Даргель жил на той же улице — Шлоссштрассе (ныне улица Калинина), где располагался и рейхскомиссариат. Его двухэтажный особняк под № 18 отделяли от РКУ какие-нибудь триста метров. По городу Даргель разъезжал с большой скоростью на длинном черном «опель-адмирале» с номерным знаком Р-4, но обедать домой всегда ходил пешком — для моциона. Одно из зданий РКУ, в котором работала Валя Довгер, находилось почти на полпути этого маршрута, и девушка установила, что с работы Даргель выходит точно в 13.30. Установила она и ритуал, которым сопровождалась прогулка генерала. Вначале на улице появлялись личные телохранители — фельдфебель жандармерии и сотрудник службы безопасности в штатском. Они внимательно проглядывали Шлоссштрассе. Если все было в порядке, охранник возвращался в РКУ, и лишь тогда из ворот выходил Даргель и неторопливо шествовал к дому. За Даргелем всегда вышагивал его адъютант — майор с ярко-красной кожаной папкой в руке. Для Кузнецова это была хорошая примета.
Боевую группу Медведев утвердил в составе: Николай Кузнецов, Николай Струтинский и Иван Калинин. Бывшего пленного красноармейца Калинина Дмитрий Николаевич включил в группу потому, что только он мог достать необходимый для операции автомобиль. Он работал личным шофером ровенского гебитскомиссара доктора Беера и имел свободный вход в гараж. 20 сентября он по указанию Кузнецова взял в гараже гебитскомиссариата светло-коричневый «опель-капитан».
Ждать Даргеля непосредственно на Шлоссштрассе было рискованно, поэтому Николай Иванович поставил машину в прилегающем переулке с таким расчетом, чтобы видеть ворота рейхскомиссариата. Точно в 13.30 из ворот вышел сухопарый генерал со смуглым, загорелым лицом. За ним следовал рослый майор с ярко-красным портфелем. Они успели пройти лишь несколько десятков метров, как их нагнал светло-коричневый «опель», из него выскочил пехотный обер-лейтенант, и тут же хлопнули четыре выстрела.
К месту происшествия подоспели охранники. Возле убитых они нашли четыре гильзы и выпавший из кармана обер-лейтенанта бумажник.
Через четыре дня в отряд были доставлены из Ровно фашистские газеты. В черных рамках было напечатано сообщение об убийстве… имперского советника финансов доктора Ганса Геля и его помощника кассового референта Адольфа Винтера.
Оказывается, произошло совпадение. Имперский советник Гель, назначенный на пост руководителя главного отдела финансов РКУ, прибыл накануне из Берлина и остановился в особняке Даргеля. У обоих гитлеровцев были не только схожие фамилии, они и внешне походили друг на друга, и адъютанты носили одинаковые папки-портфели.
Уничтожение крупного фашистского чиновника в центре Ровно имело одно серьезное последствие. Зиберт обронил возле убитых бумажник вовсе не нечаянно. «Утеря» была отправной точкой некой комбинации, придуманной Медведевым и Лукиным. Сам бумажник с этикеткой дорогой берлинской фирмы незадолго до того был изъят у захваченного разведчиками видного эмиссара ОУН, прибывшего из Берлина. В нем находился паспорт с разрешением на поездку в Ровно, членский билет берлинской организации ОУН и директива (в виде личного письма) ее ответвлениям на Волыни и Подолии. В ней излагалось требование усилить борьбу с советскими партизанами.
По указанию Дмитрия Николаевича содержимое бумажника пополнили. Для убедительности в него вложили сто сорок рейхсмарок, двадцать американских долларов, пять английских фунтов стерлингов, несколько советских купюр по десять червонцев, а также три золотые царские десятки. Саму же директиву подменили другой, хотя и написанной «тем же самым» почерком. В ней содержалось прямо противоположное указание: в связи с явным проигрышем войны Гитлером взять другую линию и начать действовать против немцев, чтобы хоть в последний момент привлечь как-то симпатии населения.
Комбинация была рассчитана точно. Фашистская служба безопасности к националистическим главарям относилась с подозрением, поскольку прекрасно знала их способность и готовность продаться в подходящий момент более перспективному покупателю. В фашистских газетах появилось многозначительное сообщение, что, хотя покушавшийся был одет в немецкую военную форму, на самом деле он принадлежал к числу лиц, «не оценивших расположения германских властей и предавших фюрера». Далее газеты сообщали, что полиция безопасности уже напала на след преступников. Что ж, след, оставленный Кузнецовым, привел следователей СД именно туда, куда наметил Медведев. За «причастность» к убийству Геля гитлеровцы арестовали, а затем и расстреляли тридцать восемь видных националистов и несколько сотрудников так называемого «Всеукраинского гестапо».
8 октября Кузнецов и Струтинский сделали вторую попытку уничтожить Даргеля. Но гитлеровцу опять повезло.
Через двенадцать дней, 20 октября обер-лейтенант Зиберт совершил третье покушение на Даргеля. Оно в точности повторяло первое. Медведев и Кузнецов правильно рассчитали, что гитлеровцы никак не будут ждать третьего нападения на том же самом месте и не предпримут дополнительных мер охраны. Так оно и оказалось. Вместо пистолета было решено применить гранату.
…Но… Даргелю опять повезло. В двух шагах от него граната ударилась о бровку тротуара и отскочила в сторону так, что взрыв ушел в другом направлении. Ручкой гранаты был наповал убит немецкий подполковник, стоявший на противоположной стороне улицы. А Даргель остался жив, хотя на сей раз был тяжело ранен и контужен.
Специальным самолетом заместитель Коха был отправлен в Берлин. Больше его на Украине не видели.
Некоторое время Кузнецов в Ровно не появлялся, и это было правильно, потому что в городе неистовствовала служба безопасности. Руководство ею было укреплено. В частности, на пост руководителя отдела по борьбе с партизанами из Житомира, где находилась полевая ставка рейхсфюрера СС Гиммлера, прибыл с большими полномочиями гауптштурмфюрер СС Ханке. Вскоре городские разведчики с тревогой сообщили Медведеву, что Ханке предпринял ряд энергичных мер. Так, он переписал население Ровно. Гауптштурмфюрер установил порядок, по которому на дверь каждого жилого дома в деревянной рамке под стеклом был вывешен листок с фамилиями всех жильцов. Последняя фамилия была подчеркнута и скреплена печатью и подписью Ханке. Ни одной лишней фамилии вписать в листок было уже нельзя — для нее попросту не было места. Населению объявили, что, если после комендантского часа в квартире будут обнаружены посторонние лица, вся семья подлежит расстрелу.
Положение городских разведчиков стало критическим, поскольку ежедневно, преимущественно по ночам устраивались облавы и обыски.
Требовалось немедленно предпринять эффективные контрмеры. И Дмитрий Николаевич нашел их. Решение оказалось простым. Проанализировав систему, придуманную Ханке, Медведев приказал доставить ему для образца один подобный листок. Приказ был выполнен, список был снят с дома, где жили только пособники оккупантов. Затем в штабе все, кто умел печатать, засели за пишущие машинки. На листе чистой бумаги печатали только первую фразу: «В этом доме проживают…» Далее оставалось пустое место, под которым ставилась печать отдела по борьбе с партизанами, штемпель «СС гауптштурмфюрер» и абсолютно идентичная оригиналу подпись «Ханке». За два дня было изготовлено несколько тысяч листков. Их распространили по всему городу. Идея Ханке была провалена. О каком контроле за жильцами могла идти речь, когда любой домовладелец мог теперь вписать в такой листок кого угодно и подменить им настоящий!
Немцам не оставалось ничего другого, как спешно отменить новый порядок регистрации населения по месту жительства. Городские разведчики могли по-прежнему спокойно пользоваться своими старыми квартирами.
Между тем уже с другой стороны нависла определенная угроза над Валентиной Довгер и, как выяснилось, Зибертом. Вале стал оказывать знаки внимания служивший в РКУ на какой-то хозяйственной должности майор Мартин Геттель. Когда Валентина пересказала Медведеву свои разговоры с майором, Дмитрий Николаевич встревожился. Ему с очевидностью стало ясно, что Геттель — офицер службы безопасности РКУ, более того — интересуется не самой Валей, а ее «женихом», обер-лейтенантом Зибертом. Неясно было только, какое ведомство представляет Геттель: контрразведку абвера или гехаймфельд-полицай — тайную полевую полицию, военный вариант гестапо. Офицеры ГПФ носили не эсэсовскую, а обычную военную форму.
Во время одной из бесед с Валей Геттель попросил под каким-то предлогом познакомить его при случае с ее женихом, обер-лейтенантом Зибертом. Тут было над чем задуматься. С одной стороны, никаких признаков, указывающих, что Зиберт взят под наблюдение, вроде бы не было. Походило, что Геттель вел какую-то игру самостоятельно. Положение через несколько дней прояснилось, когда Геттель встретился с Лидией Лисовской, у которой Зиберт формально снимал комнату. Разговор был официальным, более того, Геттель предупредил Лидию Ивановну о неразглашении и факта встречи, и разговора. Затем последовал настоящий допрос. Геттеля интересовало все о Зиберте. В частности, не говорят ли он иногда об Англии, не употребляет ли случайно в разговоре или во сне английских слов.
Тем самым Геттель раскрывал Медведеву свои карты. Видимо, профессиональная подготовка майора была достаточно высока — он единственный за все время работы Кузнецова во вражеской среде заподозрил в нем иностранного разведчика, правда, не русского, а английского. Факт конфиденциальной встречи с Лисовской подтверждал косвенно, что майор действовал на свой риск. Дело в том, что Лисовская числилась секретной осведомительницей СД, имела в этом ведомстве своего непосредственного начальника и без его ведома и приказа не должна была давать каких-либо показаний никому. Но отсюда следовало, что Геттель, о связи Лидии с СД не знавший, не поставил в известность об этой встрече и свое начальство. По всем расчетам Медведева выходило, что майор искал встречи с Зибертом по собственным соображениям, значит, пока Зиберту ничего не грозило.
Опытный чекист, Медведев разгадал мотивы Геттеля. Видимо, майор, понимая, что Германия войну проиграла, решил заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы вовремя: переметнуться на ее сторону, сохранять тем самым свою жизнь и обеспечить будущее. Отсюда вытекало, что Геттель не только не причинит ни малейшего вреда «английскому разведчику» Зиберту, но, наоборот, будет всячески обеспечивать его безопасность, чтобы тот оценил по достоинству эту заботу в том недалеком будущем, когда разлетится и «третий рейх», и его спецслужбы.
Тщательно все взвесив, Медведев разрешил встречу Кузнецова с Геттелем, чтобы использовать сложившуюся ситуацию в интересах советской разведки.
Встреча произошла 29 октября на квартире Лидии Лисовской. Продолжился разговор на той же улице Легионов в доме № 53, где жил сотрудник «Пакетаукциона» Хуберт Глаас. Шеф «Пакетаукциона», один из заместителей Коха, Курт Кнут, конечно, не мог и подозревать, что его исполнительный служащий является голландским антифашистом, через Зиберта-Кузнецова связан с советской разведкой и выполняет ее задания. К моменту приезда Зиберта и Геттеля на квартире Глааса находился еще один разведчик — Иван Корицкий, работавший в «Пакетаукционе» грузчиком. До войны Иван был секретарем ячейки ЛКСМУ в селе Березно Ровенской области, потом служил в армии, оказался в плену, откуда бежал, попал в отряд Медведева и стал одним из городских разведчиков.
Поначалу разговор с Геттелем развивался в направлении, которое вполне устраивало Николая Ивановича. Но затем произошло непредвиденное… Геттель догадался, что имеет дело не с агентом британской «Сикрет интеллидженс сервис», а с советским разведчиком. Рука майора рванулась к кобуре… Пришлось его обезоружить, а дипломатические переговоры сменить дотошным допросом.
Пытаясь спасти свою жизнь, Геттель откровенно отвечал на все задаваемые ему вопросы. Единственное, чего он не знал, — кто такой штурмбаннфюрер фон Ортель. Ему, Геттелю, известно лишь одно: Ортель имеет большие полномочия от руководителя VI отдела Главного управления имперской безопасности бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, ему дозволено связываться с ним в любое время по прямому проводу. Отдел Шелленберга ведал разведкой СД за границей. Значит, фон Ортель действительно птица большого полета. Дополнительно Геттель сообщил, что у штурмбаннфюрера есть нечто вроде собственной конторы на Дойчештрассе, 272, замаскированной под зуболечебницу.
…Майор Геттель не вернулся ни в свой служебный кабинет в РКУ, ни на квартиру. Никто из сослуживцев вообще о нем больше никогда даже не слышал.
Между тем встречи фон Ортеля с Зибертом участились. По-видимому, эсэсовец проникся к своему другу-фронтовику не только симпатией, но и доверием, потому что однажды сделал ему прямо-таки ошеломляющее предложение: бросить службу в армии и стать разведчиком, чтобы работать непосредственно под его, фон Ортеля, началом. Фон Ортель сообщил Зиберту, что в случае согласия им предстоит важное дело, которое принесет обоим и высокие награды, и настоящие деньги. А «настоящими деньгами» Ортель называл не рейхсмарки, а только доллары, фунты стерлингов и, конечно, золото.
— Постарайтесь выяснить, — сказал Медведев Кузнецову при его очередном докладе, — в какое конкретно дело он хочет вас втянуть. И предупредите Майю, что бы она также была очень внимательной при разговорах с Ортелем. Может, он что-нибудь обронит…
Дмитрий Николаевич словно в воду глядел.
Мария Микота как «секретная осведомительница» СД носила кличку «Семнадцать». Когда фон Ортель появился в Ровно, агент Семнадцать была передана в его распоряжение. Ортель нашел ее очень способной к разведывательной работе, занимался ее обучением. Встречались они на конспиративных квартирах СД на Немецкой площади и во 2-м Берестянском переулке. О каждой такой встрече Майя отчитывалась перед командованием отряда. Фон Ортель доверял девушке и однажды поделился с нею секретной информацией о том, что он лично заслал в советский тыл двух террористов с целью убийства немецкого генерала Зейдлица-Курцбаха, плененного советскими войсками в Сталинграде. Находясь в плену, генерал Зейдлиц осознал, что Гитлер и его клика ведут страну к близкой и неминуемой катастрофе. Он стал президентом антифашистского «Союза немецких офицеров» и деятельным участником Национального комитета «Свободная Германия».
После очередной встречи с фон Ортелем Майя рассказала Кузнецову, что ее шеф готовится к отъезду в связи с каким-то порученным ему очень важным делом. Памятуя указание Медведева, Николай Иванович настойчиво просил девушку восстановить в памяти все подробности ее разговора с эсэсовцем. Это очень важно!
Девушка припомнила, что, во-первых, фон Ортель собирался куда-то не один, а во главе целой команды, во- вторых, обещал ей, когда вернется, привезти в подарок… персидский ковер.
Так Николай Иванович и доложил Медведеву. Дмитрий Николаевич несколько минут размышлял, потом медленно сказал:
— Персидский ковер, конечно, можно привезти откуда угодно. Но, скорее всего, такая мысль может прийти в голову человеку, который собирается в Персию. Теперь мы говорим: в Иран…
Кузнецов предложил уничтожить фашиста. Медведев ответил категорическим запретом. Объяснил свое решение так: ликвидация Ортеля оборвет выходы на группу террористов, явно предназначенных для организации в Тегеране какого-то террористического акта. Понимая, что установить состав группы не удастся, как не удастся и выкрасть Ортеля из города живым, Медведев приказал Кузнецову изложить приметы Ортеля и все полученные от него сведения.
Кузнецов взял бумагу и, тщательно обдумывая каждое слово, создал словесный портрет своего «приятеля». Подробная радиограмма немедленно была передана в Москву.
Больше Зиберт никогда не видел своего несостоявшегося шефа. Когда он вернулся в город, Лисовская сообщила ему новость. По слухам, штурмбаннфюрер СС Ортель застрелился якобы в своей «зуболечебнице». Очевидцев или участников похорон, однако, не было. Медведев не сомневался, что никакого самоубийства тоже не было. Видимо, имела место симуляция для прикрытия какого-то весьма серьезного по задачам, а возможно, и последствиям, немедленного отбытия фон Ортеля из Ровно.
Лисовская видела фон Ортеля буквально накануне «самоубийства», между ними состоялся разговор, в ходе которого Лидия Ивановна зацепила кончик нити к очень важной информации. Кузнецов об этом так сообщил Медведеву: «…Лидия получила от него сведения, о достоверности которых судить не берусь. Фон Ортель рассказывал, что в Германии изобретена какая-то летающая бомба вроде самолета, которая будет с большой быстротой покрывать расстояния до четырехсот километров и производить огромные разрушения».