Богослужения, посещаемые каждое воскресенье, оказывали огромное влияние на меня. Приглашенный конгрегационалистский священник, реверенд Чайлд, прояснил для меня смелую для тех дней мысль, что в грехах отцов (и матерей) нельзя обвинять их детей. Я и сегодня вспоминаю его порицание ханжеской тенденции называть детей, рожденных вне брака, незаконными. Все жители знали, кто в городе родился без отца. Слушая реверенда Чайлда, мы осознавали свою вину в том, что относимся к ним по-другому. Времена изменились. Давно печать незаконнорожденности не ставится не только на ребенке, но и на родителях, при этом число детей, живущих в бедности, увеличилось. Мы все еще не нашли способ совместить христианское милосердие с разумной социальной политикой.
Когда разразилась война и смерть приблизилась к каждому, богослужения стали эмоциональнее. На одном из них, вскоре после Битвы за Англию{ Точнее Битва за Британию (10 июля – 30 октября 1940 г.). В ходе воздушных боев Королевские ВВС Великобритании отразили попытки авиации Третьего рейха уничтожить британские ВВС, разрушить промышленность и инфраструктуру юга страны, деморализовать население и принудить Великобританию к заключению мира. Термин ввел в употребление У. Черчилль. (Прим. ред.)}, проповедник сказал, что всегда «малыми силами спасают многих»: так было с Христом и апостолами. Меня вдохновила тема другой проповеди: рожденные в бурю будут готовы справиться и с грядущими бурями. Это было доказательством великого Божьего провидения и основанием для веры в будущее, как бы тяжело ни было сегодня.
В нашем доме всегда много трудились, отчасти потому, что праздность считалась грехом, отчасти потому, что всегда было много работы. Как я упоминала, когда было необходимо, я помогала в магазине, а благодаря моей матери, я узнала, что значит управляться с домашним хозяйством так, чтобы все работало как часы, даже если целый день она провела за прилавком, обслуживая покупателей. Хотя перед войной у нас была горничная, а после войны помощница на пару дней в неделю, мама всегда много трудилась по дому сама, а это требовало гораздо больше усилий, чем в современном доме. Она научила меня правильно гладить мужские рубашки и вышитые изделия. Огромные утюги нагревались на открытом огне, а чтобы придать идеальный вид белью, смазывали утюг свечным воском. Как ни странно для тех лет, в средней школе мы изучали домоводство – все, от правильной стирки до управления семейным бюджетом. Тем самым я была вдвойне подготовлена к управлению домашним хозяйством.
Дом на Норт Парэйд мыли не только ежедневно и еженедельно: ежегодная капитальная весенняя уборка позволяла вычистить те уголки, до которых обычно не добирались. Ковры выносили на улицу и выбивали. Мебель красного дерева, всегда хорошего качества, которую мать покупала на аукционах, мылась теплой водой с уксусом, а затем полировалась. Поскольку весной также проводилась инвентаризация магазина, у нас не было и минутки отдыха.
В доме ничего не выбрасывалось, мы всегда жили строго по средствам. Худшее, что можно было услышать о соседях, это что они «живут с размахом». Поскольку мы были привычны к экономному режиму, мы справлялись с ограничениями военного времени, хотя мы обычно записывали передаваемые по радио рецепты таких скучных блюд, как «Картофельный пирог лорда Вултона» (дешевое блюдо, названное в честь министра пищевой промышленности времен войны). Мама прекрасно готовила. Дважды в неделю она пекла хлеб, кексы и пироги, особенно славился ее хлеб и грэнтемские имбирные пряники. До войны по воскресеньям мы готовили жаркое, которое в понедельник подавалось как холодная закуска, а во вторник превращалось в тефтели. В годы войны воскресное жаркое превратилось в суп почти без мяса или макароны с сыром.
В маленьких провинциальных городках в те дни была своя сеть частной благотворительности. Накануне Рождества в нашем магазине были готовы 150 пакетов, содержавших консервы, рождественский торт и пудинг, джем и чай – все купленное для бедняков клубом «Ротари»{ Ротари-клуб – международная неправительственная ассоциация, возникшая в 1905 г. Объединяет людей вне зависимости от национальной, расовой принадлежности, вероисповедания, политических взглядов. (Прим. ред.)}. Всегда что-нибудь из того, что мама пекла в четверг или воскресенье, посылалось одиноким старикам или тем, кто заболел. Как владельцы магазина, мы всегда знали об обстоятельствах наших покупателей.
Одежда никогда не была для нас проблемой. Моя мать была профессиональной швеей и шила для нас почти все. В те дни существовало две компании, производившие хорошие выкройки, «Вог» и «Баттерик», а на распродажах мы покупали хорошие ткани по сниженным ценам. Так что мы были недорого и, по грэнтемским стандартам, довольно модно одеты. Когда отца избрали мэром, мама сшила для нас, своих дочек новые бархатные платья – голубое для моей сестры и темно-зеленое для меня, а для себя муаровое платье из черного шелка.
Но во время войны дух бережливости стал почти одержимостью. Даже моя мать и я были ошеломлены одной из наших подруг, которая сказала, что никогда не выбрасывает шитые нитки, а использует их заново. «Я считаю, это моя обязанность», – сказала она. После этого так стали делать и мы. Мы ведь были методистами.
У меня было меньше свободного времени, чем у других детей. Отдыхала я во время долгих прогулок, часто в одиночестве. Грэнтем лежит в небольшой лощине, окруженной холмами, тогда как в других местах Линкольншира рельеф очень плоский. Иногда я уходила из города по Манторпской дороге, шла по северной стороне и возвращалась по Большой северной дороге. Мне нравилось подниматься на холм Холле, где во время войны, освобожденные на неделю от школы, мы собирали шиповник и ежевику. В снежные дни с этого холма катались на санках.
Я не была спортивным ребенком, хотя научилась плавать и в школе несколько эксцентрично играла в хоккей. Дома мы обычно играли в такие игры, как «Монополия» и «Пит» – шумная игра, основанная на принципах Чикагской товарной биржи. Позднее, приехав в Америку, я посетила биржу, но мой интерес к торговле тем и закончился.
Появление кино в Грэнтене очень скрасило мою жизнь. Нам повезло иметь среди покупателей семью Кэмпбелл, владевшую тремя кинотеатрами в Грэнтеме. Они иногда приглашали меня к себе домой послушать граммофон. Там я познакомилась с их дочерью Джуди, ставшей впоследствии известной актрисой, сыгравшей с Ноэлем Кауардом в комедии военного времени «Настоящий смех». Благодаря знакомству с Кэмпбеллами кино стало для нас доступным развлечением. Родители были рады, что я могу смотреть «хорошие» фильмы, определение, которое включало мюзиклы Фреда Астера и Джинджер Роджерс и фильмы Александра Корды.
Каждую неделю показывали новый фильм, но если он не вызывал интереса публики, то его заменяли уже с четверга. Так некоторые смотрели два фильма в неделю, но в нашем доме это не одобрялось. Возможно, это ограничение было правильным, ибо я была просто околдована романтическим миром Голливуда. За девять пенсов ты получал удобное место в темноте и смотрел сначала отрывок из фильма, который должен выйти на экран, затем новости британского кино с их радостно-оптимистичным комментарием, после короткий фильм на социальную тему типа «Преступления не оплачиваются» и, наконец, собственно фильм.
Смотрела я приключенческие фильмы («Четыре пера», «Барабан»), изящные комедии, такие как «Женщины», мелодрамы с Барбарой Стэнвик («Стелла Даллас») и Ингрид Бергман. Кино формировало и политическую позицию. Так, подтверждение моим взглядам на Французскую революцию я увидела благодаря игре Лесли Говарда и чудесной Мерль Оберон («Алый цветок»). Проявление верности своим принципам я увидела в фильме Джеймса Стюарта «Мистер Смит едет в Вашингтон». Я с удовольствием наблюдала, как осмеивается советский коммунизм в фильме «Ниночка». Там Грета Гарбо, игравшая роль сурового комиссара, не может устоять перед изящной шляпкой.
Думаю, какое это счастье, что я родилась в 1925 г., а не на двадцать лет раньше. До 1930-х у девочки, живущей в маленьком провинциальном английском городке, не было бы возможности соприкоснуться с таким диапазоном таланта, драматической формы, человеческих эмоций, сексуальной притягательности, зрелищности и стиля. Грэнтем был маленьким городком, но, посещая кино, я попадала в сказочные царства воображения. Это воспитало во мне решимость однажды окунуться в реальность.
Для моих родителей значимой реальностью было «здесь и сейчас». Для них зрелищное развлечение отличалось от развлечения, организованного своими силами. Родители считали, что развлечение, требующее собственных усилий, предпочтительнее позиции пассивного зрителя. Временами меня это раздражало, но я понимала их точку зрения.
Когда мы с мамой и сестрой ездили вместе на каникулы, обычно в Скегнесс, важным считалось быть активным, а не сидеть целый день в бездельной мечтательности. Мы обычно останавливались в гостевом домике с кухней, что гораздо дешевле, чем гостиница, и первым делом по утрам я выходила с другими детьми на физкультурные занятия, организованные в общественном парке. Нам было чем заняться в отпуске, и, конечно, были и пляж, и ведерки, и лопатки. По вечерам мы ходили на эстрадные представления и ревю, с комедиантами, жонглерами, акробатами, певцами из «старых времен», чревовещателями, и большая часть аудитории присоединялась к актерам, чтобы спеть недавний хит Генри Холла «Приглашение друга». Родители считали такие представления допустимыми, хотя мы бы никогда не пошли на эстрадный концерт, пока была жива бабушка Стивенсон, жившая с нами до моих десяти лет.
Пусть никто не подумает, что она была слишком суровой. Ее теплота была частью моей жизни и жизни моей сестры. Одетая «по-бабушкински» в стиле тех дней: в длинном черном сатиновом платье с бисером, летними вечерами она приходила в наши спальни и рассказывала истории из своего детства, а еще пугала нас небылицами о том, как уховертки заползают под кожу. Ее смерть в возрасте восьмидесяти шести лет стала первой смертью, с которой я соприкоснулась. По обычаю тех дней, я пробыла в доме друзей до конца похорон, и все вещи бабушки были убраны из дома.
По сути, жизнь для ребенка складывается из повседневности, и я оправилась довольно быстро. Но мы с мамой ходили ухаживать за могилой бабушки, когда работали неполный день. Я никогда не знала своих дедушек, которые умерли до моего рождения, а бабушку Робертсон я видела лишь дважды, когда мы навещали ее в Рингстеде, Нортэмптоншир. Она была активной старушкой, содержавшей прекрасный сад. Мне особенно запомнилось, что она хранила запас красно-оранжевых яблок в комнате наверху, куда мы с сестрой были приглашены, чтобы выбрать лучшие.
Отец был прекрасным игроком в боулинг, и он курил, несмотря на то, что ему это было вредно. В остальном его свободное время и развлечения заменяла работа. В доме не держали алкоголь вплоть до избрания отца мэром в конце войны, и лишь тогда у нас появились шерри и вишневое бренди, которое почему-то считалось более приличным, чем просто бренди, для угощения гостей. (Позднее, годы предвыборных кампаний научили меня, что вишневое бренди очень хорошо для горла.)
Как и другие ведущие бизнесмены Грэнтема, отец был ротарианцем. Девиз «Ротари» «Служба превыше всего» был выгравирован в его сердце. Клуб «Ротари» был постоянно занят сбором средств для благотворительных целей. Отец участвовал в такой деятельности не только через церковь, но и как член местного совет. Одним из таких мероприятий, которые мне нравились, была Детская рождественская вечеринка, организуемая Лигой сострадания (сейчас это Национальное общество защиты детей от жестокого обращения), проводимая для сбора денег для детей, нуждающихся в помощи. Я приходила туда в одном из прекрасных вечерних платьев, сшитых моей матерью.
Помимо дома и церкви, центром моей жизни была, конечно же, школа. И здесь мне повезло. Начальная школа «Хантингтауэр Роуд» обладала хорошей репутацией. К моменту, когда я в нее поступила, благодаря моим родителям я уже умела читать несложные тексты. Даже когда я была очень мала, мне нравилось учиться. Помню волнующий момент, когда меня, пятилетнюю, спросили, как читается «С-О-Л-Н-Ц-Е», и я ответила правильно, но подумала: «Они всегда дают мне сложные слова». Позднее, на уроке общеобразовательной подготовки, я впервые столкнулась с мистерией пословиц. Я уже обладала логикой и была сбита с толку метафорическим элементом такой фразы, как «Не зная броду, не суйся в воду». Исходя из собственного опыта ежедневного перехода через опасную дорогу в школу, я думала, что лучше было бы сказать «Не зная перехода, не иди через дорогу». А еще мне бросилось в глаза противоречие между этой пословицей и другой, провозглашавшей: «Кто колеблется, тот проигрывает».
В выпускном классе начальной школы я впервые познакомилась с произведением Киплинга. Я была околдована его поэмами и рассказами и попросила у родителей его книгу в подарок на Рождество. Его поэмы открывали ребенку огромный мир. Подобно голливудским фильмам, Киплинг приоткрывал завесу в романтические дали за пределами Грэнтема. Находясь под влиянием отца, читала, думаю, больше остальных моих одноклассников.
По окончании школы «Хантингтауэр Роуд» я поступила в женскую школу «Кестивен и Грэнтем». Она находилась в другой части города, и, чтобы обедать дома, что было дешевле, чем в школе, приходилось пройти четыре мили туда и обратно. Школьная форма была светло- и темно-синего цвета. Поэтому нас называли «девочки в голубом», а учениц из Кэмденской женской школы, эвакуированной из Лондона в Грэнтем, – «девочки в зеленом».
Директором нашей школы была мисс Уильямс, маленькая, подтянутая женщина с седыми волосами, которая основала школу в 1910 г. и ввела в обиход определенные традиции. Например, все девочки в течение четырех лет должны были изучать домоводство. Власть этой женщины распространялась на все. Я обожала наряды, которые мисс Уильямс надевала на школьные праздники или церемонии награждения, тогда она появлялась в элегантных костюмах, сшитых из прекрасного шелка. Она была очень практичной и советовала нам никогда не покупать шелк низкого качества, если на эти же деньги можно купить хлопчатобумажную ткань хорошего качества. «Никогда не обольщайтесь дешевой меховой шубой, лучше купите хорошо сшитое шерстяное пальто». Ее правилом было всегда стремиться к качеству, доступному в рамках собственного дохода.
Мои учителя были учителями по призванию. Школа была небольшой, около 350 учениц, все учителя и ученицы знали друг друга. Девочки в основном были из семей среднего класса, но род занятий родителей разнился весьма существенно. Моя самая близкая подруга каждый день приходила из деревенского поселка в десяти милях от города, где ее отец работал строителем. Я иногда ходила к ней в гости. Ее родители, как и мои, стремились пополнить кругозор дочери и брали нас на прогулки по окрестностям, знакомя с названиями цветов и птиц, и учили нас различать птиц по голосам.
Учитель истории мисс Хардинг любила свой предмет и умела привить вкус к нему, но, к сожалению, я никогда до конца его не развила. Я обнаружила, что с абсолютной ясностью помню ее рассказ о битве в Дарданеллах, когда много лет спустя, будучи премьер-министром, я шла по полям трагических событий Галлиполи. Но больше всего влияния на меня, несомненно, оказала мисс Кэй, учительница химии, в которой я решила специализироваться. Тогда уже вполне нормальным считалась тяга девочек-учениц к занятиям наукой. Мой интерес к научному знанию подстегивали сообщения о научных достижениях в сфере расщепления атома и разработки пластмассы. Я хотела стать частью большого научного мира. Кроме того, я знала, что мне нужно будет самой зарабатывать себе на жизнь, мне казалось увлекательным работать в этой сфере.
Мой отец делал все, чтобы я смогла получить хорошее образование. Мы с ним ходили слушать лекции Ноттингемского университета о текущих международных событиях, которые регулярно читались в Грэнтеме. Когда наступало время задавать вопросы, мы активно участвовали в этом. Особенно хорошо запомнились вопросы местного представителя ВВС Великобритании, командира авиационного крыла Миллингтона, который на дополнительных выборах в конце войны прошел в парламент от Челмсфорда как представитель партии левого крыла «Содружество», входившей в коалицию Черчилля.
Мои родители строго следили за моими школьными успехами. Домашнее задание должно было быть выполнено, даже если приходилось делать его воскресным вечером. Во время войны, когда девочки из Кэмденской школы были эвакуированы в Грэнтем, в школе ввели посменное обучение, и мы должны были ходить на уроки и в выходные дни. Отец, жадный до чтения человек, всегда обсуждал, что мы читали в школе. Однажды он обнаружил, что я не знакома с поэзией Уолта Уитмена; это было быстро исправлено, и Уитмен и по сей день остается моим любимым автором. Меня поощряли к чтению классики – сестры Бронте, Джейн Остин и, конечно, Диккенс: «Повесть о двух городах» последнего понравилась мне больше всего. Мой отец был еще подписан на философский журнал Хибберта, но он мне показался слишком сложным.