Несмотря на предъявленные к личному составу высокие требования, дисциплина у нас еще была не на высоте. Служба на мотоботах оказалась несостоятельной – один мотобот ночью оторвало и понесло вместе с экипажем в юго-западном направлении. Обнаружили это позорное ЧП только под утро. Посылать в такой жестокий шторм корабли, искать его в кромешной тьме было невозможно и бессмысленно – можно было потерять еще больше людей и кораблей.
Много часов я просидел с операторами над картой гадая: заведется ли мотор на мотоботе, а может, его прибьет к острову-косе Тузла, который лежал на пути дрейфа мотобота; а вдруг его пронесет мимо острова, тогда все, конец – его выбросит на крымский берег, занятый противником. Это было бы невиданным доселе на флоте позорным событием, которым бы мы, моряки, и прежде всего я, ославились бы на все вооруженные силы – угодили бы в плен за здорово живешь!
Принимаю рискованное решение: с рассветом выслать на поиск два охотника из дивизиона капитана 3-го ранга Г. И. Гнатенко. Рисковал 44 воинами ради трех. С охотников пришло донесение: мотобот выброшен на остров. Это нам сильно повезло. По моей просьбе командир Керченской базы В. И. Рутковский выслал буксир из Тамани – благо, что это рядом – мотобот стянули и отбуксировали в Тамань. Пока снимали – улучшилась видимость, и противник батареями с мыса Ак-Бурну (это рядом) открыл огонь по острову и катерам.
Береговые батареи артдивизиона Н. В. Зиновьева открыли огонь по вражеским батареям и заставили их замолчать. Вот во что вылилось разгильдяйство одного-двух человек, обязанных наблюдать за швартовыми тросами и принимать незамедлительные меры к предотвращению ЧП.
И мне впервые на переправе пришлось применить власть и наложить строгие взыскания, с арестом на гауптвахте, как того, кто дежурил по подразделению, так и старшего из тех, кто безмятежно спал богатырским сном и плыл в плен, проснувшись лишь от толчков о берег острова.
Старморначу, моему штабу и политотделу, мне лично это послужило хорошим уроком: надо было немедленно, вслед за проявленной заботой о горячем питании, теплой одежде и хорошей бане, целеустремлённой политработой и строгой взыскательностью – крепить дисциплину и организацию службы, покончить с разгильдяйством.
Потребовалось внушить, что непозволительно упиваться заслугами и успехами в блестяще проведенной флотом десантной операции по высадке войск на Керчь-Еникальский полуостров и допускать послабления в дисциплине, что без укрепления порядка на переправе не будет успехов в боевых действиях по обеспечению армии всем необходимым, а это сведёт на нет всё хорошее в десантной операции. Мне и политотделу во главе с Дворяненко пришлось теперь уже браться не только за тыловые вопросы и организацию перевозок, но и за дисциплину. А это оказалось намного сложнее и потребовало больших наших усилий.
В результате жестокого и многодневного шторма у нас выбросило девять судов на берег, к нашему счастью на песчаный. Вот тут, при всей моей строгости, я не бросил ни одного слова упрёка ни одному своему подчинённому, потому что сам видел героическую борьбу людей, многие из которых получили ранения. Тут стихия взяла верх над человеческими возможностями. Больше того – отличившиеся были отмечены похвалой. Как только стихло, с помощью тракторов и заведённых блоков на мёртвые якоря все суда в один день были стянуты на воду и введены в строй. За это люди были удостоены похвалы, были взяты на учёт для будущего представления к правительственным наградам.
Так как весь пролив был заминирован, плавали мы строго по фарватерам. От нас требовалось повышенное внимание к противоминной безопасности. Шторм на мелководье срывает мины, и они всплывают и дрейфуют, оставаясь опасными для судов. Необходимо было осматривать фарватеры и всплывшие мины подрывать. Волна может вызывать подвижку якорных мин – они могут оказаться на фарватерах, требовалось постоянное разведтраление на фарватерах. Я приказал штабу систематически осматривать и тралить фарватеры, а после шторма, перед возобновлением движения судов, всеми наличными катерными тральщиками производить разведтраление всех фарватеров. Это обеспечило нам полную безопасность.
Первым новогодним приказом командующий Азовской флотилией объявил новую организацию Керченской переправы и произвёл назначения всех её должностных лиц. А Военсовет флота решением номер один узаконил эту организацию, утвердив структуру переправы по штатам военно-морской базы, с управлением около двухсот человек. Конечно, с таким управлением, имевшим все флотские службы, мне работалось легче, чем моему предшественнику. Но этим решением мне приказывалось довести перевозки уже 1600 тонн в сутки, и это-то в зимних штормовых условиях. О такой норме не мечтал даже командарм. А комфлот Владимирский звонил мне – не приказывал, а высказал пожелание с учетом штормов: надо бы в январе перевезти тысяч сорок тонн грузов. Я молча принял эту цифру, не будучи уверен в её выполнении, так как в тот день наши люди руками и зубами (если можно так выразиться) держались за причалы, чтобы суда не оторвало и не унесло ветром к берегам противника. Генерал Хилинский рассказывал мне, что командарм Петров, прочтя это решение и не снимая своих претензий к флоту, выразил удовлетворение намерениями моряков. Комфлота правильно поступил, избрав Темрюк для своего КП – на главном направлении основных действий Черноморского флота.
Да, наша Керченская переправа в первые три месяца сорок четвертого года – это не только морской горячий фронт нашего плацдарма в Крыму, на который противник обрушил свою мощь для срыва коммуникаций с целью подорвать боеспособность Приморской армии, но это и главное направление для боевых действий Черноморского флота. Для него в эти месяцы не было ничего более важного, чем переправа, которая нуждалась не только в крепком руководстве, но и в лучшем обустройстве, оборудовании и обеспечении со стороны всех служб флота в целом (а не только флотилии), сама она не в состоянии была поднять такое большое дело, как организация мощной морской коммуникации через пролив – не было у неё достаточно сил, средств и кадров.
Волею судеб и я был привлечён к этому большому делу – возглавить соединение, действующее на основном направлении приложения усилий флота в данный момент. И я постоянно буду благодарить Л. А. Владимирского, И. В. Рогова, Н. М. Кулакова и прежде всего Ивана Ефимовича Петрова за то, что они выдернули меня из тихого, теперь уже тылового Бердянска и привлекли к горячим делам на помощь армии, с именем которой я связал свою судьбу еще в Одессе в первые месяцы войны. Там и здесь – снова с Петровым рядом. Наши КП стоят прямо друг против друга, разделённые узким проливом. А говорите, что истории не повторяются, ещё как повторяются, повторяются в ином качестве.
Врачи уложили Горшкова в Ейский госпиталь. И во временное командование флотилией вступил контр-адмирал Г. Н. Холостяков – сосед, командир Новороссийской военно-морской базы. Видно, флотское руководство посчитало, что начштаба флотилии Свердлов не потянет то большое дело, которое было возложено на флотилию по коммуникациям и предстоящим десантам, и пошло на необычное решение вразрез с условиями. Тут было учтено и мнение командарма Петрова. Это была правильная мера, направленная на исправление положения. Георгий Никитович Холостяков, боевой, храбрый, знающий и опытный военачальник, участник обороны и освобождения Новороссийска, герой Малой земли, позже Герой Советского Союза. Хотя на первых порах он встретится с затруднениями, в отличие от начштаба, у него уйдет много суток на ознакомление с флотилией, её людьми и её делами.
Вот поэтому и Военсовет флота прочно обосновался на флотилии, действующей на главном направлении усилий флота. Мне лично нравится, что комфлот, член Военсовета, а с ними и начальник Главполитуправления ВМФ, не полагаясь только на данные Холостякова, не возвратились в Геленджик, чтобы оттуда управлять боевыми действиями флота в Керченском проливе, а наоборот, стали укреплять свой ФКИ в Темрюке, подтянув его к сухопутному фронту и вплотную к морскому фронту Керченского плацдарма. Теперь уже отсюда Военсовет тянет с флота всё необходимое для Керченской переправы. Наштафлота Елисеев, находясь на Кавказе, поторапливает всех с отправкой – это он форсировал присылку на переправу большого количества судов в эти дни. А давалось это не легко: и разбросанность флотских тылов и служб по всему Кавказскому побережью от Тамани до Батуми, в десяти пунктах базирования, с удалением до 600 километров, и возможности флота оказались ограниченными – силёнок поубавилось. Флот и пароходство в боях за четыре черноморских города-героя, за Кавказ и Крым – в многочисленных десантах, на коммуникациях и в артподдержке армии понесли большие и невосполнимые потери: за войну мы смогли достроить и ввести в строй только два эсминца и получили по железной дороге два десятка мелких судов, а потеряли около сотни.
В Темрюке при комфлоте находилась большая опергруппа штаба флота из наиболее сильных офицеров-операторов: П. Мельников, Ю. Ковель, И. Дышлевой, П. Уткин, В. Ерещенко, С. Хонес. Они часто приезжали к нам на переправу для оказания помощи в налаживании оперативной и службы по боевому обеспечению. Особенно подолгу задерживался у нас Юрий Петрович Ковель, ведь он флагштурман флота и требовал от гидрографов наилучшего обеспечения безопасности плавания многочисленных судов в стеснённых условиях при пониженной видимости. Мы обязаны ему тем, что у нас не было ни одного случая столкновения судов.
Военсовет флота не только прислал нам дополнительные силы и средства – буксиры, барки, сейнеры, – но и дал много кадров и распорядился направлять нам с флота боевое и материальное обеспечение всех видов как для людей, так и для базирования и ремонта судов, приказал наращивать береговую артиллерию для контрбатарейной борьбы в целях недопущения артобстрела противником наших причалов и судов. А для лучшего оперативного руководства всем этим и высвобождения лично меня от многочисленных тыловых работ Военсовет флота вызвал к себе в Темрюк и на переправу всех начальников управлений, отделов и служб флота. Все они побывали у меня, на причалах и судах, на обоих берегах, некоторые просто поселились у нас, горячо взялись за свои дела по своей специальности и подтягивали с Кавказского побережья всё необходимое для переправы.
Все эти флотские руководители, мои бывшие сослуживцы, а со многими из них я просто дружил, мы быстро находили общий язык в любом сложном деле. Их работа благотворно повлияла на боевую деятельность нашего соединения, освободила меня от многих забот и способствовала всему успеху дела питания Приморской армии. До сих пор я с благодарностью вспоминаю всех этих старательных людей – моих соратников и товарищей по совместной борьбе с врагом.
Фактически к началу января в Темрюке и на Керченской переправе было сконцентрировано все управление флотом в интересах боевой деятельности в Керченском проливе. Но каким бы полезным и приятным ни было внимание к нашему соединению и помощь ему, такой отрыв командования флотом и его управлений от мест базирования его основных сил можно оправдать и объяснить. Сколачивалась Керченская переправа, ее командир нуждался в ежедневном общении со старшим для разрешения сложных вопросов. Скоро придёт время, когда сам старший увидит, что младший тяготится длительной заботой, превратившейся в опеку. Сейчас близость командования флота и его управлений к проливу была крайне необходима (пока шло организационное и боевое сколачивание переправы). И я хочу добрым словом помянуть тех людей, которые приложили огромные усилия в этом сколачивании.
Начальник оргмоботдела штаба флота Владимир Иванович Никитин и начальник оргмоботдела флотилии М. И. Перебасов создали стройную структуру и удовлетворяющие нас штаты переправы, а до этого побывали у нас, присмотрелись к нашей работе, побеседовали с нами и уж потом доложили командованию флота и флотилией штаты на утверждение. Начальник отдела офицерских кадров флота Гавриил Акимович Коновалов с начальником отдела кадров флотилии В. Л. Ильичом, его помощниками Ф. П. Евсеевым и Т. Д. Григорьевым и кадровиком переправы Ф. Н. Сологубом за неделю укомплектовали переправу. К нам прибыли заместитель начальника тыла флота генерал Е. И. Жидилов с начальником тыла флотилии полковником П. И. Миньковским и полностью сняли с меня тыловые вопросы. А начальник техотдела флота С. И. Ставровский и инженер-механик флотилии А. А. Бахмутов и И. Ф. Бодрягин просто поселились на переправе, возглавив ремонт кораблей и судов, объём которого был неимоверно велик, ибо снаряды, бомбы и шторм делали свое дело. Тем временем я убедился, что навигационно-гидрографическое обеспечение в наших зимних, штормовых условиях, в тумане полностью гарантирует безопасность плавания по фарватерам, и хотя наш начальник гидрографической службы капитан 3-го ранга И. П. Алдохин старался, у него не всё получалось, не хватало надёжных средств: надёжных буёв, более ярких створных огней. И к нам на помощь приехали руководители гидрографии флота и флотилии А. В. Солодунов, В. Н. Козицкий, А. Д. Николаев, Б. Д. Слободник с полным набором техники, и наши мореплаватели возрадовались – стало в непогоду легче плавать. Это подтвердили мне и лоцманы Абрамов, Соколов, Тендин, которым я поручил проверить и на ходу принять всю систему навигационного обеспечения. Приехали начальник инженерной службы флота Панов и флотилии Кульбяков и вместе со своим армейским коллегой генералом Пилипцом возглавили работы по сооружению новых причалов и береговых бытовых построек, чтобы матросы-катерники могли по-человечески отдыхать. И тут большой объём работ лёг на начальника 9-го строительного управления П. Н. Артемьева, которого подчинили мне, и его помощников Р. В. Чистякова, И. М. Килевника.
Условия для боевой деятельности переправы улучшались с каждым днём в обеспечении, а вот зима начинала себя давать знать и донимали вражеские самолёты и артиллерия, и потери нарастали.
Вечером 4 января нас постигло большое несчастье.
Я работал с начальником политотдела переправы С. И. Дворяненко в его хате, которая находилась от моей метрах в полутораста. Ко мне приехал начальник Военно-транспортной службы флота П. П. Романов для оказания помощи в лучшей организации перевозок. Я прервал работу в политотделе, чтобы продолжить её после ужина. И с Романовым мы уединились у меня. Закончив деловую беседу, мы предались воспоминаниям о совместной защите Одессы, там он был комендантом порта. Нам было что вспомнить и по Поти, когда мы питали Севастополь. Только мы сели поужинать и отметить приятную встречу фронтовой чаркой – входит незнакомый мне капитан 1-го ранга и представляется: «Матушкин Алексей Алексеевич, вновь назначенный член Военсовета флотилии; я на минутку, заходите после ужина в политотдел, поговорим». И повернулся уходить. Но мы вдвоём подступились: ни в коем случае, вот так сразу и такие встречи полагается хотя бы скромненько, но отметить. И буквально силой его усадили за стол. Только опустошили чарки, раздался гром зенитно-артиллерийских залпов и свист многочисленных бомб – наш Кордон подвергся массированной бомбёжке. Рядом раздался сильный взрыв, под нами закачалась земля, зазвенели стёкла, посыпалась штукатурка, взрывной волной сорвало двери моей комнаты и бросило на нас, и мы повалились. Придя в себя, выскочили во двор. Там, где стояла хатка политотдела, ничего не осталось, а стоявшая рядом автомашина с киноустановкой пылала ярким факелом. Мы бросились туда – прямое попадание в хату. Погиб начальник политотдела С. И. Дворяненко и многие его работники, в том числе В. П. Беляев, Я. С. Медведев, Ф. Л. Коньков, а остальные были тяжело ранены. Это была большая потеря для всей переправы, так как политотдел не только идейно вдохновлял воинов на выполнение боевой задачи, но и оперативно решал задачи обеспечения быта моряков. Неделю я поработал с Дворяненко, а казалось, мы друзья с далёкого прошлого.
Сидор Ильич, человек сердечный, большой открытости души, величайшей оперативности в работе и всегда в гуще рядовых бойцов. Ему переправа во многом обязана хорошим началом работы. Я потерял хорошего помощника и друга. Потому и память о нём сохраню до конца своих дней, как о политработнике фурмановского типа.
Наутро мне представился новый начальник политотдела переправы – подполковник В. Г. Казачёк. Достойная замена погибшего. Узнав, что я очень скорблю по поводу гибели Сидора Ильича Дворяненко, по человеку высокого благородства, большого трудолюбия, необычайной храбрости, Владимир Георгиевич Казачёк, во многом схожий со своим предшественником, мудро продолжил его линию, во многом подражал ему – его методам и стилю в работе.
К нам прибыли уже все обещанные Владимирским и Горшковым очень нужные в наших условиях суда – буксиры и баржи – без них никак не выполнить нам планов командарма.
У нас было два парома большой грузоподъёмности – до 100 тонн – это сущая находка для переправы: на них уставлялись танки, орудия, автомашины, пусковые ракетные установки, но их буксировали слабосильные катера, получалась слабая оборачиваемость. А теперь первый паром водил мощный ледокольный буксир, с красивым названием «Фанагория», которым командовал Степан Иванович Ершов. Второй паром водил сильный и юркий буксир «Сиваш» (он до сих нор в строю), им командовал опытнейший мореход Павел Иванович Овчинников, помощником у него был И. Руденко, механиком – П. И. Пантелеев, а его помощником – Цамая, матросом был Л. Грань: команда крохотная, но все как на подбор. Умельцы плавали круглосуточно, а отдыхали урывками, как положено на фронте в непрерывных боях. Раньше паромы делали три рейса, а сейчас семь рейсов за сутки. За первые две недели мы перевезли всю скопившуюся боевую технику, а затем они одни начнут перевозить за сутки более четырёхсот тонн грузов.