Чего только я ни придумал в КС-1 для контроля! Результаты начинаются с печати исходных данных (чтобы всё было ясно). Печатаются важные промежуточные результаты. Контролируются массы всех агрегатов. Проверяется, нет ли путаницы в показателях полиномов.
Это, конечно, сильно помогло, но как выяснилось в прошлом году, контроль следовало бы расширить в несколько раз. Например, есть контроль предельных значений показателей: 0Pk,Qk7, но нет контроля повторения одинаковых пар Pk,Qk при каких-то номерах k, и с этим, как я писал, мы сталкивались не раз.
Сегодня случилось ЧП в КС-1 (СП337) у Мосунова, и я окончательно понял, что контроль должен занимать львиную долю программы.
СП-337 была написана в 1984г. Отчёт по этой программе назывался так: «Расчёт собственных колебаний системы с числом степеней свободы до 87».
Когда начальство подписывало этот отчёт, то ни Галкин, ни Стрелков (который замещал Фомина во время отпуска), ни Стучалкин – никто не догадался спросить, почему до 87? Но как раз в этом не было ничего удивительного. В любых программах всегда указываются предельные возможности. Удивительное в другом: в инструкции указывается ещё несколько ограничений. Порядок матрицы должен быть не менее 10, а число тонов – не более 60% от порядка матрицы. Что это? Издевательство над пользователем? Откуда такая блажь? Дело в том, что у БЭСМ-6 настолько маленькая оперативная память, что приходилось изощряться, чтобы многократно использовать одни и те же участки памяти для разных промежуточных результатов. Итак, в инструкции написано требование: 10N87, m3N/5. И было бы нормально, если бы машина выводила на печать предупреждение о нарушении этих ограничений: «У Вас Нарушено Требование: N9»
Уже был такой случай три года назад, прибежал Поповский в ярости, почему не работает СП337. Ведь у него всего 4 степени свободы! А я ему отвечаю: «Читай инструкцию, там написано, что меньше десяти нельзя» «Что за идиотизм? А если мне надо меньше?» «Тогда пользуйся более простой программой: СП137, СП2137 или СП4137»
Так и сегодня. У Валеры было N=16, а число тонов m=11, а о причине Авоста мог догадаться только я, автор программы (11/1660%). Валера в ярость не приходит, он сама скромность, но всему есть предел. И этот предел наступил: отныне все программы должны состоять из сервиса плюс немного конкретных расчётов. Главное – сервис.
18 января 1989 года, среда.
Перестройка бурлит. За два дня мы стали свидетелями трёх событий: 1) В Карабахской АО введён особый комитет. 2) Совещание в Совете Министров, на котором Рыжков признал, что ошибочное опережение роста зарплаты может привести к инфляции. 3) Совещание в ЦК КПСС по агропрому, где возникли вопросы, кому платить за аренду земли: колхозу или государству? А деньги немалые: 1200 руб за гектар.
По-прежнему в стране обсуждается ограничение кооперативной деятельности в стране с 1 января. Последние дни работают видео-салоны, – их закроют с 1 февраля. Хотя кто их знает! Всё так неустойчиво – законы не стабильны.
По поводу кооперативов. Мы свой кружок 4 года назад называли, шутя «кооператив». У нас был свой «директор-распорядитель», я был оператор, Олег был «художественный руководитель». Потом начались гонения на видео. Одного, например, посадили на два года за показ фильма «Крёстный отец» – какая-то комиссия обнаружила в этом фильме порнографию. Мы были настолько перепуганы, что перестали называть себя кооперативом даже в шутку, а то кто-нибудь подумает, что у нас и в самом деле кооператив. В те годы в нашем кружке было до восьми человек. Мы менялись кассетами. Установились какие-то правила. Один товарищ даже предлагал оформить эти правила в письменном виде, но я объяснил ему, что никакие правила не помогут, поскольку у всех разные понятия о порядочности.
Самым важным правилом было иметь каждому около десяти кассет, которые должны составлять обменный фонд, и не продавать их на сторону без разрешения кружка. Куда там! Безвозвратно ушли редкие фильмы! Постепенно остались только трое самых стойких членов кружка: я, Олег и Антон. Я особо не нуждался в деньгах при моей большой зарплате, а Олег и Антон бедствовали и агитировали создать платный кооператив. Я им много раз объяснял, что зритель не будет платить больше 70 коп, да и то при высоком качестве обслуживания.
У потребителя чрезвычайно устойчивая тяга ко всему, что дешевле. Помню, я в студенческие годы работал фотографом в пионерском лагере. Ко всему прочему я снимал группы детей и продавал им карточки по 20 коп. Неудачные отпечатки я называл браком и продавал по 10 коп. После этого прибегали ещё дети и галдели: «Мне брак!»
И я такой же, как все: чего бы подешевле! В 1968г я путешествовал по Камчатке и оттуда вместо писем посылал телеграммы, пользуясь очень дешёвым тарифом: 60 коп за «Письмо-телеграмму», лишь бы там было не более 60 слов. А если посылать обычную телеграмму, то 2 коп за слово. Я составлял текст ровно из 60 слов, и таким образом я их разорил. В том же году этот льготный тариф отменили.
В вопросах купли – продажи клиента никогда не смущает совесть. Купить дешевле – это святой закон во всём мире! В воскресенье Антон привёл с собой такого же юношу, который желает взять у меня напрокат видеомагнитофон на одну ночь. А я удивился, почему Антон не хочет дать другу свой такой же магнитофон ВМ-12 за 3 руб. Ведь он подрабатывает сторожем, и ему не помешает заработать 3 руб. Антон ответил, что ему жалко свой аппарат.
Когда я рассказал Олегу, что я им отказал, он согласился, что я правильно сделал, и что тому парню аппарат наверняка нужен, чтобы крутить для компании какую-нибудь порнографию, потом ко мне же и придерутся. Уроки бизнеса в первую очередь освоила молодёжь.
21 января 1989 года, суббота.
Я стал шахматным наркоманом. Некоторые люди увлекаются кроссвордами, – они поймут меня. В субботу в газете «Труд» приходит очередная шахматная задача. Весь горю нетерпением взяться за её решение… Но! Удовольствие надо заслужить! Я назначаю себе урок: сначала прочитать «Правду», «Комсомолку», «Труд», а потом уж браться за задачу. Особенно, если доклад Горбачева или материалы совещания в ЦК. Проходит час-другой, пока я доберусь до десерта. А вообще надо кончать с этой наркоманией! На днях списал около 30 миниатюр Лойда. Книгу с задачами Лойда (1841 – 1911) приносила мне Гоноровская, у неё муж перворазрядник. Я эти очень трудные задачи не стал решать, а просто посмотрел ответы, предварительно немного поломав голову над каждой задачей. И шахматные задачи отвлекают, и этот дневник, и философия перестройки отвлекает. А между тем, пора браться за КС-2. В 1984г на теорию КС-1 ушло полгода, а КС-2 труднее, а пока имеются только неясные цели. Пора!
22 января 1989 года, воскресенье.
Последний Учёный совет был 17 января. Было 2 защиты. Первая в 1430.. Рыбаков Ф. В. из НИО-3, руководитель Гришин, оппоненты: Ильичёв и Мазур. Рыбаков – молодой выпускник МФТИ. Его тема: определение оптимальной формы переходных узлов конструкций с минимальной концентрацией напряжений.
Многие не поняли, в чём принцип оптимизации, в том числе Фомин и Селихов, что вызвало бурную дискуссию. Меня клонило в сон, но я всё же разобрался. Задача весьма изящная, а решение классическое. Я решил выступить в защиту диссертанта, но меня опередил Белоус, так что мне осталось только добавить пару замечаний. Я сказал, что миллиарды авиационных заклёпок во всём мире делали круглыми, а теперь стало ясно, что эллиптические лучше. Голосовали с таким счётом: 15-за, 1-против, 3-недействительные.
Вторая защита началась в 1630 (с опозданием). Диссертант Андреев (1938г) – тоже из НИО-3. Тепловые испытания. Учёный совет тоже перегрелся. Рядом со мной сидели Райхер и Пархомовский. За ними сидела Знаменская, но она со второй защиты ушла. Я занялся шахматной 4-ходовкой, которую я решаю 2-й месяц (из Социндустрии). Этой же задачей занялись Райхер и Пархомовский. Кстати, я не раз замечал, как легко поддаются люди на участие в решении кроссворда, но меня в кроссворд не втянешь. Не втянешь меня и в компьютерные игры. А вот в шахматные задачи я втянул массу народа!
Приступили к голосованию. В счётную комиссию предложили тех же: Буньков, Беклемищев, Миодушевский. Но встал Галкин и заявил, что Миодушевского нельзя, так как он является руководителем диссертанта (на самом деле он был оппонентом, но в такой жаре всё перепуталось). Все тут же согласились, и думаете, кого назначили дополнительно? Конечно, Галкина – ведь инициатива наказуема.
Я как член счётной комиссии обратился ко всем: «Прошу аккуратно заполнять бюллетени, в прошлое голосование было три испорчено».
Посмеялись, но всё-таки при подсчёте голосов снова оказалось три испорченных. Причём, пока считали, Галкин по близорукости один испорченный не заметил, но у меня дальнозоркость, и я всё вижу в чужих руках ещё лучше, чем в своих.
Итак, результат голосования 16-за, против – нет, недействительных – 3. Пока утверждали, все волновались, почему столько испорченных и как испорчено. Я объяснил: один совсем чистый, в двух других зачёркнуто всё: и «согласен», и «не согласен».
Защита кончилась в 18 час. Я успел ещё сунуть шахматную задачу Фомину, так как ему предстоит вечерний поезд в Киев – выбивать договорные деньги. С ним едет Чижов.
23 января 1989 года, понедельник.
После обеда звонит Ира Мизинова с завода и спрашивает, можно ли руль делать Г-образным. Я насчёт геометрии не сомневаюсь, а за аэродинамику не уверен: надо спросить Эдуарда. А он только что вернулся с обеда и, наверное, пошёл в коридор покурить. Тогда я прошу Мизинову подождать у телефона, а сам побежал в коридор. В коридоре Набиуллина не видно. Я крикнул: «Набиуллин!» Слышу слабый голос издалека: «Здесь я, здесь!» Не могу понять, откуда. В коридоре нет, в курилке на лестничной площадке нет. Ага! Догадался, он в уборной! Захожу в уборную, – там обе кабинки заперты, за одной из дверей слышен Эдуард. Я быстренько выяснил, что меня интересовало, вернулся в комнату, где телефонная трубка всё ещё лежала в ожидании ответа, и всё объяснил Мизиновой, что «можно». Однако когда вернулся Набиуллин, подумав, как следует, то оказалось, что «нельзя». Но повторный разговор с Мизиновой мы отложили до её приезда.
24 января 1989 года, вторник.
«Техническая эстетика», №10 за 1988г – в этом журнале описана система стереовидения, основанная на электронных оптических затворах (жидкие кристаллы) в Японии. Частота 60 гц – 30 миганий. Я же всё ещё раздумываю о механических очках. У меня в доме стоит в бездействии стереопроектор, который мы делали с Осовиком из НИИП на базе двух проекторов «Киев-6». Стоит в бездействии также экран, который мне делали в ЦАГИ, но он цилиндрический – это не то, что надо. Нужен сферический экран, какие применяются в видеопроекторах. Так проходят годы, а моя мечта о сферическом экране постепенно угасает. Кончится, наверное, тем, что на мировом рынке появятся японские стереотелевизоры, и останется только купить готовое.
Я любитель, но есть профессионалы, для которых это основная работа. Они сидят в НИКФИ, и я с ними дружу около 20 лет (а может больше). Началось это в 1960-х, когда студия «Диафильм» находилась ещё в Старосадском переулке в бывшей церкви. Тогда ещё был жив Иванов Семён Павлович – изобретатель растрового стереокино. И это кино действовало на площади Свердлова в 1950-х. Помню, Семён Павлович умел рассматривать стерео-картинки без очков (это могут только те, кто постоянно занимается стерео).
Потом после Иванова ведущим в стерео и растровой съёмке стал Федчук Игнатий Ульянович. Он до 45-летнего возраста работал в военной области, а потом перешёл в НИКФИ (…кино–фото…) и умер в 72г в прошлом году. С Федчуком мы провели множество исследований по стерео-проекции. Он как-то даже приезжал ко мне домой. Федчук не знал ни выходных, ни отпусков. Он был не просто профессионал, он был страстным энтузиастом, ведущим в стране. Но при социализме всё зависело от постановлений правительства, от выбивания фондов. Короче говоря, он не смог продвинуть это дело дальше растровой фотографии в малой форме. Его цветные растровые фотографии размером 30х40 см (на просвет) – это было лучшее, что я видел на всесоюзных фотовыставках в Москве. Также и лазерные фотографии, которые изготавливались в исключительно трудных условиях: трёхчасовая экспозиция с двух до пяти часов ночи, когда в здании наступает полная тишина.
Однажды его лазерные и растровые картины возили на выставку в Италию. Его самого не пускали за рубеж, потому что на нём висела бессрочная осведомлённость, и поэтому его стеклянные пластинки туда повёз чиновник из министерства. Чиновник на обратном пути нечаянно раздавил в своём тесном портфеле самую лучшую работу.
Шли годы. Растровое стереокино на площади Свердлова закрыли, а уникальные растровые экраны 3х4 метра пылились в церкви в Старосадском переулке. Там мы с ним и экспериментировали с проекцией моих стереопластинок на эти экраны. Эффект был потрясающий! Поскольку эти экраны вообще стали никому не нужны, то Федчук предлагал мне один из них забрать к себе в Жуковский. Но куда я его дену? Экраны сделаны на пластинах 3х4 метра из оптического стекла толщиной 3 см. Они были доставлены из Бельгии ещё до войны по приказу Сталина. Растр наносился очень сложным фотографическим способом. А Вы догадываетесь, какой вес у этих экранов? Умножьте на удельный вес стекла, и Вы получите 1000 кг, а с рамой 1200.
И вот Федчук с его чудесным миром ушёл в прошлое. В народе на память о нём остались только растровые открытки. Сейчас они продаются по 60 коп. На некоторых надпись: фото И. У. Федчук. Теперь ведущим в этой области осталась Савицкая Людмила Викторовна. В 1960-х я её знал как Мила Кравченко.
26 января 1989 года, четверг. (Описывается прошлый четверг,19.01). Я решил навестить единомышленников в НИКФИ. Последний раз я с ними общался в 1984г. Тогда они срисовали у меня конструкцию стереопроектора и даже сделали свой проектор. Я тогда подарил им ящик своих стереопар. Теперь они уже превзошли меня. Я поехал туда, надеясь совместить с семинаром Белоцерковского. Но старость берёт своё, и уже в электричке я понял, что ехать в два таких важных места – это тяжёлая нагрузка, и сразу поехал в НИКФИ.
Их осталось двое энтузиастов: Людмила Викторовна и Виктор Михайлович. Проектор у них новый – явно лучше моего. Экран хоть и не сферический, а цилиндрический, но яркость вполне хорошая. Они, как и мы, с этого года на хозрасчёте. У нас цены работ равны 8-кратной зарплате, а у них – 4-кратной, скромнее. На их НИИ не висит такая колоссальная социальная нагрузка, как на ЦАГИ. Стереопроектор хорош и он нужен для нашего НИО-15, но для этого с ними нужно заключить договор на 10 тыс руб, и через год будет проектор.
Уезжал я от них со смешанным чувством: радостный, что увидел у них несколько интересных новинок, которые могут пригодиться мне. Но грустный оттого, что окончательно понял, что в любительских условиях выйти на мировой уровень невозможно. А в наше время даже дети любят и уважают только самое лучшее.
Зураев написал трактат о научном социализме. Мне его дали почитать Зубаковы, которые с ним дружат. Первый его вывод: трудящиеся в 1930-х годах получили только политическое право построить фундамент социалистического общества, партия же объявила о том, что социализм уже построен.
27 января 1989 года, пятница.
Хозрасчёт в ЦАГИ налаживается с трудом. Фомин с Чижовым ездили в Киев заключать договор, но вернулись назад с фигой.
Утренние дискуссии в коридоре на 4-м этаже стали более острыми. Я уже сообщал, что с 745 до 815 (до начала смены) идёт шахматный блиц и при этом собирается около шести человек. Но в 815 прекращается блиц и наступает законный перекур (я ещё не слышал, чтобы где-либо запрещали курение в рабочее время). Тогда собирается 10–20 человек. Вот этот перекур и превращается в жаркую политическую дискуссию. И так полчаса. Причём, если до Нового года шумели спокойно, беззлобно, то теперь страсти накалились.
Я принёс на работу «Аргументы и факты» №3 от 24 янв и подкинул тему «Могут ли быть деньги лишними?» Но никого не удивило, что в стране имеется 360 млрд руб лишних денег. Тогда я сказал, что надо всю государственную жилплощадь продать в частные руки. И тут все взорвались, особенно, как всегда, Поповский. Оказалось, что большинство еле сводит концы с концами. По-видимому, выкупать жилплощадь смогут совсем другие люди. А в ЦАГИ предвидится отмена премий у частотников и трубачей.