Даже в Дессау «брюквенная зима» постепенно становилась беспощадной реальностью. Мало-помалу лица женщин, детей и стариков начали приобретать оранжево-желтый оттенок. Исключение составляла Лена. Ее кожа сохраняла фарфоровую белизну. Впоследствии она не раз вспоминала эти времена: «Во время войны у нас из еды была только брюква, одна только брюква, и ничего больше. У всех пожелтела кожа – у всех, но только не у меня. Забавно? Мне тогда было всего шесть лет». На самом деле ей было шестнадцать. Марлен разбрасывала годы как конфетти.
В ту зиму Эдуард фон Лош предложил руку и сердце молодой вдове Дитрих, и Йозефина приняла его предложение с признательностью. Эдуард был лучшим другом Дитриха. Она знала и уважала его с того самого дня, когда муж впервые привел его к ним в дом – познакомить с молодой женой. И Эдуард был единственный из друзей Луи, кто – она это чувствовала – не прощал ему безответственное поведение.
Эдуард по доброте душевной не желал ничего иного, как только заботиться об осиротевшей семье своего друга, защитить ее в наставшие тяжелые времена. Он не требовал, чтобы Йозефина любила его. Ему было довольно самому любить ее.
Клан фон Лош впал в негодование. Они заявили Эдуарду, что Йозефина ему не ровня и что если он упорствует в своем глупом желании жениться на амбициозной выскочке, то семья не только откажется принимать его жену, но и вообще умывает руки, считая его поступок неблаговидным.
Она была в черном. Церемония венчания прошла скромно, как того требовали положение невесты-вдовы и военное время. Дочери не присутствовали. Лизель, хотя и продолжала оплакивать отца, приняла отчима с искренней любовью. Лена проигнорировала новый брак матери и вела себя так, будто ничего не произошло. Мать могла сменить имя на фон Лош, ее же навсегда останется Дитрих. В последующие годы родной отец и фон Лош сольются в ее памяти, утратив характерные для них черты и став одним человеком.
Эдуард перевез новое семейство в прекрасный дом, расположенный в одном из самых фешенебельных кварталов Берлина. Каждый день стал напоминать Рождество в миниатюре. На некоторое время им показалось, что война где-то далеко. Иногда по утрам появлялось настоящее молоко и даже целый круг сыра. Чудесным образом возникали маленькие коричневые кулечки с бесценными кофейными зернами. Два-три раза – целые сахарные головы, и еще был хлеб – хлеб из настоящей муки! Соблазн увидеть Йозефину улыбающейся отправлял Эдуарда на поиски деликатесов, и он радовался, что ему по карману чудовищные цены черного рынка. Однажды перед сном Йозефина нашла живой цветок на своей подушке. Великолепную желтую розу! Розу в военном Берлине? Как Эдуарду удалось достать ее? Вероятно, она стоила целое состояние! Эдуард сиял. Видеть жену счастливой было так сладко. Скоро ему предстояло покинуть ее. Совсем немного времени выпало ему для того, чтобы дарить ей радость.
Берлин
2 апреля 1917
Наконец-то у меня есть место, где я могу побыть одна. Мне отвели мансардочку над ванной комнатой. Тут большой ковер, розовые занавески и электрическое освещение. По вечерам очень уютно. Я так тоскую по весне, по лету. У нас такой хороший дом, но здесь принято выходить на улицу только затем, чтобы посмотреть, что носят другие, не отстать от моды и не ударить в грязь лицом. Ах, как славно было бы лежать на лугу в платье с узким лифом и широкой юбкой, лежать и просто мечтать. Я попросилась у Мутти поехать к тете Тутон. «Нельзя». Будь я матерью, я была бы счастлива, если б мой ребенок веселился и хорошо питался – вместо того, чтобы торчать в Берлине за зубрежкой. Грустно, что я больше не влюблена в Улле Бюлова. То есть как раньше – те чувства были очень-очень приятны.
Целую, твоя Лени
Немецкие субмарины бороздили Северную Атлантику в поисках как врага, так и тех, кто придерживался нейтралитета. Выждав сколь возможно долго, Вудро Вильсон объявил, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны с Германией. Вскоре американские солдаты хлынули во Францию в готовности пройтись маршем под веселые мотивчики Ирвинга Берлина и Джорджа М. Коэна и спасти мир. Почему бы и нет? Поход сулил почет и славу!
Их путь отметит бесконечная череда маленьких белых крестов на холмах Шато-Тьери.
13 апреля 1917
Хоть бы кто-нибудь вскружил мне голову. Сегодня мы получили фотокарточку дяди Макса. Милый, милый дядя Макс. Теперь, когда его цеппелин сбили и он погиб, все думают, какой он был милый. Я думаю, война никогда не кончится. Вот теперь и Америка! Лучше сейчас не буду писать, подожду, пока случится что-нибудь интересное. Я жду новую любовь.
17 мая 1917
Весна, а жарко, как летом. Вчера, когда я шла с урока скрипки по Курфюрстендамм, за мной увязались два мальчика.
2 июня 1917
Вчера и сегодня я собирала пожертвования на наши подводные лодки. Завтра попытаюсь отвертеться от этого. У нас такая скучная жизнь. Мутти все время твердит, как хорошо мы живем, но она не понимает, что такое соль жизни, которой у нас нет.
Западный фронт протянулся уже на три сотни миль, от побережья Фландрии, близ Дюнкерка, до швейцарской границы, близ города Базеля. Восточный тянулся на тысячу миль – от Балтийского до Черного моря.
18 июня 1917
Я начинаю влюбляться в Маргарет Розендорф из класса Лизель – иначе у меня пусто на сердце. Насколько лучше, когда у тебя кто-то есть – тогда чувствуешь себя такой хорошенькой. Мы ездили на экскурсию в Фаульбауммерн. Там за мной ухаживал один пожилой господин по фамилии Вибет. Я ходила на фильм с Хенни Портен. Люблю ее. Наконец-то я убедила Мутти переменить Лизель прическу. До сих пор она носила косы на затылке корзиночкой, а теперь сделала пучок с таким особым бантом. Я зачесываю волосы наверх, а по особым случаям выпускаю на шею один локон. Я уже слишком стара для косы.
28 июня 1917
Я так люблю Хенни Портен. Послала ей открытку, чтобы получить и автограф, но она ведь не знает, кому их дает. Просто расписывается, запечатывает в конверт, и готово. Легко и просто. Появились новые открытки: она со своим ребенком. Бедняжка, она еще так молода. Княгиня Эдуард в санатории, лечится от истерии. Надеюсь, она поправится. Она была очень мила, когда мы познакомились у тетушки Валли. Мне купили скрипку за две тысячи марок. Звук чистый. Значит, они хотят, чтобы я занималась всерьез? Что ж, практиковаться будет ужасно приятно, я уверена! Я написала стишок про «наши храбрые подводные лодки».
Настал день, когда Эдуарду пришлось отправляться в свой пехотный полк. Он крепко обнял Йозефину. Перемена, произошедшая с ней, радовала его сердце. Она выглядела чудесно в новом летнем платье. Палевое было ей к лицу. Он не хотел вспоминать ее в черном. Он сделал все необходимые распоряжения. Если его убьют, она останется обеспеченной и ей не надо будет ни у кого ничего просить. Он поцеловал ее. Она прильнула к нему. «Не уходи – не бросай меня – пожалуйста!» – кричало ее сердце. Она знала, что не должна произносить этого вслух, не должна обременять его своей тоской.
– Я вернусь. Да, вернусь. К Рождеству. К тому времени война окончится. Ну, мне пора, пиши мне. Каждый день пиши! Я люблю тебя!
Его поезд ушел, а она еще долго одна стояла на перроне. Потом повернулась и отправилась домой.
Бад-Либенштейн
7 июля 1917
Мы в Либенштейне. Я так мечтала об этом – и что же? Утром мы идем пить воду, а все оставшееся время приходится помирать со скуки. В окружении замечательной природы здесь живут всевозможные несчастные люди. Они приехали сюда вовсе не для развлечений. Куда ни посмотри, каких только нет детей: у кого глаза совсем заплыли, у кого на веках большущие волдыри. Веселенькое место – курорт!
Вчера мы наблюдали, как луна входит в тень земли. Очень красиво.
Хенни Портен прислала мне обратно мою открытку. Большие холодные буквы – ее подпись.
Рядом с нашим отелем что-то строят, рабочие – пленные французы.
В то лето под золотистыми лучами солнца разлагались трупы. Непрерывный огонь тяжелых минометов удерживал людей в окопах, как в ловушках, – они не могли вынести погибших с поля боя. Крысы пировали, объедаясь кониной и человечиной.
17 июля 1917
Графиня Герсдорф, розовые ножки, мое сердце пылает огнем!
Я умираю от любви к ней, она прекрасна, как ангел, она – мой ангел. Я бы держала ее руку и целовала, целовала, целовала, пока не умру. Она не знает, как велика моя любовь. Она думает, что и мне, и Лизель она просто очень нравится. Но на сей раз это настоящая страсть, глубокая, глубокая любовь. Моя чудная графиня. Она так прекрасна.
Вчера я была с ней в парке. Иногда я чувствую легкое пожатие ее руки. Сегодня я даже не могла завтракать, так была взволнована, но Лизель настаивала, что мне надо поесть. Моя чудная обожаемая графиня сказала: «Пойди с ней и позавтракай». Она знает, что Мутти велит мне завтракать, я слушаюсь графиню, как собачка. Я поцеловала ее руку, на ней была мягкая серая лайковая перчатка, она сказала: «Малютка Лени, зачем же целовать эту грязную перчатку!» Она со мной на «ты» и еще зовет меня Марленхен, как я ее попросила. Она сказала: «Ты хочешь, чтобы мы были подружками, да?» Мы вместе были в Эйзенахе – божественно. Ко дню рождения своего мужа она купила серебряный медальон на длинной цепочке и приказала выгравировать на нем: «Кавалер, граф Харри фон Герсдорф». Она подарила мне цветок клевера, который сорвала сама, а потом вставила в серебряную рамочку под стекло. По дороге в Эйзенах поезд въехал в туннель, она взяла меня под руку и положила голову мне на плечо. Я тут же расцеловала ее руки от плеч до кончиков пальцев. Когда мы вынырнули из туннеля, она улыбалась. На обратном пути напротив нас сел молодой офицер. Она сказала: «Граф Визер, не так ли?» Он хотел представиться мне, но графиня сама сказала: «Граф Визер – фрейлейн фон Лош».
В следующем туннеле я снова поцеловала ее руки – она очень развеселилась. Потом поезд остановился на полчаса, и она заказала три пива. Мы пили и сплетничали про общих знакомых. Она сказала: «Марленхен, не смей напиваться». Потом они решили избавиться от меня и велели идти домой с женой викария. Я сказала: «Моя дорогая графиня, я вам больше не нужна, да?» Она сказала: «Ну что ты». Но я-то знаю.
Мы пошли на оперетту «Бедный студент». Я сидела рядом с ней. Она была в черном бархате. Как только погасили свет, я шепнула ей: «Моя дорогая графиня, вы совершенно восхитительны». Она ответила: «Тсс! Когда мы пойдем на “Летучую мышь”, я буду еще лучше». Двадцать четвертого день рождения графини. Надеюсь, мне разрешат надеть мое белое платье.
Йозефина забронировала номера в отеле на весь июль, но внезапно передумала и вернулась с дочерями в Берлин. Тетушки гадали, что могло произойти, почему она так резко изменила планы на лето, но, разумеется, они были слишком хорошо воспитаны и ни о чем ее не спросили.
Берлин
14 августа 1917
Расставание было коротким, и мне было больно. Она подарила мне аметист в серебряной оправе. Я написала для нее стихотворение. Что она о нем подумала, не знаю. Я объяснилась ей в любви и подписалась «Марлен». Если бы она не была замужем, я все сделала бы, чтобы завоевать ее сердце и опередить графа Герсдорфа. Даже сейчас я хотела бы быть им. Я тоскую по ней. Она этого не знает. Она приезжает в сентябре и, может быть, попросит меня сопровождать ее на скачки в качестве «боя». Вот кем на самом деле я была для нее в Либенштейне. Она не хочет признать, что одинаково обращается с Лизель и со мной. Это нечестно, потому что я обожаю ее, а Лизель нет. Она сказала, что Лизель позволено целовать только руку, но не плечо, плечо только мне. Но, когда графиня дарила Лизе кулон, Лиза все-таки поцеловала ее в плечо. Я напомнила графине ее слова, и она ответила: «Но что же я могла поделать?» Так что она точно относится к нам одинаково. Как терпелива любовь. Любовь страдает, ждет, надеется. Ее портрет – в моем медальоне. Иногда моя любовь похожа на детскую, хотя она серьезная, как у взрослых. Это такая любовь, какую я могла бы чувствовать к мужчине. Как же ей не стыдно не понимать меня, она думает, это простое увлечение. Я и сама называю это увлечением, но на самом деле все не так просто. Вся ситуация! Увлечение можно легко забыть, но любовь – нет.
Берлин
30 августа 1917
Она прислала открытку два дня назад, и с тех пор – ничего. Конечно, так всегда происходит между курортными знакомыми, но я все же разочарована. Была ли у меня когда-нибудь по-настоящему счастливая любовь? Когда мы расставались, она сказала: «Марленхен, не плачь!» Как же не плакать, если я знаю, что она начинает забывать меня?
Верховой, прибывший из полка, принес Йозефине весть о смерти ее мужа. В возрасте сорока лет она овдовела во второй раз.
Чрезвычайно бережно вложила она увядшую желтую розу между листами китайской шелковой бумаги, в которую было завернуто палевое платье, и закрыла коробку. Оставив ее на постели, повернулась и вышла из комнаты. Черная вуаль тронула ее щеку. Со связки на поясе она выбрала нужный ключ и заперла дверь. Она больше никогда не входила в ту комнату и не надевала палевое платье. Лизель плакала и молилась, чтобы душа Эдуарда попала на небеса. Дневник Лены проигнорировал его смерть.
17 сентября 1917
Мое сердце переполняет Хенни Портен. Вчера Ханне, Хейн и я ходили на фильм «Пленная душа» в Моцартовский театр. Не могу описать, как это было прекрасно – из-за нее, конечно. Она снимает платье, чтобы купаться голой. Показывают только ее плечи, но сбоку можно разглядеть больше. Она прелестна.
Зарядили дожди, как будто не собираясь останавливаться. Выбоины от снарядов и окопы наполнились водой. Землю на полях развезло. Измученные вконец люди, волоча тяжелое снаряжение, падали в липкую грязь и захлебывались насмерть, прежде чем их успевали спасти.
19 октября 1917
Я пошла к ней домой с цветами, но она переехала. Жена швейцара сказала мне ее новый адрес, но было уже поздно, и мне вдруг расхотелось. Я должна как следует выучить роль, потому что в школе мы ставим «Гувернантку» Конера. Я – Франциска. Я уверена, что стану актрисой.
В Венсене французский орудийный расчет расстрелял немецкую шпионку Мату Хари. Тринадцать лет спустя Лена красиво сыграет в фильме этот драматический момент. В 1917 году никто не предъявил права на труп этой восхитительной дамы, и он попал на стол в анатомический театр. В фильме «Обесчещенная» этого не рассказали.
27 октября 1917
В воскресенье у нас первая репетиция в костюмах. У меня страх перед сценой. Я играю мужскую роль и надену свои черные спортивные брюки, фрак Мутти для верховой езды и белую рубашку с кружевом. Когда я буду играть Франциску, надеюсь, Мутти одолжит мне и розовое вечернее платье, оно так хорошо скроено и идет мне, а я должна быть в длинном платье.
4 ноября 1917
Вчера на вечеринке вместо обычных карточек за столом были карточки с цитатами. И мы должны были занять место в соответствии с ними. Я тут же отыскала мою: «Что жизнь без отблеска любви?»
Три дня спустя русская революция, назревавшая годами, стала свершившимся фактом. Большевики захватили власть. Вскоре гражданская война и голод вгонят Россию в полную разруху.