Игра называлась Choplifter! – восклицательный знак был частью ее названия, и впечатления от игры требовали этого восклицания. Она вызывала восторг и трепет. Снова и снова я наблюдал эти вылеты из нашей «берлоги» к плоскому диску пустынной луны. С вертолета стреляли, стреляли по вертолету – с вражеских самолетов и танков… Вертолет садился и снова взлетал, когда отец пытался спасти внезапно возникающую толпу людей, которых необходимо было перенести в безопасное место. Тогда сформировалось мое особенное детское представление об отце: он был героем!
Ликующий вопль, раздавшийся с кушетки в первый раз, когда малюсенький вертолет невредимым вернулся на базу, перенеся на себе всех крошечных человечков, оказался чересчур громким. Голова отца повернулась к окну, чтобы посмотреть, не разбудил ли он меня, – и тут он застал меня врасплох.
Я нырнул в постель, натянул на себя одеяло и лежал не шевелясь, слыша тяжелые отцовские шаги по направлению к своей комнате.
Он стукнул в окошко. «Давно пора спать, дружище! Ты еще на ногах?»
Я затаил дыхание. Внезапно он распахнул окно, протянул руки, схватил меня – вместе с одеялом – и утащил в свою «берлогу». Все произошло так быстро, что я даже не коснулся ногами ковра.
Еще не успев опомниться, я сидел у отца на коленях и как будто стал вторым пилотом. Я был слишком мал и слишком взволнован, чтобы сообразить – джойстик в моих руках не подключен. Но это не имело значения, потому что главное – я летал бок о бок со своим отцом.
Невидимая стена
Элизабет-Сити – живописный и не очень большой портовый город с более или менее сохранившимся историческим центром. Как большинство остальных ранних американских поселений, он вырос у воды, в данном случае у берегов реки Паскуотанк. Название является искаженным англичанами алгонкинским[15] словом, которое переводилось как «место, где течение разделяется». Река течет от Чесапикского залива через болота Виргинии и Северной Каролины и впадает в залив Албемарл, как реки Човон, Перкиманс и другие. Когда задумываешься о каком-то ином пути, по которому могла пойти моя жизнь, я невольно вспоминаю этот речной край: не важно, по какому конкретному руслу движется река от своих истоков – она все равно достигает нужного места назначения.
Моя семья всегда была связана с морем, особенно по материнской линии. Происхождение моей мамы прямиком восходит к отцам-пилигримам, а самый ранний из известных предков, появившийся на этих берегах, – не кто иной как Джон Олден, член экипажа «Мейфлауэр»[16], числившийся на нем бондарем[17]. Он стал мужем приплывшей вместе с ним Присциллы Маллинс, имевшей сомнительное преимущество быть единственной на судне женщиной брачного возраста и посему ставшей первой женщиной брачного возраста из всего первого поколения основателей Плимутской колонии.
Судьбы Джона и Присциллы не соединились тогда, в День благодарения, и им не довелось бы быть вместе из-за вмешательства возглавлявшего Плимутскую колонию капитана Майлза Стэндиша. История его любви к Присцилле и ее отказа положены в основу литературного произведения, упоминания о котором сопровождали меня в юные годы. Это историческая поэма «Сватовство Майлза Стэндиша» Генри Уордсворта Лонгфелло (тоже потомка Олденов и Маллинсов).
Дочь Джона и Присциллы Элизабет была первым ребенком, родившимся у переселенцев в Новой Англии. Моя мама, имя которой также Элизабет, – ее прямой потомок. В силу того что это родство прослеживается преимущественно по женской линии, фамилии менялись почти в каждом колене: Элизабет Олден выходит замуж и становится Пабоди, Пабоди сочетается браком с Гринеллом, Гринелл – со Стивенсом, их отпрыск – с Джослином. Мои пришедшие из-за моря предки приплыли вдоль побережья из теперешнего Массачусетса в Коннектикут и Нью-Джерси, прокладывая торговые пути и спасаясь от пиратов, где-то между колониями и Карибами. С началом революции в колониях семья Джослинов осела в Северной Каролине.
Амасия Джослин (среди прочих вариантов – Джоселин) занимался каперством[19] и был военным героем. В качестве командира 10-пушечного барка «Файербренд» он отличился при обороне Мыса Страха. Сражаясь за американскую независимость, он поступил на службу в военный флот США и стал офицером снабжения при порте Уилмингтон. Там же он основал первую в городе торговую палату, которую сам в шутку называл «разведывательным центром». Джослины и их потомки – Муры, Холлы, Мейленды и Хауэллы, Стивенсы, Рестоны, Стокли, другие представители моей родни по материнской линии – сражались во всех войнах в истории моей страны, от Войны за независимость до Гражданской. Правда, на этот раз они дрались за Конфедерацию против янки из Новой Англии и сторонников центрального правительства. Но и те, и другие участвовали в обеих мировых войнах XX века. Мою родню всегда отличало высокое чувство долга.
Дедушка, отец моей матери, которого я называю Поп, в народе известен как контр-адмирал Эдвард Дж. Баррет. К моменту моего рождения он был заместителем начальника авиационно-технической службы при штабе Береговой охраны США в Вашингтоне. И в дальнейшем он занимал различные командные должности как технического, так и операционного характера, от Губернаторского острова в Нью-Йоркской бухте до Ки-Уэст в штате Флорида, где он возглавлял Объединенную межведомственную рабочую группу «Восток»[20]. Я понятия не имел, до каких высот поднялся по службе наш Поп, но знал, что церемонии по случаю его вступления в должность становились все круче, речи длиннее, а торты все выше. Так, помню, в качестве сувенира артиллерийский расчет подарил мне сорокамиллиметровую стреляную гильзу – круглую, еще теплую и пахнувшую порохом после салюта в честь дедушки.
И, наконец, мой папа Лон, который в момент моего рождения был младшим офицером авиационно-технического учебного центра Береговой охраны в Элизабет-Сити, работавшим в качестве методиста и инструктора по электронике. Он часто отсутствовал, оставляя дома нас с сестрой на попечении мамы. Та, дабы воспитать в нас чувство ответственности, давала нам разные задания. Обучая чтению, она наклеивала на наши шкафчики с одеждой этикетки со словами, отражавшими содержимое: «носки», «белье». Сажала нас в тележку и везла в местную библиотеку, где я моментально отправлялся в свой любимый зал, тот, который я называл «Большие машинки». Если мама спрашивала, какие «большие машинки» мне понравились больше всего, я без запинки отвечал: «Самосвалы, паровые катки, и автопогрузчики, и краны, и…»
«Это все, дружок?»
«А еще, – вздыхал я, – бетономешалки, бульдозеры и…»
Мама любила задавать мне головоломные задачки по математике. В магазинах «Кей-март» или «Уинн-Дикси» она выбирала книжки и модели машинок, легковых и грузовых, и покупала в том случае, если я смогу быстро и правильно сложить в уме их цены. Все мои детские годы она следила за тем, чтобы сложность заданий плавно росла, сперва давая мне решать примеры в пределах доллара, затем – требуя найти точную сумму долларов и центов. После я должен был вычислить 3 % от полученного числа и результат прибавить к общей сумме. Последняя операция ставила меня в тупик не столько арифметически, сколько логически. «Зачем?» – спросил я.
«Это называется налог, – объяснила мама. – За все, что мы покупаем, мы платим три процента государству».
«А что с ними делают?»
«У нас хорошие дороги, сынок? А мосты? Правительство использует эти деньги для ремонта. Деньги нужны для того, чтобы в библиотеках были книги», – пояснила мама.
Однажды я испугался, что мои многообещающие математически навыки меня подводят – сделанные в уме вычисления не совпадали с тем итогом, который я видел на кассовом аппарате. «Ставку налога подняли. Теперь мы платим четыре процента», – снова пояснила мама.
«Значит, теперь в библиотеке будет еще больше книг?» – спросил я.
«Будем надеяться», – ответила мама.
Бабушка жила через несколько улиц от нас, напротив Каролина-Фид и Сид-Милл, и над ее домом высился громадный пекан. Сняв с себя рубашку и сделав из нее сумку, чтобы нести нападавшие с дерева орехи, я поднимался к бабушке наверх и ложился на ковер возле длинных, низких стеллажей с книгами. Моими неразлучными друзьями были басни Эзопа и, пожалуй, самая любимая – «Мифология» Булфинча. Я перелистывал страницы, отвлекаясь время от времени, чтобы разгрызть несколько орехов, и снова впитывал в себя истории о крылатых конях, запутанных лабиринтах, о горгоне со змеями вместо волос, чей взгляд превращал смертных в камень. Я был в восторге от Одиссея, мне вполне нравились Зевс, Аполлон, Гермес и даже Афина. Однако больше всего меня восхищал Гермес, неказистый бог огня и вулканов, покровитель кузнецов, столяров и плотников, кустарей и ремесленников. Я гордился тем, что умею писать его греческое имя и знаю его древнеримское имя – Вулкан. А в «Стартреке» так называлась планета, родина Спока. Грандиозный замысел греко-римского пантеона всегда поражал меня. На вершине некой горы проживала компания богов и богинь, проводившая большую часть своего бесконечного существования в ссорах друг с другом и подсматривании за делами жившего внизу человечества. Время от времени, узнавая что-то такое, что могло их заинтриговать или вывести из себя, они, переодевшись в ягнят, лебедей или львов, спускались с высот Олимпа, чтобы разобраться, что происходит, и вмешаться. Результатом нередко была катастрофа: кто-нибудь тонул, погибал от разряда молнии или превращался в дерево, и все потому, что бессмертные сочли необходимым влезть в дела смертных.
Однажды мне попалось иллюстрированное издание легенд о короле Артуре и его рыцарях, где я прочел об еще одной легендарной горе, на этот раз в Уэльсе. Гора служила крепостью для злобного великана по имени Рита Гавр. Тот отказывался признавать, что время его царствования прошло и что в будущем над ним будут властвовать земные короли, которых он считал ничтожными и слабыми. Стремясь не упустить власть, он сошел со своего высоченного пика на землю и стал нападать то на одно королевство, то на другое, побеждая войско за войском. В конце концов он разбил и уничтожил всех до одного королей Уэльса и Шотландии. Каждый раз, убивая, он сбривал их бороды, чтобы оторочить ими свой плащ, который носил как кровавый трофей. И потом он решил бросить вызов сильнейшему королю Британии – Артуру, поставив его перед выбором: Артур мог сам сбрить бороду и сдаться или Рита Гавр собственноручно снимет ему голову вместе с бородой. Выведенный из себя подобной наглостью, Артур выступил против великана в его горной крепости. Они встретились на самой высокой вершине и сражались несколько дней, пока Артур не был ранен. И когда Рита Гавр схватил короля за волосы и готов был его обезглавить, Артур собрал последние силы и погрузил легендарный свой меч в глаз великана и тот повалился на землю мертвый. Артур вместе с рыцарями сложил из камней погребальную пирамиду над его телом. Но еще до того, как они завершили свою работу, начался сильный снегопад, и под конец кроваво-красный плащ великана стал идеально белым.
Гора называлась Snaw Dun, и в примечаниях говорилось, что на старом английском это означает «снежный курган». В наше время этот снежный курган называется Сноудон. Давно потухший вулкан высотой примерно 1085 метров – самая высокая вершина Уэльса. Помню чувство, с которым я обнаружил в этой истории свою фамилию, – трепетный восторг. А изменившееся правописание придало ощутимое понимание, что мир старше, чем я сам, он даже старше моих родителей! Имена ассоциировались с геройскими подвигами Артура, Ланселота, Гавейна, Персиваля, Тристана и других рыцарей Круглого стола, что придавало мне гордости – пока я не узнал, что все эти деяния были не историческими, а легендарными.
Годы спустя я с маминой помощью обшарил всю библиотеку в надежде отделить факты от мифов. Я обнаружил, что замок Стерлинг был переименован в замок Сноудон – в честь победы короля Артура, в качестве попытки шотландцев обосновать свои притязания на английский трон. Реальность, как я убедился, всегда суетна и менее лестна, нежели мифы.
К тому времени как я откопал правду об Артуре, меня уже давно занимала новая и совершенно иная история. На Рождество 1989 года в доме появилось то, что называется Nintendo. Я вцепился в двухтоновый серый геймпад так крепко, что встревоженная мама ввела правило: нельзя начать новую игру, пока не дочитаешь книгу. Игры были дорогие, и, уже изучив те, которые шли вместе с приставкой (единственный картридж объединял Super Mario Bros и Duck Hunt), я изнывал по новым. Вся незадача была в том, что в свои шесть лет я не мог читать так же быстро, как одолевал очередную игру. И тут назрел момент для следующей моей неофитской хакерской атаки. Я стал приносить из библиотеки домой все более и более тонкие книжки, а также книжки с большим количеством картинок. Я брал визуальные энциклопедии изобретений и открытий с чудными рисунками старинных велосипедов и дирижаблей, а еще – комиксы, которые, как я понял уже гораздо позже, были сокращенным пересказом для самых маленьких произведений Жюля Верна и Герберта Уэллса.
Простая до гениальности приставка NES 8-bit – Nintendo Entertainment SYSTEM – обеспечила мое подлинное образование. Из «Легенд Зельды» я узнал, что мир существует, чтобы его исследовали; из Mega Man я понял, что могу многому научиться у своих врагов. Ну а игра Duck Hunt… Благодаря ей я знаю, что, если кто-то смеется над твоими неудачами, это совсем не значит, что всех недоброжелателей надо перестрелять. И в конечном счете все-таки Super Mario Bros, эта серия игр, научила меня, пожалуй, самому главному в жизни. Я сейчас совершенно искренен. И прошу отнестись к моим словам с предельной серьезностью. Super Mario Bros, в версии 1.0 – среди всех сайд-скроллеров это безусловно шедевр на все времена.
Когда игра начинается, Марио всякий раз стоит слева от возникающего легендарного экрана и двигается всегда в одном направлении. Он движется только вправо, ибо навстречу ему прокручивается фон и оттуда появляются все его враги. Ему надо пройти по четыре уровня в восьми мирах; каждый уровень подчинен временному ограничению, пока герой наконец не попадает в юдоль Зла и не освобождает принцессу Грибного королевства. На всех тридцати двух уровнях Марио стоит перед чем-то таким, что на игровом жаргоне именуется «невидимой стеной», которая не позволяет ему пятиться назад. Пути назад нет ни для Марио, ни для Луиджи, ни для меня, ни для вас. Свиток жизни разворачивается только в одну сторону, в том направлении, куда движется время, – и не важно, как далеко мы успеем зайти, невидимая стена будет всегда позади, отделяя нас от прошлого и побуждая продвигаться дальше в неизведанное. Маленький мальчик, подрастающий в небольшом городке штата Северная Каролина в 80-х годах прошлого века, должен откуда-то получить это представление о смертности. Так почему бы не от двух братьев-водопроводчиков, иммигрантов из Италии, падких до грибов из канализации?
В один прекрасный день мой заезженный картридж с Super Mario Bros никак не загружался, сколько бы я на него ни дул. Тогда так полагалось делать – в случае чего дуть на картридж изо всех сил, чтобы удалить пыль или еще какой-нибудь мелкий мусор, всякие ворсинки, которые так и норовили к нему прицепиться. В общем, сколько бы я ни дул и на сам картридж, и на паз для подключения, на экране телевизора мелькали какие-то пятна и волны, что внушало одну безнадегу.