Ну а «разбитной вечерочек» закончился банальной оплеухой от недовольного отца, после того, как я, светски веселя своих очаровательных спутниц, залихватски допил остатки водки из чьей-то рюмашки. Пакость, доложу я вам, оказалась редкая. Я ещё подумал тогда, как же и для чего они ЭТО глотают и запрещают делать сие нам, маленьким (я, понятное дело, в завидках предполагал в этой загадочной жидкости совершенно райское наслаждение). Так я был вполне справедливо опозорен в присутствии дам и остаток вечеринки провёл в тихой задумчивости.
Всё, не помню больше ни фига!
Папа
Мой любимый и лучший на свете папка весьма странный и очень-очень хороший человек. Таких исключительных людей на суровой планете Земля крайне мало и, собственно, именно на них она, сердешная, пока и держится.
Я «до головокружения от успехов» счастлив, что его специфическое чувство юмора передалось и мне по, так сказать, закономерному генетическому наследству. Ну я очень надеюсь, что передалось. А счастлив и горд я, ребятушки, потому, что все невероятные байки, уникальные его штучки, им же придуманные словечки, а главное, неподражаемая шутовская манера рассказчика – это драгоценное достояние народной культуры, и вот это сейчас совершенно серьёзно! Ну а я «по мере скромных сил» продолжаю вместе с ним нести эту самую «культуру в массы».
Чего стоит одно только его знаменитое «втете́рить», что означает почему-то смачно выпить, в смысле, лихо опрокинуть рюмочку. Или, к примеру, «тру́мцух-дуту́хцух» – это не что иное, как обозначение сугубо кривой музыки, что я при нём иногда опрометчиво запускаю. Ну а спиртосодержащий напиток непотребно низкого качества на дивном языке папульки имеет какой-то просто турецкий колорит, встречайте, это будет «са́рза-ва́рза»!
Один из самых загадочных неологизмов моего чудного папки немедленно вырывается из него, как «хохмо-реакция» на вычурное пижонство или праздную псевдоинтеллектуальную болтологию. «Таких» беспощадный на словцо отец уничижительно гвоздил к забору следующим: «Джон Пистон по кличке «жопа»! Что это, вообще, и откуда? Не ищите напрасно, я уже старательно излазил до мозолей весь необъятный «и-нет».
Как то, повествуя о некоем «мещанском» скандале, что затеял среди многочисленной родни некий отчаянный персонаж, мой папулька употребил совершенно удивительный оборот: «И тут он начинает рушить родственные связи…». Какова литературная силища, а?
А вот ещё один ехидный приговор одному капризному самодуру-начальничку, который в безумии требовал немедленно исполнить такие невероятные вещи, что сие очень попахивало произволом диктатора: «Ну-у, это всё равно что, представьте – восемь женщин в комнате, а им ответственно приказано родить ровно через месяц всем вместе и в одно и то же время». Дикий разгоняй в начале недели, получаемый от совсем уж распоясавшегося руководства, у отца превращается в: «А в понедельник он такую срезку дает…». Про противоестественное количество технического спирта («массандры» в простонародии) у счастливых заводских техников сатирик-папа бронебойно «отжёг»: «Ну это я не знаю сколько… Это Санахта впадает в Волгу, вот как-то так!».
Помню очень смешной рассказ о трогательном соседе-интеллигенте, что тихонько уж спился, но всё же пытался ещё держать хоть какую-то «марку с фасоном», почтительно расшаркиваясь и подчеркнуто выдавая почти дореволюционные «желаю здравствовать», «будьте любезны, сударыня» и прочие вычурные галантности. А пьян он в сей момент, надо сказать, уже прямо-таки в степени вызывающей, и это несоответствие провоцирует такую широкую улыбку, что не всегда-то и спрячешь из пущей деликатности.
Так вот, как-то осенним сыроватым вечерком домовитый папа покупал к столу ординарного советского винца и случайно обнаружил этого «членкора» в соседней «вино-водочному лабазу» забегаловке, томно берущего традиционные «сто пятьдесят». Разливающая продавщица сердобольно предложила «конфеточку на закусь», на что, покачиваясь изящным кавалером, дядечка-интеллигент мягко так «по-профессорски» ей ответствовал: «Вы знаете… Э-э-э… Если можно… М-м-м… Мне-е… Печеньице…».
Если бы только «имели счастие» видеть, как в лицах и образах такую «моно-антрепризу» показывает мой отец, вы навсегда забыли бы дорогу в театр – он казался бы вам с этого момента сборищем самодеятельных выскочек.
Или вот вам ещё – знаменитые папкины «бегунчики». Так окрестил он великовозрастных «алкалоидов» из их тогдашней компании, что тайно «разминались» отдельно, заранее до назначенной вечеринки, прямо перед ломившимся всяческим «коньячно-водочным» столом, сбежав от жён, коллег по «соцтруду» и деток, где-нибудь возле сараев. «Ну вот надо им, ну хоть бутылочку, да хренова портвейна, ну для головной боли, бегунчикам, ты понимаешь?» – весело припечатывал он этих вечных адептов подростковой сопливой романтики.
Иногда же милый мой папка бывает таким наивным, что мне его немного по-доброму жалко. Как-то, будучи ещё весьма мелким охламоном, я сиживал на коленях в своей крохотной комнатке и слушал «милое сердцу «хеви». Неожиданно вошел отец и, завидев меня в этой подозрительной буддистской позе, обеспокоенно спросил: «Сынок, ты что, стал жертвой какого-то культа? Зачем ты так сидишь, ты молишься что ли?!». А я-то всего лишь проделывал пошлейшую растяжку для каратэ или брейк-данса, не помню, чем уж я тогда по глупости увлекался. Как же долго и как же нелегко пришлось мне переубеждать перепуганного папу, что сыночек его не попал в коварные сети сектантов, и щупальца зомбирующей религии не обвили юное сердце. Не факт, что он и сейчас-то так иногда не подумывает в недоверии.
А ещё была у нас в школьные годы в самой пиковой моде «нововолновая» стрижечка с очень длинной косой чёлкой. Я, естественно, завёл себе такую же. «Прозорливый» отец, критически оглядев меня, мрачно процедил сквозь зубы: «Знаю-знаю, под кого вы работаете…». Вы не поверите, но он посчитал, что мы дружно «косим» под… Гитлера!!! Ни ухом, ни рылом мы не имели в виду этого визгливого упыря и душегуба! Но наша советская пропаганда неумолимо и грамотно делала своё правое дело, и подозрения старших тут же пали на тогдашние нехитрые «брейк-дансовые» причиндалы.
Кстати, был вполне себе реальный случай, когда на школьной убогой дискотеке одного парня с такой вот «подозрительной» чёлкой представители от райкома комсомола в коалиции с фанатиками «ДНД-шниками» «попросили» зачесать чёлочку на другую сторону, ибо на эту зачёс был «сами знаете, у кого». Да-а-а, я ещё успел застать «совдеповский» маразм в самом своём забродившем соку!
А ведь были в свои стародавние времена «дела и делишки», когда меня, гнусно заламывая руки, заставили снять значок тевтонцев из группы «Accept» на первомайской демонстрации, грозя чуть ли не «сроком» за политическую диверсию. Уже через год «диссидентский» «Ровесник» напечатал статью о моей любимой команде, и я с наслаждением ткнул в трусливую личину тогдашнему, окрылённому властью комсомольскому вожаку свирепую физиономию Удо Диркшнайдера в праведном гневе.
Ну вот, опять меня с грохотом понесло по кочкам, и я пристыжено возвращаюсь к основному вопросу, уж «пардоньте», за врождённую мою шизофрению!
Мой милый папка бывает, конечно, гневлив без меры, но я-то знаю, как он тяжело переживает наши нелепые судьбы – мою и младшего братишки Женьки. Родные наши папа и мамулька так хотели, чтобы мы сделали блестящие карьеры, стали богатенькими и заслужили «крутые уважухи» в недалёких обывательских кругах, а вышло… Старший – маргинал, который занимается только сомнительными видами промысла, как то: «игрой на балалайке», сочинительством никчемных песенок и пением их по кабакам, а меньшой запутался в жизни ничуть не меньше, и назвать его миллионером также как-то не поднимается рука.
Зато мы вас так нежно, до боли в сердце любим, дорогие вы наши и замечательные мамка-папка, самые лучшие и самые красивые «предки» на свете!
Три вечных темы для песен
Сколько себя помню, а помню я, правда, крайне не густо, но мне всегда так уж до дрожи в тощих конечностях хотелось собрать свою собственную группу, вроде, скажем, «каких-нибудь» «Rolling Stones», ну или «хоть» «Beatles», всё равно, и петь в ней свои колкие песенки.
Но местечковых групп вокруг было хоть пруд пруди, а уж вокалисты-песенники, те и просто понурыми толпами бродили по городу, «по-мародёрски» посматривая на разваливающиеся периодически коллективы. Так и я неизбежно проходил через ад «подбора кадров».
Вспоминая всех тех, с кем я с опаской общался, неловко «джемовал», пытаясь понять, знает этот «неведомый артист» три аккорда или даже четыре, выслушивал клиническую бредятину и просто пугался безумного вида претендентов, я поражаюсь самому тогдашнему себе! Сколько же нужно было фанатичного желания найти собратьев по «священной борьбе»… Сейчас я вряд ли смог бы пройти через эту бесконечную мясорубку прослушиваний полусумасшедших и «сеансов игры» с калеками-музыкантами.
Тогда я не был ещё «привилегированно знаком» ни с одним из приличных артистов в нашем мёртвом городе, и поэтому упрощающих всё рекомендаций получить мне было не от кого. И я предпринял опасную попытку найти хоть кого-то по объявлению в газете – самая, кстати, распространённая ошибка начинающего автора. Ты не можешь видеть, что за мрачное существо сидит там, на другом конце телефонного провода, и риск наткнуться на какого-нибудь вурдалака, ох, как велик.
Я пёрся душным автобусом на подозрительные окраины, с опаской входил в незнакомые квартиры и тут же нервно осматривался, потому что по самым первым ненадёжным признакам обстановки я скоро научился филигранно определять – безопасно тут чуток задержаться и помузицировать или тикать нужно немедленно и быстро.
А узреть можно было многое: например, огромную пентаграмму по всему полу несвежей комнаты, плюс расставленные повсюду ритуальные свечи. Заспанный хозяин шабаша с длинными непромытыми космами несколько заторможено «успокоил»: «Ты это… Не обращай внимания, просто вчера месса была…».
Или вот такой заход «в неизведанное»: заползаю в зачумленную конуру ещё одного «горьковского» типа, что отрекомендовался «джаз-роковым гитаристом-виртуозом» (!). А там внутри он начинает хаотично и остервенело зажимать «аккорды», которые к таковым не имеют прямого отношения – просто набор пугающих атональностей, причём весь этот сатанизм ещё вкупе с параноидальным рваным боем. Я в ужасе смотрю в его стеклянные глаза и вижу в них такое безумие, что по коже мечутся в своём отдельном страхе трусливые мурашки. Вначале ещё я надеялся, что сие «таинство» просто эдакий «странненький прикол», но «одарённый» парнишка крайне серьёзно и даже как-то сурово пояснил, что, мол, «это такая манера у меня личная», и я пал духом окончательно, незаметно высматривая «колюще-режущие» на этой дикой фатере. И всё же я мягко попытался наладить общение дипломатичными фразами, вроде: «Слушай, у тебя аккорды-то какие-то необычные совсем…». На что мне было «отвечено» страшное, но невозмутимое: «Да я, если честно, до этого шахматами занимался…». «До этого» – видимо, до того, как было принято решение стать «гитаристом-виртуозом». Как мне удалось улизнуть тогда, я, видит Бог, совсем уж не помню, но главное, я всё же счастливо «утёк» из этих «чертогов бедлама» и снова тут с вами, да всё ещё пытаюсь позабавить моего избалованного читателя.
Сколько же их было – одноруких, глухих и, самое жуткое, настолько необоснованно самонадеянных полудурков, считающих, что только стоит небрежно сесть за инструмент и лёгкая музыка польётся сама собой, словно по волшебству…
Я навеки запомню одного очередного горе-кандидата в барабанщики, который по дороге на «точку» долго и важно рассуждал: «Я ничего не обещаю. Сначала я должен послушать твою музыку, а потом уже будем решать… Для меня главное, что музыка должна быть обязательно отвязанная (!), и чтобы в ней содержался «психодел» (!!!), а то я просто не смогу играть в такой группе, где этого я не увижу. Ну вот, чтобы, ну, как «Steppenwolf» там, «Captain Beefheart»!». Дальше шёл перечень таких серьёзных и кривых команд, что я и сам немного заволновался, потянет ли моя несложная музычка на такие «фирменные» запросы.
Так, за премудрыми разговорами мы и добрались до репбазы, которую мне совершенно безвозмездно предоставил «главный искушенец» Серёга Ретивин для вот этого самого канонического уже «прослушивания». Я вдохновенно забренчал что-то там «прифанкованное из своего», а «отвязанный» чувак же крайне уверенно вкарабкался за установку и… Послышался не раз знакомый какофонический набор «полиритмичных» ударов – это «психоделическое чудо» совершенно не умело даже правильно держать палки и выдавало трели, которые сошли бы за внятную партию только, ну, я не знаю, в академическом авангарде.
Мне было жутко и стыдно, жутко, потому что дикий чел был в совершеннейшем «неадеквате», а стыдно перед весьма занятым Серёгой, который так нелепо потерял свое время, да ещё и вынужденно лицезрел все эти «дивы дивные». Однако тайному панку в Серёгиной душе это даже показалось забавным, он глумливо ухмыльнулся в своей фирменной манере и даже дал пару детских уроков этому доморощенному «Степному волку», чтобы тот хотя бы смог выдать самый прямой и примитивный бит. Пристыжённый парнишка присмирел, и на обратном пути было уже гораздо меньше небрежных упоминаний про «Edgar Broughton Band» и прочую экзотику 70-х. Бедный, он свято верил, что, как только непринужденно взгромоздиться за «шайки» и «влёгкую» застучит, то чарующие ритмы знойной Африкой так и запляшут по комнате. Не заплясали… Почему-то.
Вообще-то, именно знакомство с чрезвычайно талантливым Серёгой хоть как-то вывело меня из состояния беспомощности, появились новые «престранные» знакомые, но среди которых встречались и неплохие «исполнители на валторне». Хотя окружение и самого «очень непростого» Серёги – это та ещё банда извращенцев. И он с немалым удовольствием культивировал и поощрял и без того их весьма сильно сдвинутые мозги.
Там я и познакомился с небезызвестным вам уже и совершенно незабываемым Володькой Мигутиным или Дуней, как звали его мы, ежели признаться, за глаза. Так он ненадолго стал моим гитаристом. А ненадолго потому что, несмотря на превосходный слух и неплохие мелодические пассажики, он обладал феноменальным и даже уникальным качеством для музыканта – от репетиции к репетиции он играл всё хуже и хуже.
Любой, даже самый пропащий музыкант знает нехитрую формулу: «фигарь» фразу десять, двадцать, сто раз – будешь звучать лучше. Здесь это парадоксальным образом не срабатывало.
И вот в очередной раз, где-то после семьдесят седьмого дубля распадающееся Дунино треньканье совсем рассыпалось, он бессильно опустил руки и посмотрел на меня каким-то щенячьим взглядом, в котором было такое недоумение и тоска в стиле «ну как же так, я просто не понимаю, почему со мной это происходит…»…
От этой загадочной патологии я и сам снова испытал такую беспомощность и отчаяние, что интуитивно принял самонадеянное решение – или у меня будут только гордые «асы» или я остаюсь нудным бардом и позорно еду на Грушинский фестиваль.
И капризная удача не заставила себя ждать «целую мрачную вечность» – очень скоро у меня отчаянно шпарил на гитарке молодчага Русёк.
Братцы, как ни странно, я ведь снова хотел рассказать совсем не об этом, а гигантская подводка-переросток оказалась покрупнее маленькой центровой байки.
А главное-то дело было в том, что у вышеупомянутого Сереги Ретивина имелось своё музыкальное королевство и, соответственно, сказочный замок – глухой подвал библиотеки, нашпигованный роскошной по тем временам аппаратурой и инструментами любых сортов.
Это священное место звалось «впадиной», поскольку, попадая сюда, горемыки-люди оставались тут, словно в колдовских чертогах, по нескольку дней – музицировали, бухали, излишествовали по части девчонок и, вообще, «впадали».
Вокруг этой «творческой группы» всегда тёрлись жуткие маргиналы, типа некоего огромного амбала Абрама, который любил только две вещи на свете – Элвиса и подраться. Если на сейшне присутствовало засилье гопников, то он тут же рекомендовался неформалом и сочно мочил урок, даже не выходя «по-пацански» из зала в туалет. Ну а если же в основном тусовалось немытое и нечёсаное «нефорьё», он немедленно раскланивался, как самый злобный «гопарь», и так же от души дубасил «волосатиков».