В эти дни здесь был Бартлетт с бристольского [авиамоторного] завода. Air Force хочет поддержать нашу авиацию, но так, чтобы F[oreign] O[ffice] не был осведомлен. Наше Министерство авиации несколько колеблется и просит, чтобы эта поддержка была согласована с официальным британским ведомством. Святая наивность! Я представлю им в ближайшее время официальную бумагу от британского Air Ministry, которую получил я. Большего требовать нельзя, вопрос только в том, так ли хороши бристольские моторы, как утверждает Бартлетт. Это должны решить наши эксперты.
Долгие совещания с Питчем[229] о вопросах внешней торговли. Он хочет привязать немецкую марку к англ[ийскому] фунту. Протесты от моего отдела внешней торговли! Заседания, чтобы внутри партии найти общую позицию перед тем, как идти к фюреру.
Дело о румынской бартерной сделке лежит сейчас в министерстве Дарре. Там возникла серьезная загвоздка, так как посреднику – либералу в обход нас была обещана крупная поставка без серьезных компенсаций. И сейчас это должно быть включено в наше соглашение.
Детердинг был в Восточной Пруссии у графини Финкенштейн[230]. [Я] послал Обермюллера как своего представителя. Д[етердинг] после всех переговоров и проволочек не может хранить больше, чем 1 миллион тонн, так как тем временем организовал хранение в другом месте. Из-за проволочек «наших» министерств снова упущена возможность привлечь к нам брит[анский] капитал[231]. Д[етердинг] дал понять, что по моему желанию в любой момент готов снова прибыть в Берлин. Кроме того тоже дает совет привязать [марку] к англ[ийскому] фунту, Голландия и Швейцария вскоре поступят так же. Без этого, мол, Германия не преодолеет свои трудности.
Между всем этим политические переговоры о Рейхсинституте н[емецкой] древней истории, институте истории немецкой культуры, речи в Берлине, Мюнстере, Хоэнсибурге, Галле, Кёльне, Лейпциге, Рюссельхайме и т. д. Совещания о поддержке национал – социалистического общества культуры, о ста лучших книгах национал – социалистической библиотеки и т. д. и т. п.
Отдых таким образом – лишь постоянная смена вида деятельности.
26.12.[1934]
Старая нелюбовь к ведению дневников снова взяла верх на пару месяцев, к ней добавились серые будни политической и культурной жизни, приносившие не так много радостных вестей, которые можно доверить бумаге.
Во внешней политике меня очень рассердило развитие немецко – румынских отношений. Около 4 месяцев шла работа над немецко – рум[ынской] бартерной сделкой, в итоге все министерства не могли более отрицать ее необходимость, пока не последовал гнусный удар со стороны М[инистерства] и[ностранных] д[ел]. Однажды фюрер звонит мне в сильном волнении: ему сейчас официально сообщили, что некий сотрудник В[нешне]п[олитического] в[едомства] объявил в М[инистерстве] и[ностранных] д[ел], мол, фюрер желает не только заключить сделку, но и пустить выручку от нее на финансирование таких румынских группировок, как «Железная гвардия»[232] и проч. Фюрер запрещает, чтобы его имя использовалось в делах, которые носят коррупционный характер. Он должен будет арестовать виновных и т. д. Я спросил, какое министерство сообщило ему об этом. Он: М[инистерство] и[ностранных] д[ел]. Я: то есть господин Риттер. Я добавил, что считаю невозможным, что некто из моего ведомства стал бы злоупотреблять именем фюрера, что здесь, вероятно, дело в чем-то ином. Я согласился на расследование[233]. Дуквиц принес уже готовую служебную записку о последних переговорах с пос[ольским] советником Кивицем[234] (заместителем Риттера) и заявил категорически, что никогда не использовал выражения, которые ему приписывают. Он утверждал лишь, что я уведомил фюрера о бартерной сделке, что абсолютно корректно.
Кроме того, показательно сообщение М[инистерства] и[ностранных] д[ел] о том, что их отд[ел] внешней торговли увеличен с 5 до 13 человек. Туда принят посольский советник Кнолле, тот самый, который организовал весь саботаж против указаний фюрера в Маньчжоу – Го! Со всеми документами я направился к фюреру. Он сказал, что это всё прекрасно, но он должен поручить Гиммлеру провести детальное расследование. Если Дуквиц виновен, он должен его арестовать, если виновен Риттер, он посадит его в концентрационный лагерь.
Расследование началось, было допрошено большое число свидетелей: обвинение, о котором ф[он] Нейрат официально сообщил фюреру, не было выдвинуто вообще! Кивиц даже прямо подтвердил высказывание Дуквица, который на вопрос, что должно произойти с деньгами, ответил: пока разговор об этом не идет, его можно обсудить позже совместно. Лишь Риттер сослался на Вольтата[235] из Р[ейхс]мин[истерства] экон[омики], который сообщил ему, что фюрер желает бартерной сделки, то есть и здесь вовсе не то предательство, которым был возмущен фюрер.
Вышло именно так, как я сказал фюреру через пару дней после происшествия: для М[инистерства] и[ностранных] д[ел] нет ничего щекотливее расследования. Им хотелось слегка облить меня и мое ведомство грязью, подпортить репутацию, а самим затем выйти сухими из воды.
Фюрер: Мне пришлось бы по душе, если бы виноватой оказалась та сторона.
Гиммлер докладывает фюреру о расследовании против нас – и должен затем передать весь материал Керрлу для расследования против М[инистерства] и[ностранных] д[ел]. Вот как обстоят дела…
Но бартерная сделка через несколько дней после доноса ф[он] Нейрата была отклонена фюрером! Из-за трудностей с валютой!
Такова все еще наша «внешняя политика». Как тогда, в октябре 1918 года, когда поражение Людендорфа вызвало в М[инистерстве] и[ностранных] д[ел] лишь одно чувство: «Вот и этот допрыгался…»
Но затем внезапно последовал новый визит господина Лекки[236]. Он уезжал удрученным, а вернулся, светясь от радости: поручение от короля! Служебная записка[237].
Я хочу сразу же доложить фюреру. Он плохо себя чувствует, ежедневно лечебные процедуры – все посещения отменены. Я еду на обед, чтобы сразу после обеда сделать доклад. Мы еще не доели, а он уже встает и нас покидает. Я передаю записку Брюкнеру. Через несколько дней фюрер должен уезжать, намечено заседание кабинета. Я информирую Гесса, который немедленно соглашается с тем, что дело срочное и необходимое. Перед совещанием гауляйтеров фюрер говорит Гессу, что ему необходимо со мной переговорить. Но разговор все время откладывается. Наступает Рождество, и мне приходится, сказав несколько слов в утешение, отправить Лекку после трехнедельного пребывания обратно в Бухарест. Надеюсь, в январе удастся возобновить прерванные отношения. Привязывание Румынии к Г[ермании] действительно стоит этих усилий. Шикеданцу[238] пришлось в частном порядке беседовать с королем, чтобы обговорить договор о дружбе, через «наше» посольство это невозможно. Посланник фон Шмидт – Ден[239]
Конец ознакомительного фрагмента.