При проведении НИР с ракетой 8К65У на стартовой площадке № 108 с подвижными средствами заправки под руководством председателя комиссии (нашего начальника отдела) полковника Н. И. Кульченко 25 марта 1965 года произошла катастрофа с гибелью людей. Погибли два солдата, а на тринадцатые сутки умер капитан А. Щербина. Причина – человеческий фактор, о котором и сейчас много говорят.
Тут необходимо отметить несколько моментов, которые и привели к катастрофе. В начале испытаний батарея была построена, и ей поставлена задача: установить ракету на пусковой стол и заправить компонентами топлива. Работы проводились личным составом батареи, который не имел практических навыков по заправке и сливу настоящих компонентов топлива.
Батарея занималась профилактическими работами на оборудовании площадки № 108. Командиром батареи был капитан Г. Панкевич, временно исполняющим обязанности начальника заправочного отделения был заместитель командира батареи по технической части капитан А. Щербина.
Ракета 8К65У была установлена на пусковой стол и заправлена полностью компонентами топлива. После заправки председатель комиссии полковник Н. И. Кульченко дал команду на обеденный перерыв. Офицеры инструкторской группы, куда входили: я – как начальник, капитан А. Беседин – инструктор электроогневого отделения, капитан В. Иванов – инструктор по двигательной установке, капитан Ю. Лемешко – инструктор по заправке и председатель комиссии полковник Н. И. Кульченко – на автобусе поехали на 70-ю площадку в столовую.
После обеда по прибытии на стартовую площадку полковник Н. И. Кульченко не дал команду на построение отделения заправки и инструкторской группы на постановку задачи на последующие работы и инструктаж по технике безопасности. Это была первая ошибка. Он дал команду на подготовку к сливу горючего. Это вторая ошибка. Я доложил полковнику Н. И. Кульченко, что по инструкции необходимо сначала слить окислитель.
Он ответил, что если мы не сольём горючее до 17 часов и не успеем отправить заправочные агрегаты (цистерны) на 87 площадку на заправку азотом, то завтра не сможем с утра начать работы. Это третья ошибка – спешка. Я доложил полковнику Н. И. Кульченко, что отсутствует инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, на что он сказал: «Если расчёты готовы, то будем начинать работать».
Если бы было построение на постановку задачи и инструктаж, то к этому моменту прибыл бы инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, и этого кошмара не случилось бы. Начальники заправочных расчётов доложили командиру батареи капитану Г. Панкевичу о готовности к сливу горючего, а он доложил мне (начальнику инструкторской группы), и я доложил председателю комиссии, который дал команду: «Слить горючее».
Расчёт горючего приступил к сливу, но никто из офицеров заправочного отделения не проконтролировал состояние горловины трубопровода дренажно-предохранительного клапана (ДПК), на которую номер расчёта (солдат) установил транспортировочную (красную) заглушку, чем отсёк (отсоединил) бак горючего от атмосферы.
По инструкции этого делать не положено. Это была самая большая ошибка, которая, в конечном итоге, и привела к катастрофе. Номер расчёта заправочного отделения (солдат) не знал чётко свои обязанности и требований инструкции при сливе горючего. А инструктор по заправке капитан Ю. Лемещенко, прибыв на стартовую площадку, не смог проконтролировать данный узел ввиду отсутствия на нём спецодежды и был отправлен полковником Н. И. Кульченко её одевать, что спасло его от гибели.
Примерно через три-пять минут после убытия капитана Ю. Лемещенко в приборном отсеке (между баком горючего и окислителя) появилось пламя. Во время слива компонента при установленной заглушке образовался вакуум в баке горючего, атмосферным давлением повредило трубку окислителя, проходящую через бак горючего, произошло соединение горючего и окислителя и самовоспламенение компонентов.
Рядом со мной стоял командир батареи капитан Г. Панкевич. Поняв, что не только погасить, но и локализовать огонь в случае распространения пламени не удастся, я крикнул ему, что надо срочно покинуть стартовую позицию. Развернувшись на 180 градусов, побежал в сторону КПП и, пробежав примерно метров 25-30 от пускового стола, был сбит с ног взрывной волной.
Взрывом были разбросаны компоненты топлива, которые самовоспламенялись и горели на расстоянии около 70-80 метров от пускового стола. Упав, я потерял сознание (шок), но через некоторое время, придя в себя, понял, что надо вставать и бежать.
На мне горела шинель, а фуражку с головы сбило взрывом. На ходу сбросил шинель и, выскочив из огня, побежал на КПП, чтобы вызвать пожарные машины, но набрать нужный номер по телефону не смог, так как пальцы рук не слушались. Руки были обожжены, потом врачи в госпитале сделали заключение, что ожог четвёртой степени.
Я сказал контролёру, чтобы он вызвал пожарные машины, но в это время уже прибыла водообмывочная машина с соседнего (пл. 87) стартового комплекса. И тут же подъехал автобус, из которого выбежал водитель с чайником в руке и полил мне на руки и на голову.
Через несколько минут, миновав КПП, ко мне подошёл капитан А. Беседин. Спросил: «Иван как тебе моё лицо?» Не стал его обманывать: «Да, выглядит ужасно!», на что он тут же ответил: «Это ты ещё своего лица не видел!»
Нас привезли на площадку 4-Н в санчасть. Через некоторое время начали прибывать вертолёты и отправлять в госпиталь обожжённых солдат и офицеров. Меня и А. Беседина отправили последним рейсом, потому что мы просили первыми отправить солдат. Что было на площадке № 108 после моего убытия, я не знаю. Всех пострадавших разместили в зале на первом этаже госпиталя.
На второй день нас посетил начальник полигона генерал-полковник В. И. Вознюк и дал указание начальнику поликлиники о заказе путёвок в санатории для дальнейшего лечения после выписки из госпиталя пострадавших. Затем нас разместили по палатам.
Нас, инструкторов, вместе с начальником отдела полковником Н. И. Кульченко разместили в одну палату. Ведущим врачом нашей палаты была Лучко Вера Иосифовна – заслуженный врач РСФСР. Обращалась она с нами, как с детьми. Наверное, потому что не было у неё своих детей, а мы были ещё молодыми. А может быть, так и должен поступать врач со своими пациентами.
Чтобы наши лица не были рябыми, Вера Иосифовна сама обрабатывала их, не доверяя это сёстрам, а иногда и уколы делала сама.
Первые дни пребывания в госпитале наши организмы отказывались принимать пищу, хотелось только пить. Вера Иосифовна, которая прошла всю войну, сказала, что перед едой разрешает употреблять по 50 грамм спиртного для аппетита.
Когда мы сообщили об этом своим жёнам, они возмутились, сказав, что «вы тут ещё и ума лишились». Мы попросили их узнать об этом у врача, который и подтвердил своё мнение. Жёны начали приносить нам водку. И мы стали употреблять и водку, и пищу, и пошли на поправку.
У меня было обожжено 20% площади тела, из них 1,5% – ожог четвёртой степени. В Капустин Яр приезжал и консультировал врачей госпиталя начальник Ленинградской клиники по ожогам и обморожению профессор Ариев. Посмотрев меня в перевязочной комнате, он сказал врачам, что меня необходимо отправить в Ленинград в клинику для ампутации рук и дальнейшего лечения.
На второй день в палату прибыл его порученец и начал меня уговаривать на поездку в клинику, но я сказал, что руки у меня здесь заживут и отказался от поездки. В госпитале мне сделали две операции по пересадке кожи.
Как я раньше отмечал, у меня было обожжено 20% площади тела: головы, лица, обеих кистей рук, ягодиц и задней поверхности бёдер, из них 1,5% – ожог четвёртой степени – получили обе кисти рук и волосистая часть головы (140 квадратных сантиметров). В связи с этим мне и были сделаны две операции.
Первая сделана под общим наркозом, а кожу снимали с передней части левого бедра и перемещали на голову, каждый палец и подушечки рук. Кожу сняли площадью 20 на 10 сантиметров, на руках кожа не прижилась, но под ней наросла новая, что меня порадовало.
Вторую операцию делали под местным наркозом и снимали кожу уже с передней части правого бедра площадью 15 на 10 сантиметров, и клали только на голову. Операцию по пересадке кожи на пальцы рук делали и полковнику Н. И. Кульченко. У капитана А. Беседина сгорело одно ухо, и был большой шрам на лице. А у одного из солдат сгорели оба уха, он получил большой ожог тела.
Несколько солдат было отправлено в Ленинград в клинику с большими и глубокими ожогами тела, лица, рук. А всем оставшимся пострадавшим офицерам и солдатам операции и все необходимые процедуры делали врачи госпиталя и небезуспешно.
Солдат, который установил заглушку, в палате рассказал об этом сослуживцам. Он сказал, что установил заглушку потому, что хотел заглушить открытый трубопровод, чтобы ничего в него не могло попасть, и думал, что так и должно быть. Солдаты хотели с ним что-то сделать, но его перевели в другую палату.
После выписки из госпиталя я обратился в поликлинику за путёвкой, которую обещали. Начальник поликлиники заявил, что нужно обратиться к начальнику госпиталя. Начальник госпиталя после обращения к нему сказал, что он путёвками не занимается и что этот вопрос решает поликлиника.
Я понял, что путёвки нет, и попросил начальника строевого отдела части выписать мне отпускные документы на мою родину, что он и сделал. Сотрудники моей жены и знакомые уговорили её пойти на приём к В. И. Вознюку и рассказать об этом, чтобы с другими так не поступили.
В. И. Вознюк возмутился и велел сдать отпускные документы, вызвал начальника медицинской службы и приказал обеспечить путёвкой в течение двух-трех дней. Путёвку мне дали в Крым, в санаторий «Фрунзенское». Да и другим пострадавшим давали в тот же санаторий. Правда, путёвка была только на двоих, без ребёнка, которого пришлось отвозить к моим родителям в Тамбовскую область.
Офицеры, прибывшие после меня в санаторий, сказали, что В. И. Вознюк объявил взыскания офицерам, причастным к заказу и распределению путёвок. Оказалось, что мою семейную путёвку в поликлинике перепланировали человеку более высокого ранга для отдыха с семьёй.
В санатории с нами произошёл такой инцидент. Когда мы первый раз пришли в столовую, я попросил заведующего столовой, чтобы мне разрешили сидеть за столом в шляпе, так как на голове у меня ещё не зажил очаг поражения, да и пересаженная кожа смотрелась неприглядно.
Нас посадили за стол, а за соседним столом сидела тоже пара – муж с женой. Увидев мои розово-синие кисти рук (новая кожа) и шляпу на голове, они встали и ушли и больше не появлялись за столом. Официантка нам сказала, что он требовал, чтобы я не появлялся в столовой в шляпе, а тем более за столом. Мы позже узнали, что это был полковник с полигона Байконур.
…После санатория, побывав в отпуске по болезни, в октябре я вышел на службу в свой отдел. В отделе начальство мне объявило «строгий выговор» от Главкома Ракетных войск и задержку на присвоение очередного воинского звания. Сообщили о переводе в другие воинские части начальника учебного центра полковника Шаргородского и начальника политотдела полковника Шильняховского, а вместо них были назначены Герой Советского Союза полковник И. Хоменко и полковник М. А. Воронкин соответственно. Начальник отдела полковник Н. И. Кульченко был переведён в военную приёмку в город Загорск, а вместо него назначен его заместитель подполковник Л. Ф. Будкин.
Вот к каким последствиям может привести человеческий фактор, о котором и сейчас говорят после какой-нибудь произошедшей аварии или катастрофы. Чтобы таких факторов было как можно меньше, а лучше, чтобы их вообще не было, каждый человек должен выполнять общепринятые нормы человеческой жизни, а работающий должен чётко знать свои обязанности на своём рабочем месте и строго выполнять требования руководящих документов и инструкций.
В дальнейшем началась моя штатная служба в отделе по проверкам боевых пусков ракет 8К65 (Р-14) приезжающими на отстрел расчётами, стоящими на боевом дежурстве. Полигон Капустин Яр сыграл большую роль в организации, обучении и постановке на боевое дежурство частей РВСН.
Кроме учебного центра (в/ч 25576) на 10-й площадке (в городке), были организованы курсы, начальником которых был полковник Г. Тюрин. Офицеры технического состава обучение проходили на тренажёрах, которые располагались в классах, а офицеры медицинской службы практиковались в госпитале. Один из группы медиков, старший лейтенант, присутствовал, когда мне делали первую операцию. Он же находился у моей кровати и после операции.
Степи Капустина Яра весной превращались в сплошной тюльпанный цветастый ковёр. К майским праздникам, если удавалось на служебном транспорте попасть в этот цветник, то набирали целые снопы тюльпанов разной расцветки. Майские праздники отмечались шествием по центральной площади городка колонн по учреждениям, родители приходили с детьми, которые несли в руках флажки, разноцветные шарики, цветы, играла музыка.
На летней танцплощадке, которая располагалась за Домом офицеров, устраивались танцы, в летнем кинотеатре показывали кинофильмы. Дом офицеров являлся центром культуры полигона, в нём проходили торжественные вечера, концерты, демонстрировались кинофильмы, устраивались соревновательные танцы и победившим вручались призы. В Доме офицеров была художественная самодеятельность, женский хор, музыкальный ансамбль под руководством капитана И. Силичева, работали курсы, кружки.
Но кроме приятных моментов, недели через две после половодья, наступали и неприятные, когда начинала вылетать мошка. При работах на стартовой площадке личному составу медиками выдавалась жидкость, которой смазывались открытые участки тела.
Мошка досаждала целый месяц. После половодья до покоса травы местная власть села Капустин Яр с целью сохранения травяного покрова не разрешала ездить автотранспортом через мост на другую сторону Ахтубы для рыбалки на озёрах. Но рыбаки находили способы проезда, иногда и за бутылку водки.
Рыбу можно было ловить в Ахтубе, но осетра, белугу и севрюгу ловить запрещалось. Ловили судака, леща, язя, чехонь и другую рыбу. А если попадался осётр, то забирали и прятали от возможного появления инспекторов рыбнадзора. Ловили осетров и некоторые наши офицеры учебного центра. Например, майор С. Городничев за один день поймал трёх осетров: пяти, восьми и десяти килограммов. На мотоцикле он смог привезти рыбу домой.
А наш начальник штаба подполковник Т. Зенков со своими подчинёнными офицерами, будучи на рыбалке на Волге, поймали на закидушку белугу весом сто килограммов. Вытаскивать её помогали даже соседи-рыбаки. Эта рыба в длину не умещалась в автомобиль-пикап, и её пришлось свернуть в кольцо и укрыть, чтобы не было видно при проезде через мост. Из той белуги было взято около ведра чёрной икры.
Осетрину можно было купить нелегально на базаре и у местных браконьеров. Даже у нештатных инспекторов рыбнадзора, которые сами ловили и изымали у тех, у кого не было такого удостоверения, и продавали, как говорили, из-под полы. Килограмм осетрины стоил рубль – и свежей, и солёной. А чёрная икра стоила три рубля – пол-литровая банка.
Кроме рыбалки, в выходные и праздничные дни в городке организовывались соревнования офицеров между военными частями по баскетболу, волейболу, по шахматам и другим видам спорта. Во дворах некоторых домов были оборудованы волейбольные площадки, где соревновались жильцы между домами. Семьёй ходили пешком отдыхать на Подстёпку, ходили в Дом офицеров на разные культурные мероприятия.
…Капустин Яр сыграл огромную роль в испытаниях ракетной техники и ракет разных типов, принятии их на вооружение, постановке их на боевое дежурство, в обучении личного состава РВСН. Впервые был произведён пуск ракеты с атомной головной частью, участником которого был и я.
На полигоне по итогам запусков академических ракет были сделаны выводы о возможности полёта в космос. В дальнейшем полигон не стал удовлетворять требованиям по запуску новой ракеты Р-7, которая должна выводить на орбиту спутники и космические аппараты. Для этих целей и был построен полигон Байконур.