Из истории Нормандии середины XI столетия известны три сильных баронских мятежа, которые в наше время назвали бы антиправительственными восстаниями. Первый из этих обширных мятежей спонтанно вспыхнул в 1047 году, и герцог, который только-только вышел из юношеского возраста, понял, что одному ему с мятежными вассалами – нормандскими графами и баронами – просто не совладать.
Заговор 1047 года едва не закончился гибелью юного герцога во время охоты. Именно тогда верный шут Голь (Голе), случайно оказавшийся свидетелем клятвенного обещания гостей Ренуфа де Брикессара, виконта Бессена, предупредил своего хозяина о смертельной опасности, грозившей ему от рук казалось бы верных баронов. Вильгельм удачно ускакал от убийц, уже обнаживших оружие, и укрылся в собственном фалезском замке. Отсюда он стал действовать против заговорщиков, силы которых оказались значительными. Во главе мятежников стоял Ги Бургундский, граф де Брионн.
Тогда Вильгельм Нормандский лично обратился за помощью к своему воспитателю в лице короля Франции Генриха I. Тот не отказал своему верному вассалу на севере страны, поскольку и сам не раз оказывался в подобной ситуации. Считается, что монарх встал на сторону герцога по той простой причине, что тот являлся его вассалом, которого король обязан был защищать.
Рыцарствующий король выступил в карательный поход во главе небольшой рыцарской армии, соединившись с герцогским войском севернее речки Мюанс. В том же 1047 году Генрих I и Вильгельм нанесли мятежником жестокое поражение в битве при Валь-эс-Дюне (Вал-э-Дюне, Долина Дюн), в десяти километрах от города Канна (современный департамент Кальвадос). Это была холмистая местность, по которой протекала речка Мюанс.
О численности королевско-герцогской (франко-нормандской) армии нет никаких сведений. Более того, нет даже каких-то приблизительных цифр, от которых бы можно было оттолкнуться при расчетах. О мятежниках же нам известно, что отряд Рауля Тэссона состоял из 140 рыцарей. Считается, что на стороне графа Ги Бургундского могло быть до 600 рыцарей (не считая их оруженосцев и вооруженных слуг), до 800 пеших воинов.
Отряды графа Ги де Брионна двигались разрозненно. В таком виде они совершили переправу через реку Орн. Когда отряды мятежных баронов вышли на холмистое плато, там их уже ожидал противник. Противники перед началом битвы расположились напротив друг друга на расстоянии полета стрелы: в их рядах было какое-то число лучников. Это историками считается вполне вероятно, но не достоверно. В таком положении стороны могли хорошо рассмотреть друг друга.
Битва при Валь-эс-Дюне, в которой с обеих сторон сражалось примерно по две тысячи человек, началась с взаимных атак под боевые кличи. Отряд рыцарей сражался с таким же рыцарским отрядом. Общей свалки, по всей вероятности, не было: все сражение «развалилось» на поединки конных рыцарей.
Ожесточенная битва проходила на равнине Дюн неподалеку от Кана. Король и герцог решили уже в самом начале сражения завладеть инициативой и настойчиво начали атаковать вражеские позиции. Мятежники стойко и удачно долгое время оборонялись от смелых наскоков союзной рыцарской конницы, которую поддерживали стрелки из луков и арбалетов, пешие копьеносцы. Порой поле брани походило на рыцарские турниры с бескомпромиссными поединками, в которых победитель становился обладателем стальных доспехов, оружия и боевого коня побежденного.
Есть предположения, что исход битвы в Долине Дюн у Каэна решила тайная дипломатия, основанная на тайных уговорах и обещаниях, на подкупе. В конце того дня ряд предводителей инсургентов неожиданно для мятежного войска перешли на сторону короля и герцога вместе со своими воинскими отрядами. Картина битвы сразу стала меняться, и исход баталии оказался предрешен. Много мятежников пало, еще больше казалось в плену, из которого, по традиции той эпохи, следовало выкупаться за хорошие деньги или даже за земельные владения с крестьянами на них.
В одном из эпизодов сражения французский король, прочно сидевший в седле, сильным и удачным ударом копья был повержен на землю вместе с конем. Генрих I не погиб в той рукопашной схватке, поскольку помощь пришла к нему сразу: в общей свалке его с боков и тыла защищали верные оруженосцы и рыцари королевского двора.
Как свидетельствуют хроники, король Генрих I храбро сражался в первых рядах французских рыцарей и был ранен в том сражении, но поле брани не покинул. Нормандцы, вернее средневековые поэты-трубадуры, прославили подвиг французского монарха в песнях, сложенных здесь же, в Валь-эс-Дюне, Долине Дюн. В этих поэтических творениях Средневековья пелось, как он бился с мечом в руках и побеждал мятежников, защищая собственную честь и достоинство своего вассала в герцогской короне.
Герцог Вильгельм I Нормандский тоже не менее доблестно сражался в той битве: в ней, по сути дела, решалась его судьба. Случайность не позволила ему в тот день пленить коварного виконта Ренуфа из Бессена, которому удалось спастись бегством, бросив на поле боя копье и щит. Только укрыться ему было негде, и это он осознал довольно скоро.
Победа союзников была упрочена переходом на их сторону рыцарского отряда в 140 человек во главе с Раулем Тэссеном: он «вовремя» вспомнил о своей клятве вассала, данной правителю герцогства, и о том, что женат на дочери одного из братьев матери герцога. Такой численности рыцарский отряд для того времени являлся немалой силой и мог действовать вполне самостоятельно.
Хронист Вас, родом с острова Джерси и учившийся в Канне, автор истории герцогской Нормандии, написанной на французском языке, так описал отношение Вильгельма к Раулю Тэссону:
«Рауль Тэссон со своими рыцарями держался несколько в стороне от главных сил мятежников, так что король Генрих не понял, был ли он их союзником или противником. Король спросил герцога:
– Вильгельм, кто те люди, чье вооружение так богато украшено? Знаете ли вы их намерения?
– Государь, – ответил герцог, – думаю, что они на моей стороне. Их возглавляет Рауль Тэссон, а у него нет никакого повода быть мною недовольным.
Завязалась битва. Тэссон, вернее – его рыцари сомневались в том, что надо поднять оружие на короля Франции и своего герцога. Они требовали, чтобы он отказался от данной мятежниками клятвы, взял назад свое слово:
– Всякий, кто поднимет оружие на своего сеньора, потеряет свой фьев (то есть поместье). Мы этого не хотим…
В конце концов Рауль Теэссон перед самым началом битвы (а возможно, в ее разгаре) уступил настояниям своих рыцарей, у которых не было мотивов лишаться семейного достояния ради герцогской короны для Ги Бургундского. Пришпорив коня, он поскакал галопом к герцогу, приказав своему отряду не следовать за ним. Инсценировка, как казалось со стороны, рыцарского подвига, когда одиночка бесстрашно мчался на врага, оказалась полной. Анжуец родом мчался вперед с боевым кличем своей баронской семьи:
– Тюри! Тюри!..
Тюри было родовым, главным замком Тэссонов. Подъехав к Вильгельму, Рауль ударил его рыцарской перчаткой и со смехом сказал:
– Вот, я избавился от своей клятвы; я поклялся ударить вас; теперь я сделал это, таким образом, я не клятвопреступник. Пусть этот мой жест вас не оскорбляет.
После этого Рауль Тэссон поскакал к своему рыцарскому отряду и во главе его покинул ряды мятежного войска. Для свидетелей такого отступничества и потеря сильного числом союзника оказалось для баронов Нижней Бургундии тяжелым ударом. Но они, как люди мужественные, продолжили (или начали) битву.
Вильгельм весьма благосклонно отнесся к такому поступку здравого смысла в исполнении Рауля Тессена. Король и герцог видели, что на мятежников такого рода измена оказала самое деморализующее влияние: их предводители враз обеспокоились стойкостью в своих поубавившихся рядах. Они стали панически ожидать новых измен.
Рыцарствующий король Генрих I в битве едва не лишился жизни. Один из воинов Неля Сен-Севера (конный или пеший, неизвестно) ударом копья выбил его из седла наземь. Тот спасся благодаря прочности своей кольчуги. Монарха Франции, разумеется, добить не позволили рыцари, составлявшие его личную охрану в сражении.
Герцог Вильгельм тоже воодушевлял своих баронов в рыцарских доспехах личным примером. Он не раз демонстрировал безрассудство отваги одиночного бойца. Прославил же он свое имя в тот день рыцарским поединком с бароном Ардре из Байё из отряда виконта Ренуфа де Брикессара. Ударом меча, нанесенным сплеча, он пронзил его незащищенную шею «между горлом и подбородком…»
Победа при Валь-эс-Дюне упрочила положение правителя Нормандии среди его вассалов. После сражения число незаконно возведенных замков в герцогстве заметно уменьшилось. Одни из них сносились по суровым приказам Вильгельма, другие спешно разрушались своими хозяевами, опасавшимися опалы правителя. Некоторые бароны выдали герцогу заложников (старших или единственных сыновей), вновь произнеся вассальную присягу. Вчерашние мятежники дружно мирились с ним. Среди них оказался и виконт Ренуф, лишенный своих фьевов: он был назидательно прощен герцогом и продолжил службу господину.
Когда мятежники побежали к ближайшему броду через реку Орн, их преследовали. У этой переправы беглецам пришлось столпиться. Некоторые из них утонули, и их трупы, унесенные речным потоком, забили желоб ближайшей мельницы. Виконт Неель де Сен-Совер (бежавший с поля битвы одним из последних) был схвачен, закован в цепи и ножные кандалы и брошен в темницу в Руане. Там его вскоре нашли мертвым. Если верить хроникам, он оказался единственным пострадавшим из пленников.
Хронисты отмечают удивительную гуманность юного герцога к побежденным мятежным баронам. Милосердие его в тот жестокий век сегодня видится удивительным. Но, думается, в основе этого милосердия лежал трезвый расчет: не мог же он своими руками истребить немалую часть собственной военной силы. Ему надлежало вновь подчинить ее себе. Хронист-публицист Средневековья Вас так охарактеризовал эту мудрую умеренность герцога-победителя:
Что касается Ги де Брионна, «знамени» баронского мятежа против юного герцога Вильгельма и его кузена по родословной, то нет упоминаний о его личном участии в битве при Валь-эс-Дюне. По своему положению его никто не обязывал участвовать в рыцарских схватках, и потому он вполне мог наблюдать за происходящим с какого-нибудь возвышенного места, в данном случае холма в Долине Дюн.
Ги Анжуйский удачно бежал в свой замок Брионн, окруженный каменной стеной и стоявший на острове, который разделял реку Риль на два рукава. Победитель Вильгельм гнался за ним, но беглецу удалось скрыться в надежном убежище. Кузен-предатель «прихватил» с собой в замок, как считается, и большинство собственных рыцарей и вооруженных слуг.
Большими денежными штрафами наказывалось мятежное руанское купечество. Герцог вполне милостиво отнесся к нему, прекрасно понимая, что от состояния торговли в Нормандии зависит и его собственное материальное благополучие. Купцы оказались благодарны судьбе: герцог не отбирал у них имущество, недвижимость и товары, не бросал их в нищету. И, что самое главное, обращался с ними так, как будто между богачами Руана и ним лично ничего не произошло.
Современник битвы Вильгельм Жюмьежский писал о большом значении битвы при Валь-эс-Дюне в подавлении мятежа баронов Нижней Бургундии для утверждавшегося на отцовском престоле Вильгельма. Он восторженно восклицал в своем историческом труде, дошедшем до нас в первозданном виде:
«Счастливая битва, когда в один день рухнуло столько замков, логовищ злодеев и преступников».
После битвы при Валь-эс-Дюне перед юным Вильгельмом не склонил голову разве что один «неразумный» Ги де Брионн. Герцог целых три года осаждал каменное убежище своего кузена на острове меж двух рукавов реки Риль. Замок Брионн был окружен грозно возвышающимися над округой стенами из камня, добытого в соседней каменоломне, а в центре возвышалась крепкая башня. Герцогу пришлось возвести кругом острова осадные башни, чтобы пресекать вылазки осажденных мятежников. Для сооружения башен были согнаны крестьяне из окрестных деревень и служители соседнего монастыря, ставшие на время послушными лесорубами и землекопами.
Ги де Брионн на протяжении трех лет грозил герцогу с высоты замковых стен. Вильгельм все это время не покидал долины реки Риль: вражеское гнездо находилось всего в сорока километрах от столицы Нормандии города Руана. Гарнизон и упорствующий до последнего хозяин Брионна капитулировали только в 1050 году, будучи сломлены голодом: блокада замка только ужесточалась, окрестности его были опустошены. И возможно, что за эти три года окрестные селения обезлюдели.
Показательно, что на мятежника Ги Бургундского не подействовали никакие уговоры осаждавшей стороны. Чего ему только не обещал герцог Вильгельм, почему-то благосклонно относившийся к человеку, отважившемуся занять его престол. Только одно условие капитуляции было неизменным: замок Брионн должен быть разрушен до основания и восстановлению не подлежал.
Герцог не стал брать сильный во многих отношениях замок на речном острове штурмом. Он взял его своим поразительным долготерпением. Падение неприступного Брионна удручающе и устрашающе подействовало на вольнодумное баронство и рыцарство Нормандии: герцог преподал им хороший урок сурового властвования. Его хватка сравнивалась с хваткой бульдога.
Все ожидали казни несговорчивого Ги де Брионна. Но герцог поразил всех своим великодушным прощением самого упорного мятежника в его владениях. Поверженный мятежник, с которым Вильгельм был знаком с детства, был одарен свободой, хотя и лишился немалой части земельных владений. Ги де Брионн беспрепятственно покинул Нормандию и отправился в родную для него Бургундию, где герцогом стал его брат. Он там тоже прослыл мятежником-неудачником. После этого пути Вильгельма с ним не пересекались.
Напрашивается вопрос: почему герцог Вильгельм видел в баронских замках большое зло для себя и почему он так стремился их разрушать? Ответ на этот немаловажный для рыцарского Средневековья в Западной Европе вопрос дает все тот же Вильгельм Жюмьежский. Описывая баронскую смуту в Нормандии 1037–1042 годов, он сообщает:
«Когда герцог был ребенком, многие нормандцы, забывая о своей верности ему, почти повсеместно возводили земляные укрепления, которые должны были стать для них надежными укрытиями».
Баронский, рыцарский замок, возведенный без обязательного разрешения на то герцогом, в те годы виделся всем символом стремления к личной независимости от правителя Нормандии. То есть каждый такой «самострой» отдавал духом мятежничества. Возводились и каменные замки, но это было доступно только самым богатым баронам и прочей состоятельной знати.
Разумеется, что далеко не все незаконно возведенные замки разрушались. В наиболее важных из них по местоположению и в приграничье ставились воинские гарнизоны, начальники которых подчинялись лично герцогу. Порой такие фортификации усиливались, достраивались. Бывшему владельцу в таком случае приходилось жить с семьей по соседству в бурге – укрепленном деревянном доме, вполне напоминавшем рядовой рыцарский замок той неспокойной поры.
Последствия битвы при Валь-эс-Дюне историки прошлого и современного оценивают вполне единодушно: она завершила объединение Нормандского герцогства. Феодалы (виконты, бароны, рыцари) разных его областей больше не высказывали сепаратистских устремлений, и тенденция возвращения к ним в летописи этой части Французского королевства больше не проявлялась.
…Вильгельм искал всевозможные пути замирения баронской Нормандии и упрочения герцогской власти в ней. Он прекрасно понимал, что одним оружием власть упрочить нельзя, чему было много примеров из жизни Франции. Исследователи до сих пор не сходятся во мнении, кто подсказал ему мысль об установлении в герцогстве так называемого «Божьего примирения». Проект его появился на свет в 1047 году.