работы в европейском стиле. Американцы носили современную обувь, созданную на промышленном производстве, а сапожник не умел обращаться со сложными машинами.
Общество помощи еврейским иммигрантам приютило их на пару недель, так что отец Бена был счастлив, когда ему удалось найти жилье в старом нью-йоркском доме. Многоквартирный дом располагался в районе, известном как Адская кухня. Свое название район получил неслучайно – местность пользовалась дурной славой из-за высокого уровня преступности. Семье досталась маленькая, темная квартирка в подвальной части помещения.
С этим местом связаны первые воспоминания Бена. «Мне было около трех лет, когда мой разум вылупился из кокона», – такими словами начинаются его воспоминания. Ему запомнились дровяная печка и глубокая раковина, в которой купали детей, стирали одежду и полоскали тряпки. Газовые лампы разжигали с помощью спичек. В нишах были обустроены спальные места, и иногда, чтобы немного подзаработать, мать за скромную оплату пускала на ночлег европейских иммигрантов. Так что Бену нередко доводилось делить постель со своей сестрой или постояльцами. В других частях подвала обосновались «алкоголики и вонючие бездельники». Мама, которая говорила с Беном на иврите (а бранила на венгерском или румынском), увещевала сына держаться от «лентяев» подальше. «Я хорошо усвоил принцип: живи и давай жить другим», – говорил Бен.
Его первые религиозные воспоминания также восходят к раннему детству. Родители были ортодоксальными иудеями, и отец каждое утро посещал синагогу. Смышленый мальчишка с характером бунтаря, напротив, был «скептиком с раннего детства». На полке у изножья его кровати мама зажигала маленькие свечи в причудливых стаканчиках. Она рассказывала Бену, что огоньки символизируют души усопших близких и, зажигая свечи, она поминает дорогих ей людей и разговаривает с ними. «Я понимал, что она говорила, но не был вполне уверен в этом. Я очень внимательно наблюдал за огоньками, и мне ни разу не удалось разглядеть в них душу или разум». Мать объясняла, что дым от свечей, которые она зажгла в память о безвременно ушедших, уходит на небеса, а Бен возражал: «Но у нас в потолке нет дыры».
Сомнения в вере сопровождали его всю жизнь. Когда Бен, уже как американский следователь, столкнулся с ужасами немецких концлагерей, его сомнения лишь окрепли. «Я спрашивал: “Господь, где ты был, когда убивали миллионы невиновных мужчин, женщин и детей?” И я все еще жду ответа».
На улицах Нью-Йорка
Адская кухня была не самым дружелюбным местом. Там жили преимущественно ирландские и итальянские иммигранты, а их дети разбивались на соперничавшие банды, «чье любимое занятие состояло в том, чтобы устраивать друг другу взбучку». Бен ладил со всеми. «Обе стороны приняли меня как талисман. Когда банды не воевали, они промышляли мелкими кражами. Мы жарили картошку прямо на тротуаре, и она считалась вкусной только в том случае, если ее украли в овощной лавке», – пишет Бен Ференц в своих «Историях». В основном ребятня развлекалась, играя в азартные игры. «Когда мы стояли на коленях на асфальте, мы не молились – мы бросали кости». У Бена было особое задание, которое он выполнял с гордостью и находчивостью. Он стоял на стреме – выглядывал из-за угла и предупреждал игроков, если видел полицейского. Стоило ему подать сигнал тревоги, и мальчишки бросались наутек, а полицейский гнался за ними. Когда полицейский возвращался, чтобы забрать выигрыш, там не было ни пенни. «Я успевал прикарманить все брошенные пенни. Кто успел – тот и съел», – рассказывал Бен о своих детских проказах.
Немало увлекательных часов Бен вместе с сестрой провел в кинотеатре «Чалона» на 9-й улице. Не то чтобы родители стремились привить детям интерес к кинематографу. Причина была прозаичной. Они не могли позволить себе няню, а яслей тогда еще не было. Кино представляло собой недорогую альтернативу. Заплатив за входной билет один дайм – десять центов, взрослые оставляли детей в зале и позже за ними возвращались. В эру немого кинематографа особенно популярны были вестерны «с обилием перестрелок и драк». «Ковбои гонялись за индейцами, а пианист в первом ряду наигрывал мелодии или издавал звуки, сопровождавшие события на экране», – вспоминал Бен. Однажды отец пришел забрать сына, а мальчика не оказалось на месте. Администратор выразил сожаление и сказал, что можно проверить кинозал, но для этого нужно подождать, когда закончится последний сеанс. Ближе к полуночи фильм закончился, и Бена нашли – он сладко спал, забравшись под кресло. «Когда на экране сплошные убийства и насилие, нужно хорошенько отоспаться, чтобы восстановить силы», – пояснял Бен.
В общем, ребенок был активным и непоседливым. Чтобы уберечь мальчика от неприятностей, родители поручали ему различные домашние дела. Он помогал отцу, которого в доме прозвали Джо-уборщик, вывозить мусор. Вначале мусор нужно было «собрать». Отец вручную управлял веревочным кухонным лифтом, а жильцы складывали мусор на полку подъемника. «В то время не было холодильников, и когда мы собирали мусор, это всегда ощущалось по запаху», – рассказывал Бен. Особое внимание он уделял пустым бутылкам из-под молока. Некоторые бутылки можно было вернуть бакалейщику и получить за это два, а иногда и три цента. Менее прибыльными были его первые шаги в продаже прессы. Когда Бен увидел, как бойко другие мальчишки продают свежие газеты, он решил, что тоже так может. Бен собрал в подвале старые газеты, аккуратно сложил стопкой и отправился на улицу продавать «свежие новости». Прохожие спешили, не глядя брали газеты, монеты так и сыпались в руки Бена. Но вскоре обман раскрылся. Один хороший господин заглянул в газету и заметил, что она совсем не свежая. Виновато улыбаясь, Бен вернул покупателю два цента, но господин настоял на том, чтобы проводить его домой и рассказать о его проступке. Отец пообещал наказать преступника и забрал у него все деньги. «Я понял, что не каждое деловое начинание приводит к успеху, особенно если играешь не по правилам», – заключил Бен.
Великая депрессия
Бену было шесть лет, когда внезапно закончилось его детство, полное лишений, но все же счастливое. «Родители постоянно кричали друг на друга». Они были троюродными братом и сестрой, в брак вступили по родительской договоренности, а «нищета и тяжелая работа не делали жизнь слаще». Еще до рождения сестры Бена мать из-за выкидыша потеряла двоих детей, теперь она снова ждала ребенка, и напряжение в отношениях с мужем только нарастало. Чтобы подготовиться к рождению младенца, Бена и Пепи отправили погостить к дяде Леппольду, на его маленькую ферму в Порт-Джервисе (город в штате Нью-Йорк). Совсем скоро дети вернулись домой, и Бен сразу же помчался в темный угол их подвальной комнаты, чтобы поздороваться с новорожденной – это была девочка. «Малышки не было и следа. Мама мягко пояснила, что сестренка отправилась на небеса и больше никогда не вернется. Я разрыдался и вспомнил о мерцающих свечах в стаканах», – написал Бен годы спустя. Крошка умерла от воспаления легких.
Это стало последней каплей в браке родителей Бена. Они «просто не подходили друг другу» и в конце концов разошлись. Договор о разделе имущества не требовался, «поскольку никакого имущества не было». Родители согласились, что дети останутся под опекой матери. Семья должна была переехать из подвала, найти новое жилье и придумать какой-то способ сводить концы с концами. В «Историях» Ференц писал: «Государство не выдавало субсидии на содержание детей, систему социального обеспечения еще не придумали. «На Бога надейся, а сам не плошай», – таким был наш девиз в трудные времена». К счастью, у матери была старшая сестра, а у сестры были муж и собственный дом в Бруклине. Тетушка Фанни и дядюшка Сэм Айзек на время взяли в свою семью Бена и Пепи. Через полгода их отец женился на «милой трансильванской женщине» по имени Роза Фрид, с которой познакомился по объявлению в газете. А немногим позже замуж вышла мама. Нового мужа звали Дейв Шварц, он был родом из Будапешта и раньше, когда они жили в подвальной комнатке, частенько заглядывал к ним гости.
Там же, в Бруклине, началось блестящее обучение Бена в школе – хотя вначале так не казалось. Когда Бену исполнилось шесть, отец хотел записать его в государственную школу в Манхэттене, но директор школы отказал ему. Мальчишка был совсем маленького роста и говорил только на иврите. Бен пошел в школу год спустя, когда жил у тети Фанни в Бруклине. Он с трудом, но все же говорил на английском и почти не умел читать. Его выручала исключительная память: «Если я слышал какую-то историю один раз, то мог повторить ее слово в слово. Однажды учитель поймал меня на том, что я правильно «читал» не с той страницы».
Бен и Пепи почти год прожили у тети с дядей, когда мама и Дейв Шварц смогли наконец снять квартирку в Бронксе. Дети вернулись домой, к маме. Иногда они навещали отца и его новую подрастающую семью – Роза вскоре родила двух сыновей. Однако едва восстановился хрупкий мир внутри одной семьи, как большой мир за окном испытал большие потрясения. 24 октября 1929 года разразилась паника среди инвесторов нью-йоркской биржи. В 1932 году Великая депрессия достигла острой фазы. Миллионы американцев потеряли работу. Вслед за Соединенными Штатами экономический и финансовый кризис охватил Европу, а затем и весь мир. В Германии растерянные, презирающие парламентаризм представители консервативной элиты убедили рейхспрезидента Пауля фон ГинденбургаIV передать бразды правления выходцу из низов Адольфу Гитлеру. После того как 30 января 1933 года Гитлера провозгласили рейхсканцлером, фюрер без колебаний вынес смертный приговор молодой демократии.
Семья Бена ощутила кризис в полной мере. Мать искала работу портнихи или шляпницы, Дейв – должность инструментальщика, вахтера или любую другую, чтобы хоть как-то прожить. Отец предлагал услуги маляра, но кто в таких обстоятельствах мог строить или ремонтировать дом? Многие нуждающиеся американцы получали помощь от правительства, но она была не безграничной. Бена отправляли получать продукты: хлеб, масло или сыр. Он терпеть не мог такие поручения. Однажды ему выдали зеленый шерстяной свитер, но Бен старался его не надевать. «Мне было стыдно его носить, потому что у остальных детей была такая же одежда, и все знали, где я взял этот свитер», – писал он в воспоминаниях. Они больше не могли платить за квартиру и постоянно переезжали – распространенное явление во время Великой депрессии. Некоторые арендодатели позволяли платить аренду по частям или соглашались подождать пару месяцев. Вместо того чтобы оставаться, спустя несколько месяцев многие семьи снова переезжали – так же, как Бен со своими родственниками.
Скитальческий образ жизни привел к тому, что за короткое время Бен сменил несколько государственных школ в Бронксе. Он не задерживался на одном месте настолько, чтобы завести настоящих друзей. Из-за низкого роста он не мог заниматься такими популярными видами спорта, как баскетбол, футбол или бейсбол. Впрочем, мама и так считала, что «агрессивные игры» – неподходящее занятие для хорошего еврейского мальчика. Вместо этого у Бена обнаружилась страсть к чтению. У него всегда был при себе членский билет в общественную библиотеку, и он постоянно читал. В Бенджамине пробуждалось что-то, чего доселе не было в его окружении: ярко выраженная интеллектуальность. Это замечали и учителя. Частая смена школ не располагала к хорошей учебе, но его умственные способности никогда не оставались незамеченными. Бен быстро учился и «перепрыгнул» несколько классов.
Американская мечта
Если понимать американскую мечту как неограниченную социальную мобильность, то для Бена она исполнилась, когда он окончил восьмой класс средней школы 180 в Бронксе. Тогда произошло событие, которое изменило его жизнь. Его учительницей была приветливая ирландка миссис Коннелли. «Она заботилась обо всех учениках, как о своих собственных детях», – записал Бен. Однажды миссис Коннелли сказала Бену прийти в школу с родителями – с ними хотел побеседовать директор школы. Бен приготовился к худшему. Он объяснил учительнице, что придет только мама, потому что отец оставил их.