В 1914 г. в труппе произошел раскол. Образовалось «Товарищество артистов под распорядительством В. И. Рассудова-Кулябко», которое вернуло театру прежнюю вывеску – «Невский фарс». В декабре 1914 г. Валентина Лин с верными ей членами труппы своего театра перебралась в новое помещение по адресу: Невский, 100 (сейчас в нем находится кинотеатр «Колизей») в здании, построенном в 1908 г., где до этого размещались сначала панорамы, затем «Скетинг-ринг», затем кинематограф «Галант». В начале войны хозяйка труппы развелась со своим немецким мужем и отказалась от австрийского подданства. Во время войны она оставалась в России, которую она покинула в 1918 г.
Мне не удалось найти подтверждений рассказу Якова Бикермана о театре, расположенном по соседству с Овсянниковским садом, в который тайком пробирались братья, чтобы наблюдать за репетициями. В наиболее подробных и авторитетных справочниках по истории театрального Петербурга начала ХХ в. нет никаких упоминаний о существовании театра в этом месте города. Автор этих справочников, И. Ф. Петровская, в телефонный разговоре подтвердила, что ей нигде не попадалось упоминаний об театральном помещении поблизости от Овсянниковского сада. Просмотр «Обозрения театров» за соответствующие годы, в котором публиковались афиши спектаклей, идущих в Петербурге, также ничего не дал.
Можно, конечно, предположить, что помещение арендовалось на столь короткое время, что информация о спектаклях не появилась на страницах специализированных газет. Это, впрочем, представляется маловероятным – для того, чтобы театральная публика узнала о существовании нового театра, он должен был о себе сообщить в тех газетах, к которым она обращалась в первую очередь.
Возможно, в данном случае у мемуариста произошла аберрация памяти: мальчики наблюдали за репетициями любительских спектаклей, и позднее воспоминания об этих репетициях наложились на более яркие впечатления о театре Валентины Лин, который в 1914 г. перебрался в помещение, которое находилось во дворе дома, соседствующего с гимназией, в которой учились братья Бикерманы81.
На 4-й Рождественской, 33 Бикерманы жили до 1915 г. Оттуда они переехали на Коломенскую улицу, д. 10, кв. 21. Это был их последний адрес в России.
В 1907 г. материальное положение семьи несколько улучшилось, и детей смогли вывезти на дачу в Райволу (нынешнее Рощино) в Финляндии, примерно в 65 километрах от Санкт-Петербурга. С детьми постоянно находилась мать и прислуга, отец приезжал на выходные. Мальчики выучили несколько финских слов и выражений, достаточных для общения со сверстниками.
В 1908 г., когда сыновьям было соответственно 11 и 10 лет, Иосиф Бикерман начал издавать собственный журнал «Бодрое слово». Журнал был политическим и оппозиционным с очень незначительной литературной частью, хотя Иосиф Бикерман пытался печатать в нем и художественные произведения (в частности, в нем публиковались Александр Грин82 и Ф. Д. Крюков83), но денег на гонорары для них у него практически не было. Соредактором журнала был достаточно известный политик Степан Васильевич Аникин. По происхождению он был из крестьян Саратовской губернии, закончил саратовское ремесленное училище и некоторое время работал народным учителем. Аникин был эсером, несколько раз привлекался по политическим делам и сидел в тюрьме. Во время революции 1905 г. он был вынужден перейти на нелегальное положение, что не помешало его заочному избранию в Государственную Думу в 1906 г., где он стал одним из организаторов и лидеров трудовой группы.
В Петербурге Аникин появился без документов, и только после роспуска Первой Думы его дело было прекращено и он смог перейти на легальное положение. Незадолго до роспуска Думы он был послан трудовой группой в Лондон на межпарламентскую социалистическую конференцию и поэтому отсутствовал в Петербурге во время роспуска Думы и не подписал Выборгского воззвания84. Вторично избраться ему не удалось из-за того, что Сенатом было выпущено разъяснение, в соответствии с которым по крестьянской курии в выборах могли участвовать только крестьяне-домохозяева, ведущие свое хозяйство. В 1906–1909 гг. Аникин жил главным образом в Петербурге и активно участвовал в деятельности центрального комитета трудовой группы. Аникин публиковался в «Русском богатстве» и других журналах и был одним из основателей народного книгоиздательства и книжной торговли «Родной Мир» в Петербурге85. Бикерман привлек его в качестве соредактора и соиздателя журнала, рассчитывая на то, что политическая известность Аникина привлечет читателей. В начале 1909 г. Аникин был арестован по обвинению в участии в крестьянском союзе, затем освобожден под залог и, опасаясь нового ареста, был вынужден уехать за границу, так что Бикерман лишился своего соредактора.
Издание собственного журнала было делом весьма затратным, и финансовое положение семьи в результате осложнилось, однако детям журнал приносил большую пользу. По принятому тогда обыкновению издатели обменивались с коллегами бесплатными экземплярами своих журналов. Мальчики попросили отца менять «Бодрое слово» на два наиболее популярных детских еженедельника: «Вокруг света» и «Природа и люди». Подписку на них Бикерманы позволить себе не могли. Когда первый бесплатный номер появился в доме, братья пустились в пляс. Дополнительную ценность журналам придавали книги, которые выходили как приложения к журналам. В течение двух лет (1908–1910) младшие Бикерманы стали счастливыми обладателями собраний сочинений Герберта Уэллса и Чарльза Диккенса86.
Под влиянием чтения приключенческой и географической литературы братья придумали героя, которому дали имя граф Атакама (по названию пустыни в Чили) и часами рассказывали друг другу о его приключениях в придуманных ими странах. Яков, пристрастившийся к копированию карт из атласов и книг по географии, рисовал карты этих стран87.
Пока журнал выходил, денег на то, чтобы отправлять детей на дачу, не было, и только после закрытия его в мае 1910 г. детей смогли отправить на лето в деревню под Киевом.
Цивилизация не оставляла семью своими дарами. Незабываемым событием было установление в квартире телефона. Яков Бикерман даже запомнил его номер: 37-93. «В поздние годы я сменил много номеров телефонов, но они уже не имели прелести новизны»88.
Гимназия и пушкинские штудии
Мальчики получали домашнее образование под руководством матери и сестры89. К поступлению в школу они были подготовлены достаточно хорошо и вполне могли бы поступить по квоте в казенную гимназию, субсидируемую государством и поэтому гораздо более дешевую, однако отец решил, несмотря на стесненное материальное положение, отдать сыновей в частную школу: оппозиционный журналист хотел, чтобы его сыновья получили более прогрессивное образование.
Первая школа, которую отец выбрал для братьев Бикерманов, была не совсем обычной по тем временам: в ней было смешанное обучение мальчиков и девочек. Не знаю, как Илье, но его младшему брату совместное обучение решительно не понравилось, и спустя много лет в своей автобиографии он писал, что с тех пор навсегда стал непримиримым врагом совместного обучения: «Хотя мы были очень юными, интерес и влечение к противоположному полу было гораздо более сильным, чем к знаниям. Нет наркотика сильнее, чем половые гормоны, и желающий учиться должен заградить свой ум от токсинов»90.
Проучились они в опережающей прогресс школе, однако, недолго. Уже в 1909 г. Илья Бикерман поступил «по экзамену» в четвертый класс частной мужской гимназии С. А. Столбцова (затем ставшей гимназией Н. В. Дмитриева)91, расположенной в самом центре Петербурга по адресу: Невский проспект, 102. Впрочем, респектабельный адрес еще не означал, что владелец гимназии был богат и мог себе позволить арендовать целый дом. Как вспоминает младший брат Бикермана: «Наша гимназия была слишком бедной, чтобы занимать здание или хотя бы квартиру. Занятия продолжались до четырех пополудни, а затем классные комнаты использовались секретарской вечерней школой для взрослых… Наша школа хорошо подготавливала выпускников безо всякого здания. В 1965 г. я посетил места, где она находилась. Этаж, который когда-то занимали две школы, был разделен на многочисленные квартиры. Кинотеатр во дворе, однако, сохранился, хотя и под другим именем»92.
Воспоминания младшего брата можно уточнить. Школа действительно не имела собственного помещения и с 1 августа 1907 г. арендовала у статского советника Михаила Владимировича Побединского в помещении С.-Петербургских счетоводных и высших коммерческих курсов М. В. Побединского комнаты в квартирах под № 2, 3 и 9, расположенных в доме, принадлежащем Н. В. Змееву. Все помещения предоставлялись гимназии на время с 9 до 16 ч, в вечерние часы часть арендуемых помещений гимназия также могла использовать по предварительному соглашению с Побединским или его доверенным лицом93.
Учебное заведение, в которое поступили братья Бикерманы, было открыто в 1906 г. и первоначально называлось «Курсы Родительского союза средней школы». Обучение шло по программе старших классов средних учебных заведений. В 1907 г. курсы были приобретены у Н. В. Балаева С. А. Столбцовым и преобразованы в «Частное реальное училище и гимназию Товарищества преподавателей с правами для учащихся». В 1909 г. вновь произошла реорганизация, и учебное заведение стало называться «Частная мужская гимназия с правами для учащихся». В 1915 г. гимназия перешла к действительному статскому советнику Н. В. Дмитриеву и была превращена в мужскую гимназию с правами правительственных гимназий. Она находилась в ведении попечителя С.-Петербургского (Петроградского) учебного округа.
Это было либеральное учебное заведение, в котором к управлению внутренней гимназической жизнью привлекались учащиеся и их родители. Вот как рассказывает о гимназии С. М. Алянский, поступивший в нее в 1906 г., на три года раньше Бикермана: «Эта частная гимназия возникла после революционных событий 1905 года. Основателем ее была группа учителей, уволенных из казенных гимназий за участие в революционном движении или за открыто выраженное к ним сочувствие. К основателям гимназии присоединились и родители гимназистов старших классов, исключенных из разных гимназий за участие в революционных кружках того времени. Уволенные учителя оказались не только передовыми людьми, они были еще даровитыми педагогами, влюбленными в предметы, которые они преподавали нам… В нашем классе было всего пятнадцать гимназистов…». Не только учителя в гимназии были опальными, но и некоторые гимназисты. В ней, например, учился Ю. П Анненков, который «был уволен из казенной гимназии за “политическую неблагонадежность” с волчьим паспортом, то есть без права поступления в другое казенное среднее учебное заведение»94.
Когда гимназия была только создана, в ней училось 70 человек (февраль-июль 1906 г.), в 1910/1911 учебном году их число достигло 174, в 1913/1914 г., когда Бикерман ее заканчивал, число гимназистов сократилось до 140 человек95.
Обстановка в столбцовской гимназии была гораздо свободнее, чем в казенных. «В школе, – вспоминает Яков Бикерман, – мы должны были учиться, но не обязаны были всегда быть серьезными. Однажды перед началом занятий в класс вошел незнакомый господин, огляделся вокруг и вышел из класса, не сказав ни слова. Он был необычно одет; его огромный свободно развивающийся галстук был не похож на то, что носили наши учителя. Через минуту вошел наш классный наставник и спросил, почему мы не встали при входе нашего нового педагога. Если бы он обратился бы ко всему классу, то никто бы не вызвался ответить. Поэтому он задал свой вопрос мальчику, который стоял к нему ближе всех. Этот мальчик был не слишком сообразительным. Он пытался найти слова и в конце концов выпалил: «Откуда я мог знать, что это учитель? Может быть, это был портной». Несообразность этой гипотезы вызвала громкий смех. Нам объяснили, что загадочный посетитель был новым учителем рисования, и стало понятно, почему он носил столь цветистый галстук»96.
Продолжаю цитировать рассказ Алянского: «Нашими новыми преподавателями мы были довольны, но больше всего нам повезло с учителями русского языка и математики. Учитель русского языка Николай Васильевич Балаев заботился не только о том, чтобы мы грамотно писали и умели излагать свои мысли, но больше всего он хотел научить нас самостоятельно мыслить и пробудить живой интерес к литературе. Он рекомендовал нам побольше читать дома. На каждом уроке нам задавали прочитать какое-нибудь произведение, а через два-три урока каждый из нас непременно должен был участвовать в обсуждении прочитанного.
Первое время непривычные для нас занятия проходили вяло, но Балаев терпеливо и настойчиво помогал нам преодолевать застенчивость и исправлял наше косноязычие. Заразительная увлеченность Николая Васильевича и его упорство скоро сказались: к следующему учебному году уроки русского языка стали для большинства из нас самыми интересными и увлекательными. Влюбленный в поэзию, учитель не пропускал урока, чтобы не прочитать нам что-нибудь из Пушкина или Лермонтова, а из современных поэтов он иногда читал нам Блока, при этом он каждый раз обращал наше внимание и призывал вслушиваться в музыкальный строй и ритм поэзии.
А однажды Балаев пришел к нам в класс торжественный, веселый и сказал:
– Сегодня у нас большой праздник. Запомните этот день: сегодня двадцать шестое мая – день рождения нашего Пушкина. Сегодня я хочу прочитать вам отрывки из “Евгения Онегина”, сколько успею за урок.
Балаев читал нам наизусть отрывок за отрывком, читал вдохновенно и музыкально. До сих пор я слышу эту напряженную тишину в классе и музыку стихов Пушкина»97.
При активном участии Николая Васильевича Балаева ученики класса, в котором учился Алянский, организовали в гимназии внеклассный литературный кружок, к участию в котором Балаев привлек учеников из других классов и даже из других гимназий. К тому моменту, когда Бикерман поступил в гимназию, Балаев в ней уже не преподавал, но он не был единственным блестящим преподавателем русской литературы в гимназии. В своих воспоминаниях младший брат Бикермана упоминает Вениамина Краснова98, еще одного исполненного энтузиазма учителя литературы в гимназии Столбцова. Превосходным преподавателем литературы был и сам Сергей Аникеевич Столбцов99. Характерно, что первой научной работой Бикермана, написанной шестнадцатилетним гимназистом, были «Пушкинские заметки»100.
Статья юного Бикермана состоит из двух частей: «Кто такой Вершнев?» и «К датировке оды “Вольность”».
В первой он высказывает и аргументирует гипотезу о том, кто являлся прототипом Вершнева, упомянутого в двух набросках к «Египетским ночам» («Мы проводили вечер на даче у княгини Д.», «Ах, расскажите, расскажите»). До этого считалось, что Пушкин в этом персонаже изобразил «одного из глубокомысленных сотрудников “Московского вестника”», без уточнения, кого именно101. Бикерман назвал имя: Владимир Павлович Титов. Титов был воспитанником Благородного пансиона при Московском университете, участником кружка «любомудров», сотрудником «Московског вестника» и чиновником Московского архива Министерства иностранных дел. После того как он перебрался в Петербург, Титов поступил на службу в Азиатский департамент того же министерства. Он занялся изучением восточных языков в Школе восточных языков, где особенно отличился в изучении арабского. Позднее он сделал блестящую дипломатическую карьеру, сначала в качестве генерального консула в Дунайских княжествах (в Бухаресте), а затем как посланник в Константинополе и Штутгарте. С 1856 г. он в течение двух лет является воспитателям наследника престола и его двух братьев. В 1863 г. он стал членом Археографической комиссии, а в 1873 г. ее председателем. В 1865 г. Титов назначается членом Государственного совета, а затем председателем Департамента гражданских и духовных дел. Титов был блестяще и энциклопедически образован и обладал феноменальной памятью. Не чужд он был и сочинительству. Под претенциозным псевдонимом-паронимом Тит Космократов102 он опубликовал в молодости несколько повестей. Осенью 1828 г., услышав рассказанную Пушкиным у Карамзиных «сказку про черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров», записал ее, показал запись Пушкину, внес некоторые поправки и опубликовал под названием «Уединенный домик на Васильевском острове»103.