Вдохновленная Анной и восторженным одобрением многих других людей, с которыми она разговаривала на эту тему в начале 1946 года, Норма Джин Мортенсен начала подготавливать почву для своей будущей карьеры в Голливуде. Много лет спустя она говорила: «Глядя по вечерам на огни Голливуда, я обычно думала: «Наверно, тысячи таких девчонок, как я, точно так же сидят сейчас и мечтают стать кинозвездой. Но я не буду беспокоиться об этом. Мои мечты сбудутся».
Еще до окончательного решения Нормы Джин о разводе с Джимом ее агент в модельном бизнесе, очень опытная дама по имени Эммелин Снайвели, уже начала изучать возможность участия Нормы Джин в съемках фильмов. В результате цепочки продуманных действий вскоре у Нормы Джин появилась возможность встретиться с Беном Лайоном, который занимался поисками новых талантов для студии «20-й век Фокс». Конечно, Норма Джин сильно волновалась, но она сумела взять себя в руки, чтобы встретиться с ним 17 июля 1946 года. Он дал ей несколько страниц сценария фильма «Крылатая победа», основанного на успешной бродвейской пьесе 1944 года. Норма Джин сумела хорошо прочитать его, и она была необыкновенно хороша, так что Лайон постарался сделать так, чтобы она попала на пробы.
Два дня спустя Норма Джин пришла на студию «20-й век Фокс» на пробы для нового фильма Бетти Грэйбл под названием «Мать в чулочках» («Mother wore Tights»). В 1946 году эта кинокомпания могла похвастаться солидным списком актеров и актрис, работавших у них по контракту. В то время там снимались такие звезды, как Генри Фонда, Джин Тирни, Тайрон Пауэр, Бетти Грэйбл, Энн Бакстер, Рекс Харрисон, Морин О'Хара, Вивиан Блэйн и многие другие.
Кинооператор Леон Шамрой записал пробу Нормы Джин на пленку. Ее одели в длинное, до пола, платье с кринолином, поставили перед камерой и приказали выполнить несколько простых действий: пройтись взад-вперед, сесть на табурет, подойти к окну в глубине сцены. Впервые стоя перед кинокамерой, взволнованная и смущенная, Норма Джин внезапно превратилась в совершенно иную женщину, непринужденную, совершенно уверенную в себе и, что самое важное, сияющую невероятной, просто неземной красотой. «Я подумал тогда, что эта девочка станет второй Харлоу, — вспоминал как-то Леон Шамрой. — Природная красота плюс ее комплекс неполноценности придавали ей аромат таинственности. У меня тогда мурашки пробежали по спине. В этой девочке было что-то, чего я не видел со времен немого кино. Она обладала своеобразной фантастической красотой наподобие Глории Свенсон, и она излучала сексуальность, как Джин Харлоу. Сексуальность ощущалась в каждом снятом кадре пробы. Ей не нужен был звук, она создавала невероятное зрительное впечатление. Она показывала нам, что может передать эмоции через образы». Когда Норму Джин попросили пройти еще одну кинопробу, на сей раз в «Текниколор», стало ясно, что киностудии ею заинтересовались. Теперь оставалось только подписать контракт.
Однако Дэррил Занак, глава «Фокс», был не столь впечатлен, как все те, кто видел пробы Нормы Джин. (Интересно, что этот человек никогда не входил в число ее фанатов, даже когда она будет приносить компании баснословную прибыль.) Однако в тот период он решил, что Норма Джин имеет достаточный потенциал для того, чтобы подписать с ней контракт — семьдесят пять долларов в неделю в течение шести месяцев с возможностью для студии возобновить договор еще на шесть месяцев, но уже с удвоенным гонораром. Ей должны были платить эти деньги вне зависимости от того, работала она или нет. Это было не слишком много, но все же это было только начало, и Норма Джин была сильно взволнована таким поворотом событий.
Конечно, никто не был более счастлив, чем ее «тетя Грейс», всегдашний защитник Нормы Джин и ее неизменная поддержка. Конечно, Норма Джин пока еще не стала звездой, но за короткое время она сильно продвинулась. В то время Норме Джин было всего двадцать лет — она была слишком молода, чтобы самостоятельно подписать юридический контракт в Калифорнии. Поэтому понятно, что женщиной, которая 24 августа 1946 года подписала контракт с компанией от ее имени, была Грейс Годдард.
Незадолго до подписания контракта с «20-й век Фокс» Норму Джин Догерти вызывали в офис Бена Лайона. Возникла проблема — ее имя. Леон объяснил, что, по его мнению, ее фамилию будет трудно произносить. «Люди будут путаться с произнесением, им будет трудно запомнить вашу фамилию, — сказал он. — В любом случае, имя надо будет сменить. Это слишком по-детски. Нам надо что-то, что придаст вам стильности, классности, избавившись при этом от вашей уязвимости». Он спросил ее, что она об этом думает. Норма Джин не знала, что ответить. Она в любом случае разводилась с Джимом, так что не видела смысла оставлять себе его фамилию. Она согласилась. Вот так они с Лайоном создали Мэрилин Монро. Имя «Мэрилин» было взято в честь бродвейской актрисы 1920-х годов Мэрилин Миллер, актрисы, которую, как сказал Норме Джин Лайон, она ему напоминает, а Монро — фамилия ее матери.
Норма Джин не была полностью уверена в предложенном имени, однако Лайон был в таком восторге, что она не могла не согласиться. «Хорошо, — наконец сказала она, и в глазах ее блеснуло удивление. — Мне тоже кажется, что я — Мэрилин Монро»2.
Примечания
1. Christian Science — христианская наука. Common Sense — здравый смысл.
2. Ее друг, преподаватель актерского мастерства Майкл Шоу, вспоминал: «Когда студия изменила ее имя, она согласилась, но не без тревоги. Она сказала мне тогда: «Я даже не уверена, что смогу правильно написать имя Мэрилин!» Она очень переживала из-за этого. Своим знаменитым голосом с придыханием она спросила меня: «Милый, в нем есть буква «i»? Я ответил: «Думаю, да, но вполне возможно, что там стоит «у».
ЧАСТЬ 3. МЭРИЛИН
Попытка понять Глэдис
Летом 1946 года сестра Мэрилин, Бернис Бейкер Миракл, больше не могла ждать — ей необходимо было встретиться со своей матерью, Глэдис Бейкер. Она совсем не помнила ее. Когда Глэдис последний раз видела ее в Кентукки, она была маленькой девочкой. Теперь, когда Глэдис вышла из больницы, Бернис почувствовала, что пришло время для воссоединения матери и дочери. Мэрилин же не была в этом так уверена. После выхода из лечебницы Глэдис жила с нею и тетей Анной, так что Мэрилин знала, что на самом деле Глэдис совсем не в порядке. Она была неспособна к проявлению любви или даже душевной теплоты, не говоря уже о материнских чувствах. К тому же она постоянно была готова защищаться и спорить. Мэрилин не хотела, чтобы Глэдис сказала или сделала что-то, что ранило бы чувства Бернис. «Образ твоей матери, который ты хранишь в своем сердце, намного лучше того, что есть в действительности, — сказала она Бернис. — Возможно, будет лучше, если ты оставишь все как есть». Она не хотела, чтобы ее сестра была разочарована. Однако остановить Бернис было невозможно. Она хотела видеть свою мать и намеревалась остановиться у тети Анны на целых три месяца. Она даже привезла с собой свою маленькую дочку Мону Рей. Ее муж решил остаться дома, потому что не мог бросить работу на такой долгий срок.
Когда Бернис и Мона Рей прибыли из Мичигана, Мэрилин привезла Анну, Грейс и Глэдис в аэропорт Бербанк, чтобы встретить их. Женщины с тревогой ждали на покрытой гудроном взлетной полосе приземления самолета, ожидая появления Бернис и Моны. Должно быть, Мэрилин, Анна и Грейс предчувствовали, как Глэдис может отреагировать, когда увидит свою давно потерянную дочь, Бернис. Как только Бернис и Мона Рей появились на верхней ступеньке металлической лестницы самолета, Мэрилин побежала к ним. К тому времени, когда они спустились на нижнюю ступеньку трапа, Мэрилин была уже внизу и обняла их обеих. Затем она представила их тете Анне, и они обнялись. Затем, конечно, Грейс обняла Бернис и ее дочь. «А это мама, Бернис, — наконец произнесла Мэрилин. Затем, повернувшись к Глэдис, она сказала: — Мама, это Бернис». Позднее Бернис рассказывала, что прежде всего она заметила седые волосы Глэдис, коротко подстриженные и завитые в мелкие колечки. Она также отметила, что Глэдис стояла прямо, опустив руки, и не проявляла никаких эмоций. Бернис была поражена этим, но все же обняла свою мать. В ответ Глэдис неуверенно обвила руками талию Бернис и погладила ее по спине. Возникла неловкая пауза. Грейс Годдард позднее написала своему кузену о встрече Грейс со своей дочерью: «В тот момент мне казалось, что она думала про себя: «Зачем здесь собрались все эти люди, которых я не понимаю, чувства которых я не разделяю?»
Как только они вернулись в дом к Анне, было решено, что Мэрилин будет спать наверху с Анной, а Бернис и Мона Рей будут спать внизу, рядом с Глэдис. Имелось в виду, что Бернис и Глэдис будут спать в одной кровати, в то время как Мона Рей будет спать на маленькой раскладушке в углу комнаты. Оглядываясь назад, легко понять, что Глэдис трудно было принять подобное размещение. Однако это была идея Мэрилин. «Она осознанно приняла это решение, поскольку надеялась, что у ее матери возникнет некоторая связь с Бернис, — объяснял позднее один из родственников. — Она хотела лишь, чтобы ее мать почувствовала хоть что-нибудь. Она хотела добиться у Глэдис хоть каких-то чувств — весь ужас в том, что их не могло быть».
День шел за днем, собираясь в недели. Бернис беспокоилась, насколько критично и неприязненно относится Глэдис к новой карьере Мэрилин. Она вспоминала один случай, когда Мэрилин читала какой-то текст перед зеркалом. «О, это просто смешно, — сказала Глэдис своей дочери. — Тебе надо делать в жизни что-то заслуживающее внимания, а не это». Мэрилин попыталась объяснить, что ей надо улучшить произношение некоторых слов, что это задали ей на занятиях в студии, но Глэдис ничего не хотела слышать».
Увидев эту сцену, Бернис решила поговорить с матерью. «Вы должны больше поддерживать Норму Джин, — сказала она ей. — Ей и так приходится нелегко, а вы только усложняете ей все». В ответ Глэдис что-то пробормотала про себя. После этого Бернис решила оставить ее в покое.
Вскоре после этого Норме Джин позвонила ее агент, Эммелин Снайвели, и сказала: «Я хочу, чтобы вы знали — здесь побывала ваша мать». Норма Джин страшно перепугалась. После этого разговора Глэдис утром проснулась, надела свою униформу медсестры, вызвала такси и поехала в отель «Амбассадор», где находилась компания Снайвели «Синяя книга». Она прошла в офис Снайвели и сказала ей, что она очень переживает из-за карьеры дочери, и просила ее убедить Норму Джин бросить это дело. Снайвели была немного удивлена, но справилась с ситуацией. Она сказала, что это внутренний вопрос, который должны решать мать и дочь, а не агент и его клиент, и что Глэдис стоит поговорить с самой Нормой Джин. Глэдис уехала, но перед этим она заявила Снайвели: «Вы совершаете очень плохой поступок, позволяя молодым девушкам приходить сюда и разрушать свою жизнь, занимаясь этими съемками». Когда Снайвели позже рассказала все это Норме Джин, девушка, конечно, была смущена и расстроена. Глэдис спросила ее, кто помогал ей с карьерой, и Норма Джин упомянула Снайвели, но она и подумать не могла, что Глэдис решится разыскать ее и завести подобные разговоры. Тем вечером они с Глэдис сильно повздорили на эту тему. Разговор закончился тем, что Норма Джин заявила матери: «Никогда больше не встревай в мою карьеру!» Глэдис сказала: «Прекрасно, ты сама выбрала свой путь. Делай, что считаешь нужным. Это больше меня не касается». Затем она развернулась и направилась в свою комнату, при этом так сильно хлопнув дверью, что грохот был слышен по всему дому. «Почему она все время такая сердитая?» — спросила Бернис.
Единственным днем, когда Глэдис интересовалась окружающим миром, было воскресенье, когда Анна вела всех женщин на молитвы в группах «Христианской науки». Глэдис не теряла интереса к этому учению с момента выхода из лечебницы. Обсуждавшиеся там темы невероятно привлекали ее. Казалось, она понимала, что не может управлять своей жизнью, и отчаянно искала способы снова взять ход своей жизни под свой контроль. В то время Анна и Мэрилин поднимались пораньше утром, чтобы почитать книгу Мэри Бейкер Эдди «Наука и здоровье» — главную книгу этого учения. Мэрилин интересовалась верой до брака с Джимом Догерти и, когда брак распался, снова вернулась к этим вопросам. Один человек, который позднее, в 1970-х, был знаком с Глэдис, высказывает интересную теорию о преданности Мэрилин «Христианской науке»:
«Она всегда изучала взаимодействие между людьми: как люди отреагируют, если она сделает одно, что они скажут, если она сделает другое. Что ей надо сделать, чтобы заставить людей любить ее? Она очень упорно искала ответы на эти вопросы. Я думаю, причиной этого было то, что она всегда знала — мнение ее матери было неправильным. И я думаю, она знала, что у нее есть предрасположенность к душевным заболеваниям, что она может повторить судьбу своих бабушки и матери. Поэтому это учение привлекало ее как возможность понять человеческую психику и улучшить свою жизнь, изменив мышление. Казалось, она надеялась найти нечто важное. Она как бы говорила: «Если я изучу это сейчас, то к тому возрасту, когда моя мать только приступила заниматься этой наукой, я уже буду знать довольно много и, возможно, смогу лучше справиться с душевными проблемами, чем она». Я думаю, она всегда боялась, что внутри у нее тикает бомба...»
Интересно, что в то же самое время — летом 1946 года — Глэдис послала ряд писем в штат Кентукки Маргарет Коэн, той самой женщине, с чьей дочерью, Нормой Джин, она нянчилась в 1922 году. Девочке теперь было двадцать семь лет. Глэдис написала, что она хотела бы повидать девочку, потому что, как она выразилась в одном из писем, «мои собственные дочери не понимают меня и даже не пытаются сделать это». Семью Коэнов встревожили письма Глэдис. Прежде всего, они не могли понять, как ей удалось разыскать их. Во-первых, они переехали в другой город. Во-вторых, всего за неделю они получили пять писем, и во всех этих хаотичных, напыщенных посланиях говорилось только о желании увидеть Норму Джин. Более того, их обеспокоила литература «Христианской науки», которую Глэдис вкладывала в свои письма. В одном из этих писем она упомянула карьеру Мэрилин. «Мне очень жаль, но я должна признаться, что моя собственная Норма Джин [sic!] выбрала карьеру фотомодели. Я очень негативно отношусь к этому. Однако всякий раз, когда я говорю ей об этом, она машет рукой у меня перед лицом и кричит, что не хочет ничего об этом слышать и что мне, матери, не должно быть до этого никакого дела. Я хотела бы иметь ребенка, который оценит мое мнение. С Нормой Джин мне не повезло [sic!]». Семья Коэнов решила не отвечать на письма Глэдис.
Время, проведенное Бернис в доме Анны, веселым не назовешь. Но несколько хороших моментов все же было. Например, Мэрилин с удовольствием показала сестре экранную пробу, которую она выполнила для «Фокс». Она потихоньку организовала просмотр только для нее. Были и другие приятные моменты. Иногда семья обедала вместе где-нибудь в городе. По выходным Мэрилин возила их в Лос-Анджелес на экскурсионные прогулки в Китайский театр Громана, на фермерский рынок, показывала дома некоторых знаменитостей (уличные мальчишки продавали точные карты с обозначением владений звезд, к их огромному недовольству) и другие привлекательные места Западного побережья, которые, по ее мнению, могли заинтересовать их, включая пляж. Сохранилось довольно много снимков на пляже в Санта-Монике. Мэрилин и Бернис все время болтали во время этих поездок. Они отлично проводили время. Тем временем Анна и Грейс пытались занять Глэдис беседой. Иногда им это удавалось, но обычно Глэдис оставалась внутри своей скорлупы. «Почему она не может просто хорошо провести время? Не понимаю я этого», — часто говорила Мэрилин.
Живя в лечебнице, Глэдис Бейкер привыкла к строгому распорядку дня. Было определенное время для приема пищи, для просмотра телепередач, для участия в каких-то мероприятиях, для чтения и сна. Много лет она жила в условиях жесткого распорядка, и, когда она вышла из больницы и стала жить с Анной и Мэрилин, она по-прежнему хотела, чтобы ее распорядок дня не менялся. Она хотела быть уверенной, что каждый следующий день будет похож на предыдущий. Это давало ей ощущение безопасности. Однако приезд Бернис совершенно изменил привычный распорядок жизни, который она старалась поддерживать в доме Анны. В течение трех месяцев она никогда не знала, куда она направится и что будет делать, когда окажется там, куда они едут. Однако Мэрилин хотела по крайней мере придумать такие занятия, которые понравятся ее матери, те, на которые у той может возникнуть некоторый эмоциональный отклик.