Графов и баронов Нормандии можно понять: они гордились тем, что ведут свою родословную от викингов-датчан, заботясь о чистоте своей «голубой крови». Гордые эти люди сразу после получения известия о смерти герцога Роберта Дьявола стали бунтовать с оружием в руках против его незаконнорожденного наследника. По их убеждению, такой человек не мог начальствовать над «сыновьями датчан», покоривших Нормандию.
Несколько раз противники и сторонники маленького Вильгельма вели между собой упорные и разорительные войны в герцогстве. Сам он не мог принять в них участие из-за своего малолетства, хотя и был «знаменем» для своей партии. Зыбкий внутренний мир в Нормандии был восстановлен только в 1042 году после взятия сторонниками наследника герцогской короны замка Арк. Замок был хорошо укреплен, и капитуляция его гарнизона произвела сильное впечатление на нормандское баронство. На какое-то время оно поубавило прежний пыл, поскольку уже давно не сталкивалось с такой силой сюзерена.
Тот 1042 год в истории французского Средневековья известен и тем, что в этот год юный герцог, достигнувший своего совершеннолетия, впервые надел стальные рыцарские доспехи, богато украшенные золотой насечкой, и сел на боевого коня, тоже одетого в защитное стальное снаряжение. И тоже богато украшенное, что отвечало высокому положению его хозяина. Теперь он появлялся всюду в сопровождении дружины своих сверстников, которые назвали себя рыцарями правителя Нормандии. Все они (или почти все) тоже являлись потомками викингов.
Свое совершеннолетие и обретение реальной власти герцога Вильгельм отметил следующим поступком: им был прогнан опекун Рауль де Гасе, который, как казалось многим, достиг вершин своего положения. Его подопечный в назидательных советах излишне назойливого старшего больше не нуждался: он рано стал принимать самостоятельные решения, проявлять твердость и известное упрямство. При королевском дворе такое незамеченным не осталось.
Не осталось незамеченным отстранение опекуна-временщика и в работах хронистов. Один из них, Вильгельм Жюмьежский, так описал венец постепенного переход власти в Нормандии в руки юного правителя:
«В расцвете счастливой молодости герцог Вильгельм начал добровольно взращивать в своем сердце поклонение Богу, отстранять от себя толпу бездарных, прибегать к советам мудрых, блистать как воинским искусством, так и в государственных делах».
Надо утвердительно сказать, что такое событие, как совершеннолетие герцога Вильгельма, стало днем торжества по всей Нормандии. Время баронской смуты ушло прочь, и теперь в стране, то есть в герцогстве, был полноправный хозяин, обещавший вырасти в сильного властелина. Этому радовались и горожане, и мелкие землевладельцы, и купечество, и немалая часть местного баронства, которым часто доставалось от соседей. Все они истосковались по законности и безопасным дорогам за последний почти полный десяток лет.
Став в 16 лет полноправным правителем герцогства Нормандии, Вильгельм I сразу же взял в свои руки всю полноту власти, словно торопясь это сделать и не растерять в самом начале правления. Следует отметить, что юный герцог мог бы сдать на отлично экзамен по понятию смысла и технологии «царствования» на земле Нормандии.
Исследователи никак не могут определиться с тем, кто ему преподал высокий уровень науки управления. Таким учителем отец не успел стать. Королевский двор такой школой быть не мог. Опекуны менялись часто, больше занимаясь собой. Можно высказать версию, что юный Вильгельм обладал аналитическим умом, отчасти самостоятельно познавая искусство властвования унаследованным феодом.
Первым законодательным актом нового правителя Нормандии стал ордонанс против виновных в убийстве, поджигательстве и грабеже, то есть умышленных действия такого рода. Во французском Средневековье такими людьми были не прозаические разбойники (которых тоже было немало), а феодалы всех рангов, одетые в рыцарские доспехи. Их своеволие на проезжих дорогах трудно описуемо даже в балладах той эпохи.
После обнародования такого ордонанса правитель Нормандии со всей строгостью тогдашних законов повелел своим верноподданным сложить оружие, то есть сдать его властям в назначенные сроки. Оружие и воинские доспехи осели в замковых хранилищах-арсеналах герцогских замков, став частью его личной собственности. Таким образом, многие мятежники из числа баронов и их слуг получили желанную амнистию.
Одновременно с таким указанием герцога свыше даровалась амнистия участникам предшествующих «возмущений», благодаря чему многие жители из числа бывших мятежников вернулись к своим домашним очагам, превратившись из изгнанников и беглецов в добропорядочных мирян. Такие люди, естественно, пополнили число сторонников юного правителя Нормандии: они были обязаны ему лично многим. И потому бывшие мятежники, больше из рядовых подданных, теперь всегда были готовы с оружием в руках постоять за своего благодетеля.
Это сразу не понравилось родовитой чистопородной знати из числа соседей и, прежде всего, вассалам, многочисленным баронам. Сильный и крутой правитель Нормандии им был совсем не нужен и опасен. Они тоже кичились друг перед другом собственной родословной, шедшей от скандинавских викингов. При этом они забывали, что наследником викингов являлся и их герцог. Довольно скоро нормандские бароны стали поднимать мятежи против своего сюзерена, пусть еще совсем молодого, но обладавшего герцогской короной и бывшего до поры до времени под покровительством короля Франции.
Вильгельм принял вызов, действуя поразительно решительно и победно. Но до окончательного умиротворения им Нормандии было еще далеко, и одними ордонансами, то есть нововведениями в законодательстве, успокоить герцогство было нельзя. Юный обладатель герцогской короны, воспитанный в духе рыцарской романтики, этого еще не понимал. В 1044 году Вильгельм едва не стал кровавой жертвой заговора местной аристократии, среди участников которого оказался друг его детства и дальний родственник Ги (Гвидо) Бургонский. Измена друга, известного своим честолюбием, «внесла коррективы» в миропонимание герцога.
Этот заговор был составлен герцогскими вассалами западной Нормандии. Считается, что его организатором являлся Рауль Тэссон, барон Сингле, главный замок которого находился в Тюри (ныне – Тюри-Аркур). Он вместе с другими заговорщиками поклялся «нанести удар Вильгельму» и заменить его на герцогском престоле «послушным» Ги Бургундским. Они связали себя взаимной словесной клятвой, известной в истории с давних пор.
Тот заговор имел широкое распространение. К нему даже примкнули виконты (должность их уже была наследственной) Нижней Нормандии из Бессена и Комантена – Ренуф де Брикессар и Неель де Сен-Совер, которому юный герцог поручил защиту южных и западных границ своих владений. То есть это виконт получил от него значительный числом рыцарский отряд, не считая пеших воинов.
На протяжении почти всей своей жизни Вильгельм как герцог и как король еще много раз столкнется с изменами и заговорами против себя на обоих берегах пролива Ла-Манш. В том году он получил только первый подобный урок. Но этот урок он хорошо усвоил, поняв, что больнее всего предают самые близкие люди, на которых он полагался если не во всем, так во многом.
Заговорщики решили совершить нападение на 19-летнего сюзерена, когда он отправится поохотиться в район своей резиденции замка Валони неподалеку от виконства Сен-Совера. Вечером к нему постучался придворный шут Голь, который случайно подслушал разговор заговорщиков, намеревавшихся то ли убить, то ли похитить своего герцога. Шут кричал Вильгельму:
«Откройте, откройте! Где Вильгельм? Почему он спит! Если враги найдут его здесь, он не может скрыться из Котентена и не доживет до утра».
Вильгельм не стал требовать объяснений, быстро оделся, вскочил на коня и помчался по лесной дороге, стремясь покинуть территорию Котентена, который стал для него смертельно опасен. Добравшись до брода через реку Виру, он, не жалея лошади, поскакал в Фалезский замок, стараясь держаться берега моря. В Ри местный барон Губерт дал ему свежего коня и трех вооруженных сыновей в сопровождающие с советом не заезжать по пути ни в один город. В Фалез они прибыли без приключений.
Заговорщики, поняв, что их злодейский план раскрыт, бросились в погоню. Когда они, в свою очередь, добрались до Ри, местный владелец Губерт направил их по ложному следу, оказавшись, таким образом, действительным спасителем герцога Вильгельма Нормандского.
Заговорщики, как говорится, «остались с носом». Теперь им ничего не оставалось, как выступить открыто с оружием в руках против правителя, которому они в свое время дали вассальную клятву. Центром баронского мятежа стала Нижняя Нормандия к востоку от реки Орн, в то время как баронства Средней и Верхней Нормандии сохранили герцогу Вильгельму свою верность.
Первый «дружный» мятеж вассалов против юного герцога Нормандского случился в 1046 (или ранее) году. Тогда Вильгельму пришлось в первом в его долгой биографии бою биться как простому рыцарю. Мятежные бароны в тот год явно преувеличивали в собственных глазах свою значимость и силу, и потому были разбиты под стенами одного из замков. Укрыться за его стенами они не смогли и не успели, рассеявшись по округе. Лесными тропами уходили подальше, в собственные укрепленные жилища, наивно полагая, что люди герцога их там не достанут.
Первый бой был памятен для Вильгельма не столько одержанной победой (подобных викторий у него будет много), сколько тем, что он впервые показал «во всей своей красе» власть над подвластными ему нормандскими феодалами. И напомнил им, что он непременно станет на герцогском престоле подобием отца, Роберта Дьявола. Уже одно это страшило мятежных баронов.
Решающий и победный бой, по всей видимости (поскольку история не сохранила его описания), продолжительным не был. Хорошо организованная и устроенная рыцарская дружина герцога в конном строю смяла толпу баронов и их вооруженных слуг, которые после короткой рукопашной схватки бросились в разные стороны наутек. Часть мятежников, лишенных единоначалия, естественно, при преследовании попала в плен. Оттуда им пришлось выкупаться, поскольку такая процедура приобретения личной свободы являлась доходной статьей герцогской казны.
После боя герцог Вильгельм устроил в замковой зале, освещенной десятками факелов, допрос мятежных феодалов, вернее, суд над ними. В будущем он не будет откладывать таких важных дел на завтра. И тут произошел случай, давший правителю Нормандии показать всю силу своего праведного гнева. Один из старых воинов (по своему положению сравнимый с мелкопоместным дворянином), вассал одного из мятежных графов, нарушивших присягу, данную Роберту Дьяволу перед отбытием того в паломничество в Святую землю, нагло бросил в лицо его сыну: «Я не намерен исполнять клятву незаконнорожденному!»
В диком гневе, на какую-то минуту потеряв самообладание, Вильгельм Нормандский приказал вырвать ему язык. Герцогские воины послушно, тут же в зале, на глазах у пленников-мятежников исполнили приказ повелителя. Воинственно настроенные вассалы, поднявшие оружие на своего господина, вмиг поостыли, поняв, что тот при всей своей юности крут на расправу. И что он может «отобрать» у непослушных его личной власти баронов не только какую-то часть тела, но и саму жизнь вместе с родовым имуществом, а баронское семейство сделать нищим.
Слух об этом быстро разлетелся по Нормандии, по его рыцарским замкам и торговым городским площадям. Там хорошо помнили герцога Роберта Дьявола, который таким образом не раз утверждал всю полноту, «самодержавность» своей личной власти над нормандцами. Слух разошелся и по Франции, залетев и в королевский дворец, и в замки аристократов. Было от чего призадуматься им, поскольку в герцогском семействе страны появилась еще одна, без всякого на то сомнения, сильная личность.
Вильгельм в тех событиях не надеялся на собственные силы, поскольку имел мало верных приверженцев среди нормандских феодалов. Он нашел верный выход из ситуации, попросив помощи у французского короля Генриха I, при дворе которого воспитывался и познавал науку жизни. В то время между династией Капетингов и нормандскими герцогами еще существовала традиционная дружба, основанная на взаимной военной и дипломатической поддержке. Такой союз был взаимовыгоден и крайне необходим.
Рыцарствующий монарх Генрих I, тоже большой любитель повоевать, быстро собрал большую армию собственных вассалов и не промедлил появиться на земле Нормандии. Он соединился с войском герцога у Аржансона. Их противники в лице бунтующих против герцогской власти феодалов тоже не сидели сложа руки, успев собрать под свои знамена примерно 20 тысяч всякого вооруженного люда, в том числе и наемников из других земель Французского королевства. Это была по тем временам огромная военная сила, лишенная должной организованности, единого командования и жаждущая добычи.
Во главе мятежных баронов, прежде всего из Нижней Нормандии, стал клан Ричардинов. Именно он вынашивал планы свержения с престола бастарда или, по крайней мере, разделить с ним реальную власть. Взбунтовался город-крепость Руан, столица герцогства, вознамерившийся вырвать у юного правителя торговые и иные привилегии для себя.
Так, еще юношей, Вильгельм Нормандский проявил себя как воин-рыцарь и лидер, как жестокий деспот, не прощающий прошлых обид, которые хорошо помнились им. Многие заинтересованные люди во Французском королевстве после решительного подавления баронского бунта в Нормандии поняли простую для них истину.
Во-первых, то, что в обширной прибрежной Нормандии появился не просто новый обладатель отцовского престола, а сильный военный вождь, который вскоре будет мечом удовлетворять собственное честолюбие;
Во-вторых, новоявленный герцог Вильгельм I будет правителем и соседом не только суровым, но и справедливым (в рамках той эпохи), и что он сумеет постоять за себя и за свою фамильную честь, а значит – и за своих людей, не позволяя соседям наносить им разного рода обиды.
Действительно, достигнув совершеннолетия, Вильгельм Нормандский начал укреплять личную власть в герцогстве, то есть в собственных, наследственных владениях. Он не только сурово карал непослушных, но и миловал тех, кто должен был исправно платить в его казну подати или служить в его войсках-ополчениях. То есть людей, нужных ему. Герцог рано показал себя рачительным, расчетливым хозяином огромного феодального владения.
Вильгельм I силой оружия не сразу покончил с междоусобицей своевольных баронов, готовых при случае объединиться против своего сюзерена. Тому было много причин. И прежде всего то, что нормандское баронство – местное рыцарство, как и прочее другое в пределах не только Французского королевства, отличалось многочисленностью, что позволяло им раз за разом демонстрировать немалую военную силу.
Будучи овеян громкой боевой славой, герцог стал наводить в Нормандии должный порядок. Он действовал старым и испытанным средством для подавления бунтов вечно мятежных баронов, хорошо помнивших свою родословную. После победы в долине Дюн близ Каэна герцог не промедлил с отдачей многих приказов по разрушению родовых замков тех своих вассалов, которые не только подняли против него оружие, а просто казались подозрительными в тайных помыслах и словах, произносимых за пиршеским столом. Здесь сын заметно превзошел деяния своего отца по прозвищу Дьявол.
Ко времени начала принуждения нормандского баронства к признанию его самодержавной, абсолютной власти герцог уже имел хотя и небольшое, но хорошо по-рыцарски вооруженное войско, которое отличалось известной преданностью к правителю. Это было несомненной заслугой Вильгельма Нормандского, который в войнах Средневековья заявил о себе как полководец, вошедший еще при жизни в когорту великих исторических личностей.
Испытания же сыпались на его голову одно за другим. С 16 лет его видели чаще в рыцарском одеянии, чем с герцогской короной на голове. С мечом же он не расставался всю свою жизнь, имея все основания опасаться за нее: тайных недругов и явных врагов Вильгельму Нормандскому всегда хватало, а «рыцари плаща и кинжала», то есть наемные убийцы», стоили недорого. К тому же тогдашние алхимики и медики хорошо разбирались в ядах.