Когда Коэны поняли, что у Глэдис помутился рассудок, они серьезно встревожились. Вот что об этом вспоминают в семействе Коэнов.
Однажды вечером, пообедав вдвоем, мистер и миссис Коэн вошли в детскую и увидели, что их дочь сидит одна. Она рыдала, ее простыни были испачканы, и было ясно, что она оставалась без присмотра довольно долгое время. Когда они наконец нашли Глэдис, она сидела на полу за роялем, поджав колени к груди и сильно зажмурившись. Она размеренно говорила сама с собой и явно была расстроена, по лицу у нее струились слезы. Внимательно посмотрев на госпожу Коэн, Глэдис спросила: «Они ушли?»
«Кто ушли, Глэдис?» — спросила миссис Коэн.
«Те мужчины».
Затем Глэдис объяснила, что несколько дней назад она уже видела группу мужчин, крадущихся к дому, но не хотела волновать своих нанимателей.
Вначале Коэны сильно обеспокоились о собственной безопасности. Однако, когда Глэдис продолжала описывать свои видения, их начала беспокоить уже здравость рассудка их няньки.
Глэдис рассказывала о странных происшествиях, которые казались совершенно немыслимыми. Она сказала, что она пошла на кухню, чтобы взять там что-то, и увидела, что под столом лежит мужчина. Другой мужчина зашел в ванную наверху, а когда она осмелилась войти туда, его уже нигде не было.
У Коэнов возникла серьезная проблема, которую надо было быстро решать.
Глэдис Бейкер проработала у них еще несколько дней, хотя они уже никогда не оставляли ее один на один с ребенком, после чего объявили, что больше не нуждаются в ее услугах. Тогда Глэдис совсем потеряла связь с реальностью: в какой-то момент она была в порядке, а в следующее мгновение заявляла, что слышит голоса. Действительно, голосов было много, но все они звучали только в ее голове.
Глэдис уволили, заявив, что больше им не нужна нянька.
А что с маленькой Нормой Джин? Этот ребенок был единственным неизменным центром мира Глэдис, который был у нее в то трудное время, и она не могла перенести мысль о разлуке с нею. Какое-то время, как она позже рассказывала Роз Энн Купер, она даже подумывала забрать Норму Джин в Лос-Анджелес с собой, чтобы начать новую жизнь. Однако она никак не могла решиться сделать это. Она сильно страдала от потери собственных детей и говорила, что не могла причинить такое горе миссис Коэн.
Глэдис вспоминала, как она, упаковав вещи перед тем, как навсегда покинуть этот дом, сидела одна в своей комнате. Ее скудные пожитки поместились в один продранный рюкзак, выставленный в прихожую, и она тихо вошла в детскую. Она села на кроватку Нормы Джин и погладила ее волосы, поцеловала девочку в лоб, подсунула одеяло под спинку. Собрав оставшиеся мелочи, поздним вечером Глэдис Бейкер исчезла из жизни семьи Коэнов.
Ультиматум Джима
«Но у нас здесь всего две комнаты, — возразил Джим Норме Джин, когда та сказала ему, что Глэдис останется с ними. — Куда мы ее поселим?» «Ну...»
Джим быстро огляделся. Кое-что удивило его. Не было цветов в вазе на столе, а он знал, что Норма Джин любила ставить их туда, чтобы добавить цвета к унылой обстановке дома. Не было никаких книг на кофейном столике, а он знал, что ей нравилось, чтобы у их гостей было что полистать, пока она варит им кофе. Фактически дом выглядел так, как будто в нем никто не жил. Осмотрев комнату более внимательно, он заметил фотографию Нормы Джин на стене, ту самую, которую сделал Андре де Диенез. Это его, естественно, не обрадовало. Подойдя к шкафу, чтобы повесить пальто, он с удивлением увидел внутри несколько чужих платьев. На полу стояло несколько пар туфель. Норма Джин и Глэдис явно не жили в этом доме. «Что здесь происходит?» — спросил он.
Глэдис сидела на кровати и молча наблюдала за ним. Джим почувствовал, что под ее взглядом он не сможет откровенно поговорить с Нормой Джин, и они вышли во двор. Она объяснила, что они с Глэдис жили у тети Анны. У нее было много работы в модельном бизнесе, а она не могла оставить Глэдис без присмотра, поэтому им было разумнее поселиться у Анны. «Не думаю, что ты поймешь меня, Джимми», — закончила она. Затем она заплакала, готовясь к тяжелому разговору. Но с Джима было достаточно. Он ничего не понимал. Она же ясно сказала ему, что собирается вернуться в их собственный дом.
«Все ясно, — сказал он ей. — Мне все ясно, Норма Джин. Ты должна выбирать. Я или твоя карьера. Твой брак или твоя карьера». Это был ультиматум, в то время как она надеялась на понимание. Она ничего не ответила ему и просто посмотрела ему вслед, когда он повернулся и ушел.
Конфронтация
В конце мая 1946 года Джим Догерти был на службе в Шанхае, когда получил письмо, начинавшееся со слов «Дорогой Джон». Позднее он сказал, что письмо написала сама Норма Джин, однако на самом деле это был более официальный документ: письмо было написано ее адвокатом, К. Нормой Корнуолл, в котором сообщалось, что в Лас-Вегасе, штат Невада, она подала документы на развод. Когда это произошло, Норма Джин решила, что хочет закончить отношения с Джимом. Она не была уверена, что сможет все правильно оформить, но знала женщину, которая всегда умела находить выход из любой ситуации, — свою «тетю» Грейс. Конечно, Грейс всегда знала, что это она подбила Норму Джин по сути дела на фиктивный брак и ее план сработал — Норма Джин избежала попадания в приют. Теперь, когда ей исполнилось двадцать лет, она была готова обрести свободу. Грейс знала, что самый быстрый способ получить развод — это поехать и подать документы в Лас-Вегасе, а затем прожить там шесть месяцев — срок, необходимый для того, чтобы документы были приняты к производству. Что еще удобнее, у Грейс там жила тетя. Вот так в начале мая Норма Джин отправилась в Лас-Вегас, чтобы начать бракоразводный процесс.
Первое, что сделал Джим Догерти, когда получил письмо, в котором Норма Джин объявляла о своем намерении, — это подал заявление о лишении ее дотации от правительства, которое получали жены военнослужащих. Он был очень зол. С его точки зрения, она использовала его, получила от него все, что ей было нужно, и теперь просто выбросила. Конечно, он понимал, что она заработала на их брачной сделке, но не мог понять, что с этого получил он сам. Последние несколько лет он жил вдали от дома и наслаждался всеми прелестями жизни одинокого военнослужащего, не обремененного семьей. Одно было ясно — он не собирался облегчать ей развод. Он был настроен не подписывать никаких документов до тех пор, пока не сможет встретиться с нею. Позже он признавался, что втайне надеялся передумать, если бы ему удалось затащить ее в постель. Даже много лет спустя он все еще не признавался, что их брак не был идеальным. Он стал утверждать, что причина, по которой Норма Джин подала на развод, состояла в том, что она пыталась получить контракт на съемки в кино с MGM, а ей сказали, что с замужней женщиной не будут подписывать никаких документов. Почему? Потому что она могла забеременеть и студия в этом случае потеряет свои инвестиции. Конечно, это совершенная ерунда. (Следует отметить, что это утверждение кочует из одной биографии Мэрилин Монро в другую!) Он также сказал, что Норма Джин позднее предложила ему остаться его «подружкой», а не женой, чтобы только удовлетворить требованиям студии. Это тоже неправда. В MGM не практиковалось ничего подобного. Да, хозяева киностудий в то время предпочитали, чтобы их актрисы были незамужними, но это не имело никакого отношения к решению Нормы Джин. Она просто была несчастлива с ним и хотела развестись.
Возвратившись в июне в Штаты, Джим решил поехать в Лас-Вегас, чтобы встретиться с Нормой Джин, и был очень удивлен, не застав ее в штате Невада. Она была в Лос-Анджелесе у тети Анны, где и оставалась все это время. Когда Норма Джин открыла дверь своей квартиры на втором этаже дома Анны Ловер, первое, что заметил Джим, была Глэдис, сидевшая на кровати в большой комнате. Она выглядела возбужденной, как будто полагала, что сейчас начнется серьезная перепалка. Норма Джин спросила, нельзя ли встретиться в другое время. Она извинилась за то, что не может разговаривать с ним. Джим был удивлен — с его точки зрения, ей стоило бы извиниться за развод с ним. «Я понял, что мне больше не нужно поддерживать ее, — вспоминал он впоследствии. — Она больше не была застенчивой и пугливой молодой женщиной, на которой я женился. В ней появилась расчетливость, которой не было прежде. Там, где я жил во время последнего приезда, она поселила свою мать — это была единственная свободная кровать во всем доме. Я не представляю себе, что она собиралась делать с Глэдис — женщиной, которая была способна только бездумно смотреть в пространство и говорить о своей вере в Бога».
В течение последующих дней Джим и Норма Джин несколько раз встречались, чтобы попытаться разобраться в своих проблемах. Однажды Джим решил обратиться напрямую к Анне и пошел к ней. Он надеялся, что Анна сможет «привести Норму Джин в порядок». Однако он с удивлением узнал, что она во всем поддерживает Норму Джин. Она всегда была ее союзником. Позднее он говорил, что Анна казалась «преисполненной благоговейного страха только от того, что Норма Джин может стать кинозвездой». Скорее всего, она очень восторженно воспринимала стремление Нормы Джин реализовать свои мечты. Его обращение к Анне показывает лишь то, что он отчаянно искал способ спасти свой брак. Но почему? «Он действительно не хотел подписывать документы о разводе, — говорил его друг Мартин Эванс, — но не из-за любви. Теперь это был вопрос самолюбия.
Он привел Норму Джин ко мне домой, сказав, что ему нужно поговорить с ней в каком-нибудь тихом месте. Обычно рядом находились его мать, либо тетя Анна, либо Глэдис. Ладно, сказал я, приходи. Когда они пришли, я увидел, что она очень несчастна и не хочет больше об этом говорить. Она была в платье в цветочек, а волосы были стянуты в конский хвост. Мне она показалась очень красивой. Джим говорил мне: «Посмотри на нее, Мартин. Она не спала несколько дней, она очень расстроена». По правде говоря, мне так не казалось. Они сидели в моей гостиной, я встал и хотел уйти, но Джим сказал: «Нет, останься. Возможно, ты сможешь помочь мне образумить ее». Я чувствовал себя очень неуютно, но все же остался».
Когда они расселись, Норма Джин сказала: «Похоже, вы вдвоем решили надавить на меня. Мне это совершенно не нравится, Джимми».
«Мы совсем не собираемся давить на тебя, Норма Джин, — сказал он, согласно воспоминаниям Мартина Эванса. — Мы просто хотим, чтобы ты знала: это очень жестокий бизнес. У тебя не хватит сил на это. Я не знаю, с кем ты там говорила в своем модельном агентстве, но эти люди явно забивают тебе голову всякой чепухой. Норма Джин, это совершенно не для тебя».
Норма Джин замолкла на мгновение. «Джимми, ты ведь никогда не считал меня сильной? — печально произнесла она. — Это из-за того, как меня вынудили выйти за тебя замуж, верно? Ты всегда думал, что я слабая, из-за того, как все произошло».
«Ты забываешь только одно, — ответил он, рассердившись. — Благодаря мне ты не попала в приют, Норма Джин. И чем ты мне отплатила за это? Разводом? Это твоя благодарность?»
«Пожалуй, мне лучше уйти», — заметил Мартин Эванс.
«Нет, пожалуйста, останьтесь, — настойчиво попросила Норма Джин. — Вы его друг, поэтому мне хочется, чтобы вы слышали это. Я хочу, чтобы вы видели, каким жестоким может быть Джимми. Он даже отнял у меня правительственную дотацию!»
В этот момент Джим, казалось, совсем вышел из себя. «Я понимаю это так: ты не должна получать плату за то, чего не делаешь, Норма Джин. Вот так я это понимаю».
На мгновение показалось, что Норма Джин подавлена. Затем, собравшись, она произнесла: «Сколько раз я должна поблагодарить тебя, Джимми? Ты намерен попрекать меня этим до конца моей жизни? Я, наконец, нашла свое призвание, Джимми. Я хочу быть актрисой, и я не брошу это ни ради тебя, ни ради кого-либо еще».
«Да боже мой! Ты же никогда не знала, чего хочешь! — сказал ей Джим. — Ты — настоящий ребенок, Норма Джин. Ты не женщина, ты — ребенок, и мыслишь, как ребенок. Только ребенок может считать, что все это всерьез. И знаешь что, теперь, когда я думаю об этом, у вас обеих действительно общее призвание». Норма Джин и Мартин Эванс насмешливо смотрели на Джима. Он продолжил: «У вас с Глэдис».
«Что ты хочешь этим сказать?» — спросила Норма Джин.
«Мне кажется, что вы становитесь все более похожими друг на друга, — добавил Джим. — Как там дела со снотворным? Когда это началось?»
«Я не собираюсь выслушивать все это. — Норма Джин встала, готовая уйти прочь. Она повернулась к Мартину Эвансу. — Можете оказать мне любезность? — спросила она сквозь слезы, которые ручьями текли у нее по лицу. — Пожалуйста, отвезите меня к моей тете».
«Отлично, — сказал Джим, поднимаясь. — Пусть он отвезет тебя домой. Я больше не желаю встречаться с тобой, Норма Джин».
Джим Догерти вышел, со всей силы хлопнув дверью. Норма Джин и Мартин Эванс остались в гостиной. «Она снова села и зарыдала», — вспоминал он. Он смотрел на нее некоторое время, отмечая про себя, насколько она красива, даже когда плачет.
Наконец она повернулась к нему. «Увезите меня отсюда, — попросила она, вставая. — Увезите меня из этого места и из этого времени».
Норма Джин подписывает контракт со студией «20-й век Фокс»
От многих фотографов Норма Джин слышала: «Вы созданы для кино». Она не могла не задаваться вопросом: «А может быть, это правда?» Практически каждый, кто снимал ее, старался подтолкнуть ее в этом направлении. На самом деле, все было достаточно очевидно. На фотографиях она выглядела просто ошеломляюще, линзы фотокамеры легко ухватывали ее уникальную личность, но мысль о том, как она будет выглядеть на большом экране, казалась для нее мучительной. Ее пугала сама мысль о кино, тем более что фактически у нее не было никакого опыта — она даже не играла в школьных спектаклях, на которых выучилось не одно поколение начинающих профессиональных актрис.
«Я даже не знаю, смогу ли я играть в кино», — сказала она своей тете Анне, когда они обсуждали эту возможность. «Милая моя, ты же актерствовала всю свою жизнь. — Анна, как всегда, очень тонко подметила самую суть. — Ты ведь понимаешь, о чем я, не правда ли?» Все верно. Всю свою жизнь она пыталась добиться чьего-либо внимания и любви, стараясь казаться лучше, надеясь стать кем-то, кого наконец примут и полюбят. «Ты можешь сделать то, во что ты веришь, — неоднократно говорила ей Анна. — Начальные буквы христианской науки» — С.S — означают еще кое-что [...] — Это еще и начальные буквы слов «Здравый смысл»1. Норма Джин засмеялась. Она тысячи раз слышала от Анны: «Здравый смысл — это женское мышление». «Все верно, — подтвердила Анна, — и мой здравый смысл подсказывает мне, что, если ты хочешь стать актрисой, ты ею станешь».