Не забыл-таки Петров старой одесской дружбы, навестил больного.
Оказывается, командарм прибыл с крымского берега на южную оконечность косы Чушка проверить ход перестройки работы переправы, и ему Каневский доложил, что я сильно заболел. Петров позвонил и приказал направить ко мне главного терапевта армии, а закончив работу, проехал ко мне. Вот в этом весь Иван Петров: строгость в руководстве и внимание к людям во всем. Я уже говорил, что Иван Ефимович – человек больших благородных страстей, его душа полна ими, бывало, и играли они даже через край, выплёскиваясь взрывами. Но опять же в какую сторону?! В усердии служить честно Родине. Среди всех страстей были у него две, которые заполняли почти всё его время и существо: постоянно рвался на передовую – там, где живые творили историю, и непременно посещал госпитали – там, где страждущие, общаясь с командармом, получая нравственный заряд, несли его потом на передовую. Петров был большой психолог и знал, что делать. Да что говорить, повторюсь и скажу: там, где был Петров, там не только можно было иметь немножко меньше войск, но там было и крепкое политико-моральное состояние войск – люди гордились, что сражаются под началом этого храброго генерала Вперёд…
Действительно, как сказал Петров, со слов врачей, к вечеру мне полегчало, к утру температура нормализовалась. Молодость и медицина сделали своё. И я почувствовал безразличие к табаку. А ведь я стал заядлым курильщиком, и меня не брали папиросы, перешёл на трубку. Меня преследовал кашель. И я решил бросить курить. Да в каких условиях. И навсегда. Стало легко дышать. Помогла скоротечная болезнь.
Молниеносная вспышка температуры принесла слабость, я не мог ходить. Но потеряно два рабочих боевых дня. И 30 декабря я принимал в помещении и заслушивал подчинённых. С помощью Рыбинского и Липовского подробно познакомился с делами переправы. А замначштаба флотилии Александр Автономович Ураган просветил меня в делах высшего порядка: что из себя представляет наш плацдарм на Керчь-Еникальском полуострове и операционная зона Керченской переправы. Теперь я буду видеться с ним ежедневно и неплохо узнаю его. В нём много интересного. Ниже среднего роста, неулыбчив, с низким басовитым голосом, энергичен, весь в движении, спокоен, уравновешен, но при непорядках мог взорваться; человек с острым природным умом, обогащённым морскими науками и хорошим знанием сухопутных дел, так как всё время во взаимодействии с армией, быстро всё схватывал, на лету, и излагал логично и грамотно; строг и требователен, с железной волей. К концу войны А. А. Ураган станет начальником штаба зарубежной Констанцской военно-морской базы, а после войны – командующим Дунайской флотилией.
И сейчас он производил хорошее впечатление, рассказывая об армейских и флотских делах.
После высадки десанта с косы Чушка на крымский берег и последующего наращивания войск Отдельная Приморская армия тремя корпусами удерживала омываемый морем с трёх сторон Крымский плацдарм размерами (приблизительно и по прямой) 10 на 9 километров, к северо-востоку от Керчи; его можно называть Керчь-Еникальским полуостровом (по названию береговой крепости Еникале) – это северо-восточная оконечность Керченского полуострова, выступающая к востоку, клювиком нависающая над северной, самой узкой частью Керченского пролива. География, точнее – топография плацдарма для нас невыгодная – местность покатая, с понижением в нашу сторону, обрывающаяся крутым берегом в пролив; противник, занимая возвышенности, просматривал наши позиции. Наши войска – число дивизий которых было позднее доведено до одиннадцати, плюс две морские бригады, держали на западе плацдарма сухопутный рубеж, упиравшийся справа и слева в море; северное и южное побережья плацдарма до пролива охранялись наблюдением частей и морских батарей; восточное побережье плацдарма, примыкавшее к проливу, также охранялось частями армии, но уже совместно с Керченской переправой – с её постами наблюдения и патрулями комендантской службы причалов Крымского берега пролива. Для отражения десантов противника у берегов плацдарма в готовности содержались специально назначенные части армии и морской пехоты и морские батареи. КП командарма находился на плацдарме в 8 километрах от передовой у берега северной части пролива – как раз напротив моего КП (через пролив) в Кордоне Ильича. Побережье плацдарма у пролива – это сплошные склады тыла армии, рассредоточенные на склонах взгорья – дело теперь за нами, моряками переправы: заполнить их до полной потребности армии для ведения наступления армией в течение полумесяца.
Керченская переправа, формируемая по организационной схеме и штатам военно-морской базы, имела свою операционную зону, силы, средства, – которые сейчас усиленно пополнялись, – а также береговые сооружения, части, учреждения и органы управления, которые за два дня моей болезни значительно укомплектовались. Операционная зона переправы включала в себя северную, узкую (Байкальскую) часть Керченского пролива, южной границей которой являлась линия, соединяющая южную оконечность косы Чушка (Кавказский берег) с мысом Еникале (Крымский берег), а северной границей являлась линия, соединяющая мыс Ахиллеон (Кавказ) с мысом Хрони (Крым). Длина проливной части зоны составляла около 17 километров, а ширина пролива зоны в южной части – около 5 километров, а в северной – около 11. Пролив был заминирован, и плавание совершалось по фарватерам, для чего была создана чёткая и совершенная система безопасности плавания: на обоих берегах для каждого фарватера были установлены створные знаки со строго направленными огнями, а на фарватерах поставлены буи и вехи, что помогало плаванию ночью и в тумане. Коса Чушка, протянувшаяся вдоль пролива на 16 километров, являлась восточным берегом Керчь-Еникальского пролива, и с неё шло питание армии. Начиная от Кордона Ильича и до 13-го километра косы имелись четыре причала, а затем стало семь, и только один из них глубоководный, к нему подходили наиболее ёмкие суда, поднимавшие тяжеловесы и бравшие сразу много грузов. Этот причал был пристроен к голове каменной дамбы, издавна здесь существовавшей, потому и получивший наименование «Дамба». Он стал главным причалом (номер семь) – через него идёт основной поток войск и грузов: боеприпасов и продовольствия, вся артиллерия, танки и автомашины. Он удобен тем, что отсюда до крымского берега всего 5 километров, это ускоряет оборачиваемость судов. Дамба – самый южный причал, на 13-м километре косы и хорошо просматривается противником из района Керчи с горы Митридат и с мыса Ак-Бурну (ныне Белый). Там противник установил батареи и обстреливает Дамбу и всю косу до Кордона, с корректировкой огня. И сейчас нам предстоит совершенствование контрбатарейной борьбы с целью подавления вражеских батарей и задымления, причалов и фарватеров по одесскому опыту.
На крымском берегу, начиная от мыса и крепости Еникале и далее на север, у прибрежных поселений Опасное, Жуковка, Маяки и Глейка было семь причалов, главный из них в Опасном; все причалы как раз напротив косы Чушка.
Таким образом, Керченская переправа имела сперва десять, а позже – четырнадцать погрузочно-разгрузочных причалов на двух прямо противоположных берегах, разделенных 5–6-километровой водной полосой, начинённой минами, простреливаемой вражеской артиллерией крупных калибров, – и между этими причалами непрерывно сновали многие десятки судов, под постоянными ударами артиллерии и авиации противника, такими ударами, какие не испытывал сухопутный фронт плацдарма. Это подтверждали лично мне и неоднократно офицеры с передовой, переправлявшиеся через пролив: у вас тут жарче, чем у нас на сухопутной передовой. Переправу враг бомбил, штурмовал, обстреливал, намереваясь прервать морские коммуникации и этим лишить армию боеспособности, готовности к активным действиям.
С полным правом утверждаю: Керченская переправа стала морским фронтом борьбы нашего Крымского плацдарма. Рухнет он – и не устоять сухопутному фронту. Так произошло с Эльтигеном.
На Керченскую военно-морскую базу, штаб которой находился в городе Тамани (командовал ею капитан 1-го ранга В. И. Рутковский), были возложены следующие задачи: прикрывать Керченскую переправу от ударов кораблей противника с юга, подавлять вражеские батареи, обстреливавшие переправу, оборонять побережье Таманского полуострова южнее косы Чушка. Штаб переправы имел прямую радио- и телефонную связь со штабом Керченской базы. А её дозорные корабли в южной части пролива делали донесения и в наш адрес на общей радиоволне.
Вскоре Керченская база была подчинена флотилии, и в операционную зону Азовской флотилии входили весь Керченский пролив и Азовское море.
Пролив в зоне переправы мелководен (2–5 метров), а у берегов и причалов совсем мелко (2–3 метра). Здесь для перевозок не применишь грузовые суда пароходства, можно использовать только малые суда, баржи, буксиры с малой осадкой. К моему приезду на перевозках участвовали: четыре буксирных катера, три баржи, паромы, понтоны, сейнеры, тендеры, мотоботы, рыбацкие шлюпки-дубки. Буксиров не хватало, требовалось больше барок. В достатке было боевых катеров для охранения плавсредств и обороны пролива. Что же нам должно быть выдано для усиления по решению двух Военсоветов?. Я ещё раз внимательно изучил «Протокол десяти» и убедился, что это дельный документ, и по нему к нам уже следуют буксиры и баржи.
Что же собой представлял этот «Протокол десяти», который так красочно описал генерал армии Штеменко? Он был в двух изложениях (вариантах). Протоколом на флот и армию возлагались взаимные обязанности: флоту – подать семь буксиров и пять барж и установить хорошее навигационное береговое и плавучее оборудование; армии – построить новые причалы и наладить организацию погрузки грузов на плавсредства, выгрузку и быстрый вывоз их с причалов; и ещё много пунктов было записано для обеих сторон. И вдруг в конце протокола читаю странную запись особым пунктом в адрес флотилии: в двухдневный срок обеспечить команды плавсредств горячей пищей, теплым и водонепроницаемым обмундированием[7]. И я подумал: неужели бойцы два месяца, с начала ноября, бились в смертном бою, питаясь всухомятку? Это же элементарно для флота и армии – трёхразовое горячее питание, и только чрезвычайное обстоятельство может отодвинуть горячий обед и совместить его с ужином, и это не только моральный дух, но простая физиологическая потребность, при сухомятке от человека не жди боевой физической отдачи, да еще при перегрузках; также элементарно для флота: команду, постоянно работающую на верхней палубе, одеть в непромокаемую одежду. Тут налицо вина тыла флотилии, который почему-то основным составом находился в далеко – в Ейске, а ему вместе со штабом надо было работать на косе, где решается сейчас главная задача флотилии. Виновен и тыл флота (начтыла – генерал Куманин) – ему надо было давно обревизовать здешний тыл, ведь флот в последние два месяца не вёл каких-либо крупных боевых действий, кроме как в Керченском проливе. Значит, главное приложение усилий флота должно быть здесь, сюда должны быть нацелены силы и средства и внимание штабов, тылов и политорганов. Политуправление флота, которое возглавлял генерал Филаретов, и политотдел флотилии, которым руководил капитан 1-го ранга Панченко, упустили контроль за тыловиками, которые своей невнимательностью к людям отрицательно влияли на моральное состояние, настроение моряков переправы. В этом, безусловно, повинен прежде всего командующий флотилией Горшков, ведь забота о людях является первейшей обязанностью командира.
Тут напрашивался вывод: одной из главных причин невыполнения задачи по перевозкам является невнимание к людям. И я ухватился за мысль, которая привела меня к решению начать свою работу, как говорят в армии, с обустройства войск. Завтра же… То есть: почему завтра? Ещё моя бабушка Деревянчиха, приучая меня к хлеборобству, наставляла: не откладывай на завтра дело, которое надлежит сделать сегодня. «Нехай» (пусть подождет – завтра сделаю) – плохой человек, от него много бед, – говаривала она.
И надо же такому случиться! Постучали в дверь. Входит мой давнишний сослуживец – был начальником отдела тыла в Батуми.
– Подполковник Коротков Василии Зиновьевич прибыл в ваше распоряжение служить начальником тыла Керченской переправы, и со мной начальники отделений тыла, – отрапортовал Коротков.
– Где они?
– За дверью, во дворе.
– Зовите сюда.
Коротков представил: начпрод и вещевик – капитаны Натаров и Сёмин, артиллерист – Ильин, минёр – Орлов, топливник – Шапкин, начальники шкиперского и автотракторного отделений – Марусидзе и Перушкин. Все нужны позарез, а первые два сейчас же. Зачитал им последний пункт протокола и объявил:
– Свою работу я начинаю на переправе с тыловых дел, и сегодня же. Нам надо немедленно позаботиться о людях, тогда и боевые дела пойдут успешнее.
Коротков вставил:
– Я в Темрюке познакомился с протоколом и уже просил начтыла флотилии сегодня же гнать машины на переправу с тёплым и непромокаемым обмундированием. Мне обещано послезавтра всё доставить.
Я похвалил Короткова за предприимчивость и оперативность. И тут же позвонил на Дамбу к Каневскому: как с питанием личного состава? Пока – не налажено, нет посуды для варки пищи.
Звоню в тыл армии и попадаю к генералу Пламеневскому, заместителю начальника тыла армии, и прошу его о немедленном выделении нам двух походных кухонь, ибо срок исполнения протокола истёк, я должен уже завтра накормить людей горячим обедом.
Генерал оказался внимательным и чутким человеком и обещал к утру доставить кухни к Дамбе. И сдержал своё слово – обязательность в любом деле решающая сила, в военном деле дважды.
Вызываю врача и объявляю ему: считать моё лечение законченным. Приказываю начтыла, врачу, начпроду тотчас отбыть на Дамбу – все подготовить к началу приготовления горячей пищи, и впредь – без перебоев всегда проверять, как производится мытьё людей. Прибуду утром и заслушаю доклад. Пробу пищи буду снимать лично у котла.
Заходит незнакомый человек и представляется:
– Капитан 2-го ранга Дворяненко Сидор Ильич, заместитель начальника политотдела флотилии, назначен вашим заместителем по политчасти.
Я познакомил его с моими планами и решениями, и он прямо загорелся этим:
– Беру на себя это, прямо скажем, политическое дело и вместе с товарищем Коротковым в несколько дней выправим положение с бытом моряков. Пока вы болели, на переправе уже задействовал политотдел, возглавляемый мной.
Сидор Ильич оказался обязательным человеком, дисциплинированным и усердным в работе и обаятельнейшим во взаимоотношениях с людьми. Мы дружно с ним заработали и с первого же дня близко сошлись. Я медленно схожусь с людьми, долго присматриваюсь и, пожалуй, лишку взвешиваю: за и против, – чтобы подать руку дружбы. Может, поэтому и редко ошибался в выборе друзей. А вот с Дворяненко получилось с ходу – открытая у него душа и магнитом тянет к себе.
Наутро со Степанычем выехали к Дамбе, где средоточие плавсредств. Степаныч быстро освоился со своими обязанностями порученца и характером своего начальника, и теперь у него всегда блокнот и карандаш. Ещё с Бердянска он усвоил моё требование: при моих встречах с людьми и беседах с ними записывать все претензии и просьбы и с моего ведома передавать их тем, кто обязан был выполнить это, а лучше всего – не допускать проблем; Степаныч брал их на контроль и по истечении срока докладывал об исполнении – я отвергал всякую возможность их невыполнения.
Встреча с Каневским. Мы с ним знакомы с Очакова: в бытность мою начальником штаба Одесской базы он был командиром береговой базы 2-й бригады торпедных катеров, входившей в состав Одесской базы. Николай Леонтьевич – интересный человек. Командовал торпедным катером. С годами перешёл на чисто береговую службу. И везде проявлял усердие в работе. Участник обороны Очакова, который штурмовала 50-я немецкая пехотная дивизия, усиленная танками, артиллерией и авиацией. Из личного состава бригады и бербазы была сформирована рота катерников. И здесь Каневский показал себя отважным и умелым воином. Рота была нами влита в состав морского гарнизона, который вместе с городскими ополченцами под командованием флотского генерала береговой службы И. Н. Кузьмичёва десять дней бился с семикратно превосходившим в силах врагом, с 10 по 20 августа 1941 года, а потом, перейдя на острова и Кинбурнскую косу, защитники Очакова закрыли противнику кратчайший путь в Западную Таврию. Всю войну Каневский в боях, он участник многих операций флота. И отовсюду о нём идёт добрая слава воина. И снова он в самой горячей точке Черноморья – на Керченской переправе.