Как я в этот день напился и был избит, передать трудно. Сначала я выпил и наелся шашлыка. Потом пошел в «чужой» клуб Володарского, где пригласил на танец самую красивую девушку. Оказалось, что я позарился на подругу тамошнего самого главного, и меня бил весь зал. Разбили очки, отлупили очень фундаментально, но моему счастью не было предела, потому что диплом был мой.
Так я закончил университет, повторив то, что я проделывал в школе, только в более кошерной форме. Я обнаружил в себе особый талант импровизации, находчивости и готовности рисковать. Понял, что совсем не обязательно для достижения какой-то цели идти стандартными, проторенными путями.
Если моей целью было получение диплома, а не приобретение знаний, то какая разница, каким путем я этого достиг. Никого не убил, ничего не украл, просто без особых знаний обошел все лишние для меня формальности и получил диплом.
Женитьба
В студенческие годы я часто ходил на молодежные вечера, выпивал, и после этого меня тянуло на разные подвиги. Всегда это выливалось в необычные танцы, всегда меня за что-то арестовывали и всегда дружинники меня били. Но тот временный успех, когда вокруг меня собиралось много людей и мне аплодировала толпа, в моих глазах оправдывал все последующие неприятности.
В очередной раз я пошел на молодежный вечер в Институт им. Бонч-Бруевича со своим приятелем Левой Мархиловичем. Там мы познакомились с двумя девушками, одна из которых мне так понравилась, что первый раз в жизни у меня екнуло сердце, и я подумал: «Вот такой должна быть жена». Хотя в то время даже не помышлял о женитьбе. Я подошел к ней первым и завел разговор, что умел делать неплохо, так как язык был хорошо подвешен.
Девушка мне очень понравилась, и я решил, что не упущу ее. По гороскопу я – Бык, а Быки обычно выбирают свою жертву, ставят себе цель и стараются от нее не отходить. И еще Быки очень любят добиваться результата. Моя избранница понравилась и Леве, но я постарался переключить его внимание на вторую девушку. Та имела небольшой дефект руки: одна ладонь была вывернута вверх. Лева этой проблемы не заметил, а я не заострял на ней внимание.
Пару месяцев я встречался с понравившейся мне девушкой и за это время вошел с ней в довольно близкий контакт. Лева же продолжал ухаживать за подругой и не замечал ее физического недостатка. Ее отец был торговым работником и просто мечтал, чтобы Лева на ней женился. Но мой друг не был еще готов к этому, да и физический недостаток девушки, на который он, естественно, в конце концов все же обратил внимание, являлся неким сдерживающим фактором. Хотя, надо сказать, с меркантильной точки зрения такая партия выглядела очень заманчиво: огромная квартира, богатые столы… Однако там в то время материальная сторона совместной жизни не играла такой роли, как здесь, на Западе или как сегодня в России.
Я был влюблен по уши, дело шло к окончанию университета, и я сделал своей избраннице предложение. Получив свободный диплом, я вместе с невестой отправился в Вильнюс. Там мы отпраздновали свадьбу, погуляли месяц и вернулись в Ленинград. Жилья у нас не было, и мы временно поселились у родителей жены, имевших однокомнатную квартиру. Месяц или два мы жили в таких условиях, с большими неудобствами и неприятностями, пока не сняли собственную квартиру. То время даже вспоминать не хочется. Мы, крепкие физически, влюбленные молодые люди, которые хотят друг друга, должны были заниматься сексом молча, почти не дыша, чтобы не разбудить родителей.
Да и от родителей я не был в большом восторге. Теща оказалась довольно симпатичной женщиной, но тесть!.. Это был школьный преподаватель математики, гордившийся тем, что никогда никому не поставил пятерку. Он говаривал: «На пять знаю только я» и каждый раз похвалялся, что, мол, выставил двадцать двоек. Имея много частных уроков и зарабатывая по пятьсот рублей в месяц, он мог прийти к нам, к своей, как он говорил, любимой дочери, и подарить ей рубль. Моя жена стеснялась и не говорила мне об этом, но однажды я буквально силой заставил ее разжать руку и увидел в ней эту скомканную бумажку.
Людей такого типа я вообще отвергал. Он был патологически жадным, хотя и бесконечно любящим свою жену. При этом он в жизни не купил ей дорогого подарка. Она работала в кассе мясного магазина, и тесть каждый раз шел встречать ее у метро, чтобы тут же забрать деньги, которые в конце дня раздавали мясники. По утрам он ел одно и то же: два яйца, кусок черного хлеба и стакан чая. Теперь ему девяносто семь лет, но он до сих пор ест тот же завтрак. Я никогда не любил этого человека. Он прошел всю войну, но так и не научился ценить чужой труд. Никогда никому не дал на чай, уважал только самого себя и свой собственный труд.
Поиски работы
Жена еще училась, а я решил временно подработать в заводском пионерском лагере на Голубых озерах в Выборге. Приехал на завод, находившийся на Васильевском острове. Меня встретил будущий директор пионерлагеря, безрукий Герой Советского Союза, который сказал: «Вы знаете, вы мне нравитесь. Я хочу сделать вас вожатым первого отряда. Но вот ваши имя и отчество… вы не обижайтесь, у нас дети рабочих – могут не понять. Абель Ханонович – это как-то неудачно. Я вам могу платить девяносто рублей в месяц, но если вы согласитесь, чтобы вас называли Александр Харитонович, это пионерам ближе, – то я буду вам платить сто двадцать рублей». Я моментально согласился: за сто двадцать рублей в месяц пусть зовут Александром Харитоновичем. Это смешно, но это факт.
Поиски постоянной работы заняли немного больше времени. Еще готовя свой дипломный проект, я познакомился с заместителем председателя совнархоза, которому с помощью еврейского профессора университета помогал находить в библиотеке материалы для его диссертации. Он же пообещал «пособить» с устройством на работу по окончании учебы. Но не ожидал, что это произойдет так быстро. Он сдержал слово и направил меня на судостроительный завод на Петроградской стороне.
Генеральный директор завода, которому я, видимо, понравился, отослал меня оформляться в первый отдел. Там начальник тоже делал вид, что я ему нравлюсь, но после длительной беседы задал вопрос: «У вас родственники за границей есть?» К этому времени мои единственные оставшиеся в живых родственники из Литвы уехали в Израиль, и кроме того, я переписывался со своим вильнюсским другом, тоже жившим уже в Израиле. Я честно рассказал об этих двух обстоятельствах. Мне обещали позвонить.
Прошло две недели, три недели, никакого звонка не последовало. Миновал месяц, и я решил позвонить своему знакомому зампреду совнархоза. Он сказал только: «Приезжай ко мне срочно», – и повесил трубку. Не успел я войти, он на меня накинулся: «Как ты мог? Как ты посмел, прикрываясь моим честным именем, оскорблять начальника первого отдела такого завода? Вон из моего кабинета!» То есть он меня вызвал, чтобы выгнать. Я понял, что с такой подлой системой маленькому человеку не справиться. Меня убрали таким техничным броском, какого я никогда больше не испытывал. И вывод последовал простой: в этой стране еврею делать нечего.
Немного отойдя от первого шока с трудоустройством, я, конечно, приложил массу усилий и в конечном счете устроился на хорошую работу в «Ленэлектронмаш», где занимался внедрением АСУП – автоматических систем управления производством.
Запрещенный джаз
Еще студентом я очень увлекался джазом, принадлежал к различным джаз-клубам и знал всех известных джазистов: Усыскина, Севу Королева из ленинградского «Диксиленда», с которыми разъезжал по разным вечерам. Будучи акробатом, очень необычно танцевал под их музыку, делал сальто, стоял на руках, а они это очень любили, потому что мои танцы привлекали внимание публики. Обычно меня забирали дружинники и выгоняли с вечера, потому что я танцевал не так, как положено.
На джазовом поприще произошел совершенно невероятный случай. Я участвовал в организации нелегальной таллинской встречи джазистов, на которую тайно приехал известный американский комментатор джаза Уиллис Кановер. Своим фирменным баритоном он вел на «Голосе Америки» вечернюю музыкальную передачу, которую в Союзе глушили. Советские власти считали, что Кановер, рассказывая о джазе, занимается подрывной деятельностью против Советского Союза. Однако все советские любители джаза сквозь глушилки судорожно ловили эту волну и прислушивались к каждому его слову. Кановер нелегально, под чужой фамилией, приехал в Таллин. Я появился там вместе с вильнюсским теоретиком джаза Шульманом, который, как и я, не играл ни на каком инструменте, был вообще-то филологом и снял лучший в Союзе короткометражный фильм.
Уже в ходе первой же встречи в зал ворвались милиция и дружинники. Нас всех арестовали и отвезли в камеру предварительного заключения. Кановера, естественно, сразу же отпустили, а на нас составили протоколы и отправили по домам, где мы попали уже в руки КГБ. Выяснилось, что мы давно находились под пристальным вниманием гэбэшников, которые следили за всеми джазистами. Джаз квалифицировался как инакомыслие, отвлекающее молодежь от строительства коммунизма.
С Шульманом мы дружили, и через него я познакомился с его родным братом Валерием, известным балетным танцором и балетмейстером, который от вильнюсского Дворца пионеров поднялся до сцены Кировского театра. С Валерием мы встречались в Ленинграде, хотя ничего общего у нас не было. Но однажды он попросил познакомить его с какой-нибудь красивой девушкой с большой грудью, потому что балерины-плоскодонки ему ужасно надоели.
Я его познакомил с одной полькой, кажется, ее звали Тереза, которую привела в восторг возможность пообщаться с таким знаменитым человеком, как Валерий. В знак благодарности Валерий меня тоже познакомил с балеринами из училища имени Вагановой. Я часто посещал балетное училище, где скорее смотрел на точеные фигурки этих красивых девочек, а не на танцы. В общем, мне импонировало, что я находился там, куда лишь немногие могли проникнуть.
Однажды Валерий предложил после репетиции собраться у меня дома, где я снимал большую комнату у матери знаменитого пианиста. Валерий приехал где-то часов в восемь вечера со своей новой подругой-полькой и еще прихватил несколько девушек, репетировавших с ним «Лебединое озеро». Мы изрядно выпили, включили музыку, стали беситься, и вдруг девочки куда-то исчезли. Следом за этим в коридоре большой коммунальной квартиры ночью раздался шум падения и крик. Выскочив в коридор, я увидел невероятную картину: из туалета выскальзывают балерины в пачках, а на полу лежит бездыханный старик-сосед. Он вышел пописать, увидел в нашем вонючем коридоре коммуналки «Лебединое озеро» и, подумав, что ему это чудится и что ему пришел конец, грохнулся в обморок.
Мы с трудом привели его в чувство, но на следующий день возникли неприятности с соседями. Они, конечно, понимали, что балет – это высшее искусство, поэтому в милицию на меня не заявили и из квартиры не выгнали. Но, честно говоря, увидев ночью в коридоре коммуналки балерин в пачках и пуантах, любой человек мог бы потерять сознание.
Как-то приятель привел меня во Дворец искусств на Невском, где я быстро познакомился с гардеробщицей, которой дал хорошие чаевые – десять рублей вместо обычного рубля. Такие жесты всегда запоминаются, и потом уже вообще можно не давать чаевые, хотя я давал и потом. Лучше на чай дать один раз много, чем каждый раз помалу, в отличие от известной песни. Эта гардеробщица могла проводить меня на разные мероприятия.
Там собиралась интеллектуальная элита Ленинграда, и я часто туда ходил, не только чтобы посмотреть концерт или капустник, но и просто хорошо закусить в шикарном ресторане с отличной кухней. За одним из обедов познакомился с известным художником Непринцевым, автором знаменитой пятиметровой картины «Отдых после боя». Узнав, что я студент, он решил помочь мне материально: дал телефон художественной студии, где я мог бы позировать.
Меня туда приняли, и художники решили, что лучше всего я могу воплотить образ саксофониста. Достали где-то саксофон, поставили меня с ним в позу и рисовали образ на полотне. Оказалось, что это довольно трудное дело – несколько часов стоять и держать в руке саксофон. По утрам в студии открывалась настоящая биржа труда. Туда стекались в поисках заработка разные люди, в основном выразительного вида старухи. Однажды выскочила группа художников и заорала, показывая на какого-то человека: «Вот Гитлер, которого мы искали». Он смутился и возразил: «Я не Гитлер, меня зовут Петров Николай Васильевич», но позировать для картины с Гитлером все же стал.
Однажды во Дворце искусств отмечали день Красной армии. У входа я увидел генерала с адъютантом, пытавшихся прорваться внутрь. Меня такая ситуация задела: как это, в день Красной армии молодого, лет сорока пяти, краснолицего генерала не пускают на праздник. Обратился к своей знакомой гардеробщице, и та дала мне для него какую-то контрамарку. Потом мы с генералом, от которого уже попахивало алкоголем, сидели вместе на концерте, а адъютант ждал в «Волге» на улице. После концерта генерал пригласил меня в ресторан, широко угощал, а за дальним столиком сидела Алиса Фрейндлих со своим мужем Владимировым и группой актеров.
Генерал, уже изрядно подпивший, вдруг спрашивает, указывая на Алису Фрейндлих: «А кто эта маленькая малявка? Я ее где-то видел». Я объяснил, что это известная актриса, кажется, уже тогда она была народной. Генерал хлебнул еще, заказал новую бутылку водки и пошатываясь пошел к их столу знакомиться. Когда он стал не очень вежливо приставать к народной артистке, возмутился ее муж Владимиров и заорал: «Уберите этого швейцара!» Услышав такое оскорбление, генерал замахнулся на Владимирова бутылкой водки. Короче, назревал грандиозный скандал, но прибежали официанты и довольно нежно, под руки отвели генерала на кухню для успокоения. А артисты быстренько рассчитались и ушли. Генерал вернулся за наш столик, мы напились вдрызг, и он уехал со своим адъютантом.
В Ленинграде я часто посещал кафе «Север», где продавали вкусное мороженое и шампанское. После Дворца искусств приятно было зайти в кафе, выпить пару бокалов полусладкого шампанского и закусить мороженым. Как-то зимой я пришел туда с товарищем, приехавшим из Литвы. Мы оба были без головных уборов, и гардеробщик спрашивает: «А где ваши шапки?» Мы объяснили, что в Литве шапок не носят, а тот говорит: «О, тогда заберите пальто обратно, потому что вы там попьете, поедите, заберете пальто и захотите свои шапки. А где я вам их найду?» Странно и смешно: в ленинградском кафе зимой нельзя было сдать в гардероб пальто без шапки.
В этом кафе я однажды познакомился с группой ребят, среди которых находилась симпатичная блондинка, сказавшая, что она литовка и приехала из Вильнюса. Начал с ней говорить по-литовски, и оказалось, что она сказала правду. Ее муж служил в армии где-то под Ленинградом, а она работала там же поваром. Отправилась посмотреть город и встретила этих ребят, которые пригласили ее в кафе. Мы обменялись номерами телефонов и договорились о встрече.
Не прошло и двух дней, как она позвонила. Я пригласил ее сразу к себе домой, где провели стандартный для меня вечер с вином и закуской, поцелуями и любовью. Установить связь с таким симпатичным человеком было очень радостно. Я не был влюблен, но подобные отношения меня устраивали. Через несколько дней появились какие-то неприятные ощущения в области полового органа. Я позвонил девушке на работу, но мне ответили, что она уже уволилась. В моей голове стали появляться черные мысли, и я побежал в библиотеку, стал читать медицинские книги в поисках описания моих симптомов. К моему ужасу, они полностью совпали с твердым шанкром.
Конец ознакомительного фрагмента.