А ещё «жило там и было» некое легендарное существо «Мами́на» (ударение, кстати, именно на «и»), которого я никогда не видел, но мне и настоятельно не рекомендовали подходить к этому буйному экземпляру близко. Он мог совершенно немотивированно «отметелить» любого, кто ему не приглянется, а зыбкие симпатии-антипатии его предугадать было категорически невозможно. Безоглядно любил он лишь Ретивина и его психомузыкальную команду.
И вот именно ему, грозному Мами́не, принадлежит фраза, ставшая сакральной в наших рокерских кругах: «Да х…йли думать про чё песня? Песни ваще бывают только о трёх вещах: про е…лю-ху…блю, дьявола-х…явола, и х…й пойми!». А ведь, если вдуматься, только на эти три вечные темы и пишутся все нетленные полотна.
А хорошо, что всё-таки есть эта третья весьма обтекаемая категория «х…й пойми» – ведь всегда же будет наличествовать необъятное пространство для творчества без штампов, рамок и комплексов! Сам Мами́на дозволил!
Подлые и благородные разбойники
Часто что-то я принимаюсь «слёзно припоминать» свое далёкое детство, наверное, планомерно старею, как и положено мудрой природой, хотя и чувствую себя таким же обиженным подростком, кому недодали ласки и внимания вечно занятые собой родители и заносчивые одноклассницы.
Вот такое «загубленное» детство получается. По теперешним «тырнетовским» временам тинэйджеру всё же, думаю, полегче – всегда на параллельном пространстве искусственного мира найдется дружок, аль подружка, что «полюба́с» спасут от отчаянного детского одиночества. Я бы, пожалуй, назвал нынешнее «сетевое» детство не «загубленным», а в контексте «и-нета» «загугленным» (ну, в смысле, от всезнающего google).
В моём странном детстве культ виниловой пластинки был настолько серьёзен, что сегодняшняя ветреная мода на винил лишь лёгкое женское кокетство. Тогда недосягаемая для нас, «нищедротов» пластиночка «весила» рубликов сто или «рубль», как говаривала на жаргоне бойкая «фарца». Это сумма равнялась начальной инженерской зарплате, поэтому добыть такие бабки убогому школьнику можно было только хитростью и лишениями.
В складчину мы, четверо начинающих «аудиофилов», еле наскребли искомую сумму, и я отправился к знакомому пластиночному магнату. Тот деловито осмотрел наши сиротские девяносто рубликов и, ненадолго призадумавшись, выдал нам «трэшевый» Exumer: «Ну, на Металлику вы не тянете… Возьми вот эту, чувачок, так будет не обидно ни мне, ни вам. А за это «железо» вы, «что хош» потом поменяете, отвечаю, с руками оторвут!».
Чуть собранные «немыслимые» средства представляли собой весьма живописный набор мятых трёшек с червонцами, к которым даже прилагалась моя бесценная коллекция олимпийских рублей, что я годами прилежно собирал и страшно гордился редчайшим подбором. Пересчитывая «сиротское», пластиночный центровой увидел-таки железные, с Гагариными и Олимпиадами рублики и с определённой неловкостью перед малолетним делегатом полуиронично произнёс: «Вы это чего, последнее что ли собирали?». Я деланно небрежно парировал, мол «да ты чё, просто так вышло, валялись, не пропадать же…». По правде говоря, они были, конечно же, последние.
Сейчас, честно скажу, жаль рубликов, где теперь такие красивые нароешь, но тогда в вывернутой башке гипнотически звенело только одно: «Своя пластинка, каждую неделю обмен, море музыки, скоро счастье…». Вращающиеся глаза были завешены пеленой небесных перспектив, а посему была продана даже первая «семиструнка», кустарно и убого переделанная на «шестиструнную».
Десять рублей пришлось брать в долг, за который я чуть не «ответил перед пацанами» – денежки попали ко мне из «криминальных структур» нашего двора, а проще говоря, от местной шпаны. Взять мне было больше неоткуда. А вот когда же пришёл безжалостный срок отдачи, то пресловутого «чирика» я не достал. Первый раз в жизни мне стало по-настоящему жутко страшно – я уже доподлинно знал к своим четырнадцати годочкам, что такое «ставить на счётчик», и как некоторые «озорники» законно получали «ножичка» за неуплату. Речь впервые шла об угрозе моей маленькой жизни. Такое вот мрачное столкновение с дворовой реальностью. Но как ни крути, а в такие «критически-стрессовые» моменты весь запуганный «организмик» работает на полные «триста тридцать» процентов на выживание. И скоренько-скоренько было обменено на дензнаки всё нужное и ненужное, и сияющая новизной красная бумажка была с достоинством передана шустрому «деловому» человеку.
Пластиночка стала нашей! Бедные, наивные идиотики, мы «оборотисто» решили переписывать этот «сверхсвежий металлолом» на кассеты за наличные и натуральный оброк местным школьникам-меломанам. Для чего в «синдикат» был рекрутирован дополнительный чувак, мажорские родители которого владели немыслимой «акаевской» вертушкой и дорогущей декой «Sony». Важно обсудив свою долю, новоявленный предприниматель влился в то, что «именуется в простонародии шайкой», как говаривал незабвенный Глеб Жеглов. Но оказалось, что любителей «благородного трэша» в нашей занюханной школе отродясь не бывало, да и вообще, тратить рубли-копеечки, кроме как на кино-газировку-мороженное никто и не собирался. Так, не отбив начальных вложений в деликатный бизнес, коллегиально было принято решение обменять многократно переписанный и зацелованный «пласт» на «куче», что рядом с трамплином – самой первой и жёсткой горьковской «толкучке».
Тут регулярно устраивались жестокие ментовские облавы, где за пластиночку с «эсэсовским» логотипом «Kiss» можно было схлопотать и условный срок за «идеологию», да и статью за спекуляцию тогда никто ещё не отменял. Бодрящей зимою можно было сверху трамплинного котлована наблюдать сюрреалистическую картину отработанного налёта на горе-меломанов – со всех сторон бежали, загоняя «меняющихся» в кольцо, суетливые милиционеры и некто ещё пострашнее в штатском. Вся площадка «толкучки» была усеяна разноцветными конвертами – меломаны выбрасывали на снег свои сокровища, лишь бы не взяли их с опасным поличным. От вида такого противоестественного количества винила сладко и жутко кружилась голова. И ходили легенды, что некоторым оказавшимся рядом «ханурикам», вроде меня, удавалось на халяву подобрать несколько штук фирменных реликвий. Но что потом доблестная милиция сама присваивала в панике брошенное и нередко приторговывала «мародёрским» товаром, это уж к никакой махровой гадалке ходить не стоит.
В одно из скучнейших воскресений мои непреклонные предки так и не выпустили меня на улицу, заставив зубрить напрочь запущенную алгебру. Были просмотрены детсадовские, надоевшие, но санкционированные родителями «Будильник» и «В гостях у сказки», и я, кляня все науки на свете разом, отправился к себе в комнату делать вид, что усиленно шевелю извилинами. А на деле старательно выводить в тетради завораживающее «лого» «Iron Maiden», чем, собственно, и старательно занимался весь Универ и даже недолгую службу в кошмарном Сбербанке.
В дверь позвонили, и я на пороге увидел своих куцых подельщиков по виниловому промыслу – наконец-то ребятушки решились на обмен. Несмотря ни на какие слёзные уговоры с истерикой отпущен я не был, за что и душевнейше благодарен предкам моим и судьбе. То страшное, что случилось, было наперебой доведено до меня глубоким вечером.
Пластиночку вполне себе удачно удалось «махнуть» на «Металлику» («восемьдесят четвертого, тот, который с электрическим стулом на обложке»). А вот дальше всё пошло как-то похуже…
Огромное стадо омерзительных гопников на обратном пути следования моих бедолаг-компаньонов окружило их тройным кольцом и убедительная просьба «слышь ты, дай пластиночку заценить», ну никак не могла остаться без внимания. Вот почему этот знаменитый альбом я послушал лишь в зрелом возрасте, и он не станет уже никогда одним из моих любимых.
«Пласт» отобрали бы по-любому, только в случае жалкого сопротивления прежде бы «оборзевших карапузов» от души потоптали, поэтому «Металлика» была отдана мудро без боя. А потом самый мелкий и подлый «гопарь» суетливо выгреб мелочь из карманов каждого из «осиротевших», чем вызвал презрительные взгляды даже у своих.
Вот такая история грустная…
А канувший в бездну красавчик «Exumer» я себе всё равно потом разыщу, и никакие поганые сволочи больше не лишат меня любимой игрушки из детства.
Давайте так, чтобы не заканчивать на тягостной ноте сей трагикомический рассказик, поведаю-ка я вам ещё один презанятный случай на ту же «виниловую тематику».
Однажды на той же вечной нашей «толкучке» в курьёзный «Клуб меломанов» или, не помню, как он там назывался по-советски, но выглядел он просто, как совдеповская столовка, ворвался огромный сипатый и бухой в сосиску бандюган. Он грозно подошёл к одному из столов и, цапнув лапой ту же многострадальную «Металлику», только «восемьдесят шестую, ту, что с крестами», рявкнул: «Чё это за музыка такая, б…я? Я, короче, послушать беру, а в следующее воскресенье верну, отвечаю!». И ушёл. Счастливчик, только что «загнавший» сей экспонат, покрылся испариной в облегчении. Купившего же воздух откачивали всем сочувственным собранием.
Прошла неделя, чувак-погорелец христиански смирился уж с горькой потерей и по обыкновению тихонько общался в родном меломанском кружке. Как вдруг снова могучим пинком вышибается дверь, и в благородные стены вваливается вновь эта же пьяная детина. Криминальный амбал «сильно нетрезво» подошел к побледневшей «жертве искусства», швырнул ему на стол потерянный для него уже навеки «альбом» и, прохрипев «ху…ня твоя музыка!», выкатился прочь.
Это как в славной сказке, милый мой читатель, мы столкнулись в данном необыкновенном случае с разбойником благородным…
Поэт на Горбушке – жизнь проиграна?
Уже и не знаю, не гадаю, не ведаю, смогу ли я когда-нибудь зарабатывать на чёрствый, честный хлеб единственным, что умею – петь свои самодельные песенки, заставляя неприкаянных людей забыть хоть на час, что жизнь тяжела, да к тому же ещё и так издевательски коротка…
В общем, пока, как и раньше, тоскливо зависаю в ватном анабиозе на всяких игрушечных работках, которые сгодятся разве что для ленивого студента, а лучше – бодрого пенсионера.
Эдаким вот вечным студентом меня и занесло на культовую Горбушку – место, куда я больше всего боялся попасть.
Когда я подраненной, но свободною ещё рысью пробегал по длинным, шумящим «горбушечным» рядам в поисках редкого джазу, я невольно наблюдал эти пустые глаза продавцов, кричащих вслед бессмысленное и монотонное: «Фильмы, программы, игры!». Обрывки кошмарных разговоров, доносившихся до моих ушей удручали ещё больше: «Ну чё, как у тя сёдня продажи? Да ваще ни о чём!». Столько мрачной тоски читалось во взглядах местных торгашей, что я категорически решил тогда для себя – куда угодно, хоть в захолустный музыкальный магазин, муторно настраивать гитары, но только не на «Горба́»!
Хотя необходимо «принципиально» отметить то, что, к примеру, Ад Руслана – это как раз нудно «торговать клавиши с барабанами», и именно сие для него самое последнее падение настоящего музыканта, почище даже игры в конченном «сидячем» кабаке.
А я вот до одури боялся оказаться среди пресловутой торгашеской касты, что жаждет одного – «впарить», «втюхать» лоху-покупателю всё, что даже ему и нафик не нужно. Главное же – икона, фетиш, идол: ПРОДАЖА! А это немедленный «живой» навар на сегодняшнее вечернее пивко, подозрительную токсичную шаурму из засаленного ларька и, если повезёт, на ночку с соседкой по «благородному торговому ремеслу», а проще, мясистую тёлку, что через две палатки уже неделю, вздыхаючи, эротически посматривает украдкой на мощную фигуру коллеги по цеху.
А надо сказать, все они, «горбушечники», как на подбор, с могучими спинами, борцовской грудью и «бицухами» штангистов-олимпийцев. Правда, всё это великолепие всегда украшает увесистое пивное брюшко, как бы довершая образ, теперь становящийся почти совершенным в глазах местных любвеобильных дам.
Со временем я стал с лёгкостью понимать по едва уловимым томным взглядам и знакам обоих полов, кто и с кем уйдёт сегодня в тёмную ночь на станции «Багратионовская».
А ещё они крайне хитры, жадны и завистливы, словно подземные тролли, о чём и я был заботливо предупреждён своим матёрым боссом, дабы я не вздумал делиться с ними счастливой вестью о свежепроданном товарце.
Вначале «дебютный залёт» на Горбуху вышел щадящим – я впал в немилость у капризного начальства центрального магазина «Репаблика» за довольно демонстративное и презрительное «не отношение» ко всему этому «нетрадиционно ориентированному псевдогламуру», что, куражась, царил в этом дешёвом «храме хипстеров».
Вот вы можете мне сказать, кто такие, мать их, хипстеры? Я знаю, кто такие «мажоры», «стиляги», «сатанисты», «дабстепперы», «героинщики», «неформалы», «в законе», «лесбиянки», «металлисты», «качки», «некрофилы», «флешмоберы», «пикаперы», «хиппи», «битломаны», «зелёные», «лимоновцы», «панки», «толкиенисты», и всё остальное бесконечное «рассейское» разнообразие придурей. Но кто они, эти самопровозглашённые крикуны? Любое вышеперечисленное социокультурное образование упрямо несёт в себе хоть какую-то частичку смысла и значения. Эти же…
Ладно, без непечатных эпитетов попытаюсь описать «хипстера» так, как вижу его я: это пустой, как барабан, молодой человек, за душой которого нет настолько ничегошеньки, что он начинает отчаянно пытаться хоть сколько-нибудь «наработать» собственную отсутствующую «значимость». Для этого напяливаются очки с толстой чёрной оправой, чем вычурнее, тем лучше, шляпки, котелки (всё тайно подсмотрено в жалких журналах, типа «Афиша»), инфантильные «кедики» и узкие брючки, вызывающие в памяти гоголевского Хлестакова и, вуаля! Всё готово, вы – «хипстер»! И конечно не нужно забывать о том, что на каждом углу нужно важно долдонить о «построке» (не зная, впрочем, ни одной команды модного жанра) и непременно об «олдскуле».
Представьте такую вот весьма типичную сценку… Я – подневольное существо, вынужденное отвечать каждому недоумку (а вот они как раз и подкатывают), и вот уже прямо передо мной разнополая парочка этих самых «хипстеров», расфуфыренных по первому сорту. Происходит тошнотворный, стандартный для подобных типов выплеск целого набора фразочек, вроде: «Ой, вау, смотри «Роллинг Стоунз». Они такие крутые… Да, это оч крута, оч крута-а… А у вас есть «До-орз»? А «Джой Дивижн»? Ой, это оч крута-а… А есть такие же, только «на японии»? Японские – это оч крута-а… А можно посмотреть?». Японские аудиофильские диски с деланным пониманием важно и долго вертятся в руках и всегда возвращаются со словами: «Ага… Спа-асибо…». Никогда и ничего «хипстеры» не покупают, они всё качают «вконтакте». Потом следует другой обязательный вопросик: «А у вас есть «олдскул»?». На резонную попытку уточнить, «олдскул» какого жанра нужен этим «знатокам», «олдскул хип-хопа» или «рокерский олдскул», выкатываются непонимающие и почти обиженные глаза обескураженной блондинки и заявляется оскорблённо-недоумённое: «Ну «олдску-ул», вы что, не знаете?!».
Всем этим умопомрачительным сущностям я посвятил в своё время весьма ядовитую песенку «Беспонтовые люди». В комментариях, полагаю, необходимости не имеется.
А вот ещё одна замечательная акция от «пригламуренных» метросексуалов: берётся резиновая «стильная такая» корзина для покупок, вешается манерно на «пересоляренное» предплечье, и неторопливо идёт томное закладывание туда «миленьких таких» штучек – модных книжонок, дисочков с лаунж-джазом, разноцветных модно-убогих сувениров. Когда корзинка наполняется и «шопинг» произведён всласть и в полном объёме, это «райское созданье» быстренько озирается и… Корзина тихонько оставляется посреди зала, а «шоппингующий» исчезает. И ни разу я не смог заметить того тонкого момента, когда происходит проворный сброс покупок, делают они это просто мастерски, как шкодливые котики, за которыми вечно приходится подбирать.
И вот из этого «волшебного места» я и был сослан за «не по чину» строптивость в далекий филиал, в аккурат, на территории зловещей Горбушки. То есть формально я не стал ещё совсем уж «горбушечником», но близость к ним была уже ощутимо опасной.