Жанна Глозман
Нам судьба обязана счастьем
Любовный роман в письмах и стихах
© Ж.М. Глозман, 2015
© Издательство «Смысл», 2015
Моему любимому внуку Натану Глозману
Предисловие
На столе передо мной – перевязанные тесемками пачки пожелтевших писем, открыток, конвертов с пометками «воинское» и «просмотрено военной цензурой». Каждое письмо аккуратно пронумеровано, на каждом проставлены дата и время получения; страницы, даже на полях, густо исписаны, – ни сантиметра пустого места. Это – переписка моих родителей 1940–1943 годов.
Несколько сотен писем. Их писали почти ежедневно. В теплушке поезда, увозящего мать с грудным ребенком в эвакуацию; в деревенском домике при свете коптилки; в грузовике, везущем солдат по фронтовой дороге; в окопе или землянке в коротком перерыве между боями; на больничной койке в госпитале, – в любых условиях, чаще ночью, чем днем, мои родители говорили друг с другом.
Конверт письма М. Файнбойма жене от 21/V-1944
Надпись, сделанная Раей на конверте письма от Марка: «№ 50 14/I—41 г. 7 ч. вечера». Такие пометки стоят на каждом письме
О чем эти письма? О жизни – на фронте и в тылу; о друзьях и родных… Но в первую очередь – о любви, любви всепоглощающей, охраняющей, романтичной и очень красивой. Все, что наполняло эти письма, – будь то поэтические описания тех мест, где авторы оказывались, или жалобы на тяготы жизни в эвакуации – освещено красотой их взаимного чувства.
Они писали друг другу в новогодние ночи, чтобы быть вместе, находясь за тысячи километров друг от друга. Они яростно ревновали и, если писем не было всего три дня, ужасно страдали.
Они считали дни разлуки и мечтали о победе над фашистами, которая стала бы и их личным счастьем: счастьем встречи, счастьем превращения «бумажной» любви в любовь реальную, счастьем прогуляться по любимой московской набережной втроем с дочкой, повести ее на елку, засыпать любимую жену цветами.
Кто они – авторы этих писем?
Красноармейская книжка Марка Файнбойма
Она – Рая Клейман, Раина, Трили[1]; чувствительная и романтичная поэтесса, эгоцентричная и кокетливая красавица, создательница и хранительница домашнего очага; моя мама.
Он – Марк Файнбойм, Маркс, Миша[2]; воплощение душевности, самозабвенной заботливости и альтруизма, оптимист, из прекрасных бархатных глаз которого никогда не исчезала ласковая искорка; мой папа.
Первое предложение папа сделал маме, когда ей было три года, а ему семь.
Через пятнадцать лет они поженились – 1 января 1940 года.
18 сентября 1940 года папу призвали на действительную воинскую службу и через месяц, 18 октября, отправили в Баку.
И начался их роман в письмах.
Рая и Марк Файнбоймы, 1940
Эта фотография, сделанная перед уходом Марка на военную службу, была вложена Раей в письмо, посланное мужу вскоре после его отъезда. Кукла на фотографии была моим «прообразом» – Рая ждала ребенка. На обороте надпись: «Любимому мужу от себя, меня и "проекта" нашей будущей Жаннушечки. Правда, Жанна лучше нас с тобой? Она еще и плакать не умеет, а мы с тобой ноем, что не вместе… С нее пример надо брать! Твоя Раина. 15/XI-40 г.» Имя ребенка было выбрано не сразу, об этом – в письмах Марка от января 1941 года; при его письме от 14/I-1941 можно увидеть и сам оборот фотографии
С июня 1941 по март 1945 года папа служил в действующей армии, был ефрейтором 178 зенитно-артиллерийского полка под Москвой, защищал Москву, был награжден орденом Отечественной войны и многими медалями. Мама 10 июля 1941 года была эвакуирована с шестимесячной дочкой в Башкирию; в эвакуации она работала литературным редактором районной газеты «Знамя Коммунизма».
Папа всегда держал данное слово. Он вернулся с войны. Мама вернулась с дочкой в Москву из эвакуации. Они прожили вместе 56 лет, вырастили трех детей, справили золотую свадьбу… И сохранили все присланные друг другу письма и фотографии. Как самую большую ценность, они пронесли (подчас буквально на собственном теле) эти письма через эвакуацию, окружение, бои; сберегли в многочисленных переездах с квартиры на квартиру; взяли с собой при репатриации в Израиль.
Теперь Рая и Марк лежат рядом на кладбище в г. Беер-Шева (Израиль), а письма у меня. И мой долг – сделать так, чтобы огонь их чудесной любви мог согреть и других.
Жанна Марковна Глозман (Файнбойм)
Она
В Одесской области, в 15 километрах от железной дороги, есть маленький районный центр Ананьев. Казацкая слобода в XVIII веке, он с 1834 года стал городом и получил очень симпатичный герб, наводящий на мысли о высокой рождаемости среди местного населения.
Герб города Ананьев, 1847 г.
В этом городе в бедной семье жила красавица Эня. В нее влюбился Хейвель Клейман – маленький горбун с нежным личиком, часовой мастер, сын богатого торговца из Одессы Гершла Клеймана.
Гершл Клейман. 1890-е гг.
Хейвель Гершлевич Клейман. 1904
Эня Вульфовна Клейман. 1930. Более ранних ее фотографий, к сожалению, не сохранилось
Родители Эни были рады, что бесприданница войдет в богатую и дружную семью. Кроме сына Хейвеля в семье Клейман были две дочки: Оля и Белла.
Хейвель Клейман с сестрой Олей. 1920-е гг.
Одна из сестер Хейвеля, Оля, стала женой Генриха Иоанновича Шартнера, немца по происхождению. У них было двое сыновей. В войну Оля с мужем, к тому времени известным московским врачом, и младшим сыном Эдиком была выселена в Караганду. Там Генрих много лет работал врачом; там же он и его жена похоронены. Судьба их старшего сына, Рувика, была трагичной: в начале войны он был в пионерском лагере, детей эвакуировали и потеряли.
Оля и Генрих Шартнеры. 1952
Другая сестра Хейвеля, Белла, тоже вышла замуж; у нее было двое сыновей – Руя и Мора (Мордухай), и дочка Циля. Руя ушел на фронт добровольцем. Потеряв на войне и мужа, и старшего сына, Белла в 1946 году переехала с Цилей и Морой в Ташкент. Там Циля работала инженером, а Мора директором фарфорового завода.
Белла была великолепная хозяйка, прекрасно готовила и не признавала никаких «покупных» угощений. Помню, как в 1970-е годы я приехала в Ташкент к ним в гости и по пути зашла в кондитерский магазин (не приходить же с пустыми руками). Тортов не было, и я купила большой красивый пряник. Помню брезгливо-страдальческий взгляд Беллы и ее слова: «Жанночка! Разве это можно есть?» В 1960 году она приехала на мою свадьбу с традиционным печеньем, которое она напекла на 100 человек (столько у нас тогда было родственников). Погибла Белла трагически. Поехала утром, как всегда, на рынок за продуктами. На обратном пути села не в тот автобус, ехала очень долго, задремала, а когда проснулась, оказалась в далеком кишлаке, где все говорили только по-узбекски, никто ее не понимал и не пытался помочь. Она три дня просидела на солнцепеке, прислонившись к забору, дочь и сын ее активно искали, но безуспешно. Ее нашла милиция – уже мертвую.
И Белла, и ее дети, Циля и Мора, похоронены в Ташкенте.
Эня и Хейвель прожили вместе почти сорок лет – с 1904 года до 1943-го, когда Хейвель, влюбившись в эвакуации в медсестру, уехал с ней в ее родной город Красноармейск, оставив жену, трех дочек и множество внуков.
Несмотря на развод с мужем, дружба Эни с сестрами Хейвеля продолжалась; дружили и их дети. Об этом говорит хотя бы такой забавный факт. Сын Оли и Генриха, Эдик, познакомился со своей будущей женой Катей в колхозе, куда он поехал на практику после института. И привез ее – казахскую колхозницу с 7-классным образованием, грубыми манерами и ужасной речью – в рафинированный дом родителей в Алма-Ату. Оля была в шоке. Тогда Эдик поехал с Катей в Москву – к своей двоюродной сестре и ее мужу, моим родителям. В нашем доме их очень хорошо приняли, и мама сказала Оле, что Катя ей нравится. Для Оли мамино мнение значило много. Катя окончила десятилетку, потом Юридический институт и стала главным прокурором Караганды. А Эдик работал директором завода в Караганде. Сейчас у него собственное предприятие в Алма-Ате, где он живет с Катей, двумя сыновьями и внуками.
Эня Вульфовна Клейман в день своего семидесятилетия, 17 сентября 1957 года
Но вернемся к семье Эни и Хейвеля. Эня родила Хейвелю четырех красавиц-дочек: Шливу, Марию, Клару и Раю.
Иосиф и Александра Очереднер с двумя из детей Розочкой и Валей. 1932
Александра Хейвельевна Очереднер (Клейман). 1940-е гг.
Старшая, Шлива (Александра), в 1924 году вышла замуж за Иосифа-Лейбла (Льва) Очереднера, сотрудника московской Военной комендатуры, и переехала с ним в Москву, где у них родились четверо детей: Гриша, Роза, Альфред и Валентина.
Первые дети – Гриша и Розочка – умерли в детстве. Альфред стал музыкантом. Он умер от инфаркта в 1973 году, оставив дочку Рину, которая живет сейчас в Израиле с сыном и внуками. Валя вышла замуж за Ульяна Ленберга. (Одним из самых ярких впечатлений моего детства стала свадьба Вали и Ульяна в 1948 году: она проходила в замоскворецком дворе – с хупой[3], раввином и белым платьем до полу! В те годы в Москве нужно было обладать определенным мужеством, чтобы решиться на публичный религиозный обряд. Следующую хупу я увидела только в 1993 году в Израиле на свадьбе собственного сына.) Валя умерла в 2008, а Ульян – в 2012 году в Израиле; в этой стране сейчас живут с семьями их дети Лена и Миша; старший сын Николай (Нюсик) умер в 46 лет от инфаркта.
Валя и Ульян Ленберги с бабушкой Эней. 1950-е гг.
Вторая дочь Эни и Хейвеля, Мария (Маруся), вышла замуж за Семена Сорина. До войны работала, как и ее муж, в московском Главлите. Маруся умерла в войну от воспаления легких: в Башкирии, куда Маруся эвакуировалась вместе с родителями и сестрами, тогда невозможно было найти антибиотики. Детей у Маруси не было. Она не успела состариться и осталась у всех в памяти потрясающей красавицей с портрета.
Мария Хейвельевна Сорина (Клейман)
Третья дочь Эни и Хейвеля, Клара, стала женой Исая Марковича Беззубова. Клара была профсоюзным работником на швейной фабрике в Москве; муж работал в системе промкооперации. У них было двое детей: сын Вилльям и дочь Эмилия. Вилльям – инженер, живет с дочками Лилей и Мариной, их мужьями и детьми в Израиле. Эмилия – переводчик, живет с мужем Николаем, дочерями Светой и Ирой и внучками в Москве. Исай и Клара похоронены на Востряковском кладбище в Москве. Там же могила Эни Клейман.
Клара Хейвельевна Беззубова (Клейман) с сыном Виллей. 1933
Самой младшей дочкой была Рая, моя мама. По рассказам, годом ее рождения был 1922-й, а не 1921-й, но потом в метрике записали на год раньше, как тогда было принято, чтобы девочка могла раньше начать работать и выйти замуж. Эня родила ее во время погрома, когда они с мужем и старшими детьми бежали на телеге из Ананьева в Одессу, и мама появилась на свет по дороге, в селе Березовка. Тогда всю их большую семью приняли одесские родственники – семья тети Бети, двоюродной сестры моего папы. Потом они вернулись в Ананьев, а в 1933 году вновь пришлось бежать, уже от голода, – в Москву, где жили к тому времени старшие замужние дочки, Александра и Мария. Муж Александры смог через военную комендатуру Москвы, где он работал, добиться для родителей жены разрешения на проживание в Москве и даже выхлопотал для них комнату в 7-м Ростовском переулке на Плющихе. Комната была в подвале, в квартире жили еще десять семей, но в то время получить в Москве даже такое жилье было великим счастьем. Рая окончила школу, потом педагогическое училище и начала работать в Главлите вместе со старшей сестрой Марусей и ее мужем Сеней.
Рая Клейман. Фотографии 1933, 1936 и 1939 гг.
10/XII-1936
Меня мучает вопрос: Красива ли я? Во мне есть что-то, привлекающее мужчин, но мой характер всех отталкивает. Именно мужчин, но не мальчиков. Я уверена: я еще встречу взгляд чудных черных глаз. Я не могу забыть его.
12/XII-1936
Читаю, и никак не начитаюсь «Евгением Онегиным». Я много раз читала эту книгу. Но особенно теперь увлекаюсь несколькими сценами: разговор Татьяны с нянюшкой. Письмо Татьяны. Объяснение с Онегиным после письма и последняя сцена, объяснение Татьяны с Онегиным.
«Ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя. Я плакать, я рыдать готова!»
Какие прекрасные слова. Как они соответствуют моему настроению… Но это – не любовь, а может, и любовь, нет, просто потребность любви, потребность счастья.
13/XII-1936
Неужели я, правда, красива? Как меня интересует этот вопрос. Недавно в булочной звонила. Прошел какой-то мужчина и заметил другому про меня: «Интересная брюнетка с обручем на голове» <…> Чушь! Я не красива! А как хочется, чтобы было наоборот… Досадно! Почему я всегда замечаю в себе самое плохое и ничего хорошего. Неужели нет хорошего?
1/I-1937
Сегодня в школе бал-маскарад. Пойду. Тоска невыносимая. Но все же пойду. Хочется видеть Фимку – вожатого. Тянет к нему. Как бы не влюбилась. Как я развращена.
10/I-1937
Прочла все старое. О, нет, я все-таки не развращена. Просто, я, как безумная, метаюсь в жизни и жду счастья… У меня было счастье – стихи, но этого счастья нет больше. Генрих Иоаннович Шартнер (мой дядя) попросил мои стихи. Я дала наиболее удачные. Он их просто раскритиковал. Как больно! Да, больно упасть с высоты, т. е. высоко подняли меня тщеславие и школьные литкружки. Я совсем, совсем не умею писать! <…> Недавно я видела во сне Алексея Аркадьевича, учителя по русскому языку в той школе, где я раньше училась. Этого милого человека, которого я обожала в школе и в то же время мучила <…> Больно вспомнить, как я его мучила, и несмотря на это он любил меня больше всех учеников и учениц. <… > Помню тот день, когда мы последний раз с ним виделись. Напротив учительской окно. Я стою у окна и жду, пока учительница вынесет мне характеристику. Я переходила в эту школу. Подходит ко мне Алексей Аркадьевич. «На будущий год я тебя сделаю старостой литкружка». «А я на будущий год буду в другой школе», – ответила я. Помню, он стал грустен и уговаривал меня не уходить из этой школы. Вышла учительница и дала мне характеристику. «Ну, желаю тебе счастья, маленькая поэтесса», – сказал он. Это были его последние слова. «Желаю счастья». Я тогда была уверена, что счастье будет. Разве я знала, что буду так страдать!