Верховский тянул с организацией института. После срыва ряда совещаний, 23 сентября, в заседании малой областной комиссии Наркомпрос поручил организацию физико-технического отдела профессору Иоффе. В назначенный день заседания Совета физико-технического отдела Наркомпрос уезжал в Москву. Неменов поймал Луначарского в купе задержавшегося поезда. Там нарком и подписал бумагу, в которой Иоффе уполномочивался организовать Совет физико-технического отдела. 29 сентября, на час позже запланированного, Неменов добрался до Политехнического, где собравшиеся будущие члены Совета: Чернышев, Шателен, Коловрат-Червинский, Рождественский, Н.Г. Егоров (рекомендовавший Иоффе Рентгену 15 лет назад) уже готовы были разойтись. Бумага была доложена, и Совет состоялся. 29 сентября 1918 года считается днем основания знаменитого впоследствии ленинградского Физико-технического института.
По положению об институте он должен был состоять из четырех отделов: Медико-биологического (Неменов), оптического (Рождественский), физико-технического (Иоффе) и радиевого (Коловрат-Червинский). Последнего, проведшего пять лет в лаборатории Кюри, Неменов считал единственным специалистом по радию в России (ни Вернадского, ни Хлопина он такими не считал).
24 октября 1918 года Наркомпрос предложил профессору Иоффе принять все дела, касающиеся организации Рентгенологического и Радиологического Института от директора Женского Медицинского Института.
Быть даже в косвенном подчинении у Иоффе Рождественский не хотел и решил выделить оптический отдел в отдельный институт – он считал, что очки для правительства и бинокли для армии и флота являются не менее важными для нового государства, чем рентгенография: деньги для этого найдут. Такой уверенности относительно физических исследований даже с применением рентгеновских лучей у Иоффе не было, поэтому вопрос об отдельном институте тогда не возник.
Объединенный Совет медико-биологического и физико-технического отделов принял разработанный Неменовым устав института. Задачами института являлись: изучение природы рентгеновских лучей и радия; изучение их действия на человеческие, животные и растительные организмы; применение рентгеновских лучей и радия для исследования и лечения; преподавание рентгенологии.
По уставу института во главе его стоял президент, один из заведующих отделами, которые чередовались ежегодно. На 1919 год избрали президентом Иоффе, в 1920 году в должность вступил Неменов. Радиевый отдел особой активности не проявлял, а после внезапной смерти Коловрат-Червинского в январе 1921 года пребывал в анабиозе и вошел в состав физико-технического отдела, а еще через год в состав нового института, организуемого Вернадским.
В марте 1920 г. «очередной» президент института Неменов сообщал в Наркомпрос, что Совет института ходатайствует перед комиссариатом о командировании за границу президента М.И. Неменова и его товарища (так тогда назывался заместитель) А.Ф. Иоффе.
Напомнив о героических усилиях по созданию и функционированию едва ли не единственного успешно работающего научного учреждения Петрограда, несмотря на то, что институт не имел с 1918 года иностранных журналов, книг и необходимых приборов, аппаратов и реактивов, Совет заявил, что дальнейшая работа в таких условиях, без непосредственного общения с Западной Европой и получения оттуда литературы и новейших приборов является почти немыслимой.
С другой стороны, командировка является крайне желательной с общегосударственной точки зрения – в смысле возобновления научных отношений между Советской Россией и западной Европой. Неменов просил выделить достаточное количество валюты и командировать его и Иоффе для налаживания контактов и приобретения необходимых для дальнейшей работы приборов, аппаратов, реактивов и литературыК80.
За границей ему пришлось разъяснять знаменитым профессорам, что в лавках человеческим мясом все-таки не торгуют, а академик Павлов не продает спички на Невском. Но он отрицал и бедственное положение врачей и ученых. В эмигрантской и части немецкой прессы он получил прозвище красного агитатора; от него отвернулась значительная часть петроградской профессуры, как от «лакировщика действительности».
Неясно, собирался ли Иоффе с физико-техническим отделом всерьез выполнять предназначенные ему вспомогательные задачи по обслуживанию рентгенологов, но он видел, что можно получить литературу и приборы за золото, выбитое Неменовым под эгидой диагностики и борьбы с туберкулезом, лечения рентгеном парши и стригущего лишая, а также раковых заболеваний при помощи облучения радием.
Еще в июне 1920 года Иоффе писал Эренфесту (в надежде, что письмо ему передаст Неменов – почта не действовала из-за блокады Советской России): «…все физики сконцентрированы в двух институтах – Рентгеновском (моем) и Оптическом (Рождественского), а в Москве Биофизики (Лазарева) и Университетском (Романов). В каждом человек по 20». Работали много, но сделали, по оценкам А.Ф., мало – из-за голода, необходимости организовывать работу, строить мастерские.
Главная беда, по мнению Иоффе, отсутствие в течение нескольких лет научной литературы. Он даже не подозревал, насколько был прав: когда А.Ф. приехал в Европу и познакомился с опубликованными там результатами, оказалось, что многое из того, что они сделали или только собирались сделать, уже есть в журналах.
В окно, пробитое в Европу Неменовым, следующим попал Иоффе. Но к нему захотели присоединить Рождественского (от ГОИ) и Крылова от АН, а Капицу Иоффе захотел присоединить сам. Не было возможности не только получить деньги, но и визы – на Западе, кроме всего, боялись красных агитаторов, а Россия продолжала оставаться в блокаде. Благодаря тому, что Иоффе в Европе работал четыре года, а затем каждое лето до начала войны ездил туда заниматься наукой, визу он получил первым. Об успешной поездке Иоффе рассказано в книге [Сом 66].
Одним из результатов его поездки, кроме получения литературы, закупки приборов и аппаратуры, было спасение Капицы от депрессии. Зимой 1919/1920 года умерли от испанки его отец, жена и двое детей.
Весной 1919 года был расстрелян отец жены К.К. Черносвитов, были опасения, что Капица сам хочет уйти из жизни. Правда, к этому времени Капица уже несколько оправился, о чем свидетельствует его активная работа на физмехе (член Президиума), а также то, что он убедил Кустодиева создать его знаменитый двойной портрет с Семеновым. По легенде он сказал художнику, что знаменитые люди, которых он портретировал, уже стали знаменитыми и без него, а вот они с Семеновым станут знаменитыми в будущем, подтверждая его прозорливость. Платой за портрет был мешок пшена и петух, заработанные Капицей починкой электропривода владельцу мельницы под Питером.
Кустодиев. Капица и Семенов 1921 г.
Иоффе взял Капицу в Европу в качестве менеджера для закупки приборов и намеревался оставить его на зиму у Резерфорда. Ни в Германию, ни в Голландию, где это было сделать легче, Капицу не пустили. Иоффе Резерфорда не знал и на английском не говорил.
По легенде, рассказанной самим Капицей, когда Резерфорд отказался его принимать (в лаборатории уже тридцать человек), Капица спросил, какова точность экспериментов в его лаборатории. «Три процента» – ответил новозеландец. «Так Вы меня и не заметите – я укладываюсь в допуск» сказал Капица. Резерфорд оценил юмор и оставил его в лаборатории.
На самом деле все было сложнее. Во-первых, Капицу оставляли на практику, за которую нужно было платить, и не мало, в валюте. Этот вопрос удалось решить с помощью Красина – торгпреда в Лондоне. Капица, пока ждал Иоффе в Англии, уже работал на него – был зачислен в торгпредство. Капица был знаком с Красиным – проходил практику на радиотелеграфном заводе Сименса[28] под руководством Л.И. Мандельштама летом 1917 года. Л.Б. Красин являлся директором всех заводов «Сименса-Шуккерта», а Леонид Исаакович состоял научным консультантом фирмы в 1915-1917 годах и преподавал в Политехническом.
Красин, в свою очередь, знал отца Капицы – инженер-генерал-майора, строителя Кронштадтских фортов, для связи которых со штабом флота в Петербурге фирма «Сименс и Гальске», в которой работал Красин, прокладывала чуть ли не первый в Европе подводный телеграфный кабель.
Во-вторых, Иоффе все-таки упросил Резерфорда оставить Капицу в лаборатории[29], хотя у того и оставались сомнения в том, не будет ли Капица агитировать за советскую власть, вместо того, чтобы учиться. Иоффе за него поручился. Агитировать за советскую власть у Капицы ни оснований, ни желания не было.
Вернемся к физтеху. С 1921 отдел вырос: в него пришли Г.А. Гринберг (студент, а потом первый выпускник физмеха), Я.Г. Дорфман, Н.Н. Семенов, Л.С. Термен, В.Г. Хлопин и другие. Научных сотрудников стало 53 человека, а вместе с обслуживающим персоналом – 73.
В конце октября 1921 года, после возвращения Иоффе из Европы, Неменов и Иоффе обратились в Наркомпрос с предложением разделить Рентгенологический и радиологический институт на три.
Как писал Неменов [Сом.66], «Физико-технический отдел развивался и в значительной степени уклонялся от первоначально поставленных задач в сторону других областей физики и техники. Ввиду этого, а также вследствие отдаленности отделов друг от друга, решили преобразовать отделы в два самостоятельных института, сохранив научную связь». Старое название осталось за медико-биологическим отделом, а физико-техническое отделение получило название «Физико-технический Рентгенологический институт» – Иоффе еще боялся отрываться от второго – медицинского смысла – в названии.
Так как медикам физики были все-таки нужны – для изучения в пограничной с биологией области рентгеновского излучения и радиоактивности, то во главе физической и радоновой лабораторий института Неменова со старым названием стал П.И. Лукирский.
Радиевый отдел после смерти Коловрат-Червинского находился в составе физико-технического отдела и его отдали в создаваемый В.И. Вернадским институт. Он вошел в его состав, дав ему свое имя и сотрудника – заместителя Вернадского по науке В.Г. Хлопина, ставшего вскоре директором института.
Неменов добывал радий для лечения раковых заболеваний не с Радиевым институтом – там еще этого не умели, да и месторождения урана только еще осваивались, а за миллион золотых рублей купил 1(один) грамм радия в Европе с помощью еще функционировавших больничных страховых касс. Неменов с Иоффе не рассорился – А.Ф. выручил его в критический момент в конфликте с Верховским, взяв на себя ответственность за организацию института в 1918 году и став его первым президентом. А Иоффе помнил его предложение о создании физико-технического отдела с ним во главе и опекал его сына, ставшего хорошим физиком в Физтехе. Помогал он и Д.В. Скобельцыну – сыну В.В. Скобельцына, впоследствии известному физику, директору ФИАНа и еще более известному общественному деятелю (председателю Комитета по международным Ленинским премиям мира).
29 ноября 1921 года раньше считалось официальным днем рождения Государственного физико-технического рентгенологического института (ГФТРИ) – знаменитого Физтеха. Его директором был назначен академик Иоффе – пост, который он бессменно занимал до декабря 1950 года.
В собственное здание институт переехал только в 1923 году после ремонта и перестройки под научное учреждение находившегося напротив Политеха здания «убежища для престарелых и неимущих дворян». В ремонте и добыче материалов участвовали все. Заметный вклад внес Н.Н. Семенов – зам. директора института по хозчасти.
Мебель получали со складов Зимнего Дворца, лабораторные столы, химическое оборудование и реактивы из ликвидируемой дворцовой аптеки.
Сейчас годом основания считается 1918, а не 1921 или 1923 год для того, чтобы подчеркнуть его создание как первого физического института в СССР. Вернадский в эти игры не играл и поэтому основанием Радиевого Института, радиевый отдел которого тоже «существовал» с 1918 года, как и физико-технический отдел, считается 1922 год. Общей истории с институтом Иоффе он иметь не хотел.
ГОИ во главе с Рождественским был создан в декабре 1918, а Институт физики и биофизики П.П. Лазарева в Москве (относившийся к Наркомздраву) также около 1918 года (Лазарев возглавил его в начале 1919 года – в 1918 он занимался Курской магнитной аномалией).
Таким образом, к 1919 году Иоффе создал самые известные свои произведения – Физтех и физмех, послужившие прообразом многих научных институтов и инженерно-физических факультетов.
Второй год жизни физико-технического отдела начался при более благоприятных условиях: увеличился состав научных сотрудников, В.В. Скобельцын отдал еще несколько комнат в Политехнике, были поставлены новые научные работы. Это отразилось и на дальнейшем признании успехов Иоффе – его избрали в Академию Наук (см. Приложение Б. Иоффе и Академия Наук).
В 1922 году, после возвращения Иоффе из Европы, пришлось пересматривать планы института – в Европе уже многое было сделано из того, что планировалось.
Убежище для престарелых дворян на сорок призреваемых
Институт испытывал трудности из-за нехватки помещений – развиваться было некуда. Иоффе не хотел, чтобы институт располагался в центре города: городской шум, трамвайное и автомобильное движение, оживленная уличная жизнь не способствовали сосредоточенной научной работе. Кроме того, Иоффе и его сотрудники были тесно связаны с физмехом и Политехническим. Да и жили многие из них в Сосновке или на территории Политехнического (в профессорских домах и студенческих общежитиях). Напротив Политехнического находилась усадьба с построенным в 1912-1916 годах двухэтажным зданием «убежища для престарелых неимущих потомственных дворян». Во время мировой войны там был психиатрический военный госпиталь.
Дом Иоффе передали. Однако с его ремонтом и перестройкой под научный институт возникли проблемы. Средства для этого «выбили», а строителей не было. В ремонтные работы включился весь коллектив института. Иоффе работал снабженцем – нужно было доставать строительные материалы, электротехническое оборудование, оборудование для котельной, лабораторную и обычную мебель. Ему помогали ближайшие сотрудники, не прерывавшие своей научной работы.
Особенно выделялся Н.Н. Семенов (Иоффе вскоре назначил его зам. директора по хозяйственной части) и на него легла львиная доля организационных и хозяйственных дел. С Иоффе он был еще с университетских времен, где приват-доцент А.Ф. выделил его из группы студентов и пригласил его в свой семинар, а потом и в свою лабораторию в Политехнический. Естественно, он стал одним из первых сотрудников физико-технического отдела, а потом и института.
Физико-технический институт. В левой угловой части здания (флигель, два этажа, видно на старом снимке) была квартира А.Ф. Иоффе. С 1970 г. институт носит его имя
Опыт строительства ему пригодился при создании своего научного монстра – института Химфизики, а потом и его филиала в Черноголовке. Зам. директора Чернышев, Дорфман и другие не гнушались никакой работой. Институт обращался с просьбами о предоставлении ему оборудования бывшей аптеки Зимнего дворца, включая перегонный куб, шкафы и прилавки аптеки. Просили и снятые мраморные доски с фамилиями выпускников Пажеского корпуса[30] (в его здании тогда размещался Сельскохозяйственный институт) для распределительных пультов. Просили передать из «бывшего» Зимнего дворца столы простые и большой раздвижной, лампы с абажурами, часы напольные и большой ковер для библиотеки. Все это они получили, а сверх этого мебель красного дерева из складов зимнего дворца, рояль, ковры и кожаные кресла.