Фрэнк Синатра был ужасно смущен этой смешной цепочкой событий. В конце концов, именно он нанял детективную компанию, которая так напортачила. «На следующий день он ввалился в наш офис и был в такой ярости, что, ей-богу, я опасался за свою жизнь, — рассказывал Джо Догерти. — Он привел с собой троих своих прихвостней и сказал: «Парни, вам повезло, что мы не разнесли ваше чертово агентство до последнего кирпичика». Достаточно сказать, что, получив счет, он не стал оплачивать его. Также следует сказать, что мы не имели к нему претензий за это».
Много лет спустя после этого набега журнал «Конфиденшиал» напечатал ретроспективный обзор. В феврале 1957 года в журнале была напечатана история, озаглавленная «Истинная причина развода Мэрилин Монро и Джо ДиМаджио». В результате следственный комитет штата Калифорния начал расследование, чтобы определить, как подобные истории о знаменитостях просочились в печать и какое отношение имеют методы некоторых неэтичных частных детективов к любому из этих людей. В рамках этого расследования Синатру вызвали, чтобы он дал показания относительно своего участия в этом набеге. Конечно, он был разъярен из-за того, что оказался вовлеченным в расследование СМИ. Он презирал журналы вроде «Конфиденшиал», и его совершенно не интересовало, где его репортеры берут информацию. Он не хотел, чтобы его имя упоминалось в связи с этим происшествием, но ему все же пришлось давать показания.
Под присягой Синатра поклялся, что он просто привез Джо ДиМаджио к месту происшествия, где они встретили двух частных детективов, которые были наняты ДиМаджио, чтобы держать Мэрилин под наблюдением. Фрэнк лгал и утверждал, что, в то время как он стоял рядом с машиной с работающим двигателем, ДиМаджио, Саникола, Карен и два частных детектива ворвались в квартиру. Однако ДиМаджио настаивал, что он также не врывался в квартиру. В конечном счете все основные участники событий стали отрицать причастность к набегу, как будто ничего этого вовсе не происходило и все это было лишь вымыслом чьего-то дикого воображения. Ввиду такого изобилия противоречивых данных было созвано большое жюри, и Фрэнку пришлось снова давать показания. Однако он придерживался уже рассказанной истории. Он не изменил своих показаний. Да, он действительно заплатил 800 долларов за наблюдение за Мэрилин. Он должен был признать это, потому что детективное агентство представило его чек как свидетельство. Однако он сказал, что просто внес деньги за ДиМаджио, а тот впоследствии заплатил ему. Каждый лгал об этом случае — даже Шейла Стюарт Ренуар, женщина, чью квартиру использовали Хэл Шеффер и Монро. Она утверждала, что именно она, а не Хэл, была в квартире с Мэрилин. Если она не смотрела телевизор, в то время как Шеффер и Монро развлекались в спальне, то, значит, и она также лгала под присягой. Казалось, лжесвидетельство не было ни для одного из них чем-то серьёзным.
Еще один постскриптум к «ошибке дверью». Этот смешной эпизод ознаменовал собой конец дружбы Фрэнка Синатры с Джо ДиМаджио. Синатру злило, что он, житель Лос-Анджелеса, был вынужден тратить много времени, давая показания в Лос-Анджелесском суде, в то время как ДиМаджио, живущий во Флориде, избежал этого. Синатре пришлось принять на себя основной удар расследования, тогда как ДиМаджио смог выйти из-под удара без потерь — это особенно раздражало Синатру, так как он рассматривал все это дело как покровительство в отношении ДиМаджио.
Примечания
1. Даго — американское презрительное прозвище итальянца, испанца, португальца.
2. Эта женщина подала в суд на Синатру и ДиМаджио, требуя 200000 долларов, но в конце концов сумела стрясти с них только 7500.
Мэрилин в Нью-Йорке
Это было время перемен. После расторжения брака с Джо ДиМаджио Мэрилин ощущала печаль и была в ужасном замешательстве. Ей казалось, что рядом с ней не осталось ни одного близкого человека. Она ужасно тосковала без тети Грейс. Ей казалось, что каждый уголок Лос-Анджелеса напоминает о ней. Хотя у нее был близкий человек — сестра Бернис, но все же это был только телефонный контакт. Кроме того, у Бернис была своя семья и собственные проблемы. Мэрилин не хотела обременять ее. Что касается Наташи Лайтесс, она была настолько властной и так старалась подавить Мэрилин, что ее присутствие немедленно вызывало суматоху. Она пыталась властно руководить Мэрилин не только на съемочной площадке, но и в личной жизни. Утихомирить Наташу стало для Мэрилин непосильным трудом. С одной стороны, Мэрилин была сыта ею по горло, с другой же, Наташа всегда старалась сделать так, чтобы ее ученики стали невероятно зависимы от нее. Мэрилин не была уверена, что сможет играть без нее. Хэл Шеффер был очень добрым и понимающим человеком, но после недавней интрижки с ним она не могла к нему обратиться. Эпизод с «ошибкой дверью» сильно смутил Мэрилин, и она не могла спокойно смотреть Хэлу в глаза после всего случившегося. Она чувствовала, что вносит хаос в жизнь любого, кто попадает в ее мир.
Тем временем Глэдис забросала ее письмами. Они приходили почти каждый день — мольбы к Мэрилин, чтобы та помогла ей покинуть санаторий, а также книги и брошюры, имеющие отношение к христианской науке.
В ноябре 1954 года Мэрилин легла в больницу, где ей должны были сделать операцию, чтобы избавить от болезненных последствий эндометриоза. Она не была уверена, что все пройдет успешно, но знала, что должна попытаться, поскольку за последнее время ее состояние ухудшилось. Выйдя из клиники, она приняла важное решение — переехала в Нью-Йорк. Манхэттен обещал Мэрилин Монро новые перспективы, новое начало. Она переехала в «Глэдстоун отель», познакомилась с новыми людьми, ходила в театр и наслаждалась свободой новой, восхитительной жизни.
7 января 1955 года Мэрилин созвала большую пресс-конференцию, чтобы рассказать о своих планах начать новый этап в своей карьере. В то время как восемьдесят представителей СМИ лихорадочно черкали в блокнотах и делали фотографии, она действительно выглядела ошеломляюще в белом атласном платье и горностаевой курточке, с волосами, цвет которых теперь был скорее платиновым, — она формально объявила об открытии новой компании. Она и ее друг, фотограф Милтон Грин, основали новую продюсерскую компанию — «Мэрилин Монро Продакшн». Она будет ее президентом, он — вице-президентом. Она объяснила, что хочет выискивать для себя наиболее выигрышные и интересные роли в заслуживающих внимания проектах и, если удастся, даже продюсировать их. «Мы войдем во все области шоу-бизнеса, — сказала она. — Я устала от одних и тех же сексуальных ролей. Я хочу заниматься чем-то более интересным. У каждого человека должна быть свобода действий».
На этой же пресс-конференции адвокат Мэрилин вскользь заметил, что она больше не связана контрактом с «Фокс». Позднее он сказал, что нашел лазейку в ее контракте. Руководство «Фокс», однако, попыталось опротестовать это заявление и быстро созвало собственную пресс-конференцию, утверждая, что Мэрилин по-прежнему юридически принадлежит студии — нравится ли это ее поверенному и ей или нет. Кроме того, у них для нее была готова новая роль. Как бы для того, чтобы поставить ее на место, студия придумала сольный номер под названием «Как стать очень, очень популярной». В фильме она должна была играть стриптизершу. Мэрилин, конечно, думала по-другому. В то же самое время — в начале 1955 года — она начала говорить в интервью, что мечтает сыграть главную женскую роль в «Братьях Карамазовых» Достоевского. Это стало для всех неожиданностью, если не сказать больше. Об этом даже говорили с некоторым цинизмом. Позже, на одной из пресс-конференций, репортер спросил ее, действительно ли она считает, что готова для подобной роли. Она сказала: «Я не собираюсь играть братьев, я хочу играть Грушеньку. Она — девушка». Скептически подняв бровь, репортер бросил Мэрилин: «Ну, тогда произнесите имя «Грушенька» по буквам». На ее лице вспыхнуло раздражение, и она сказала: «Загляните в словарь».
Наташа Лайтесс все еще оставалась в Лос-Анджелесе, ожидая, когда же Мэрилин пошлет за ней. Или, как она писала Элен Альберт: «Меня отделяет от мисс Монро 3000 миль и кольцо стервятников. Я не знаю, как добраться до нее, и должна сказать, что ситуация страшная». Единственное, о чем не знала Наташа, — это то, что Мэрилин обрела достаточную смелость, чтобы вырваться от нее на свободу. Она начала брать частные уроки у Констанс Колье1 и, немного позже, у Ли Страсберга, который руководил школой актерского мастерства «Actor's Studio», специализирующейся на так называемом «методе Станиславского». Именно Страсберг начал убеждать Мэрилин, что, если она будет внимательно вчитываться в текст, она сможет стать актрисой, способной сыграть роль из Достоевского. Но возможно ли такое?
В 1950-х годах существовала часть кинозвезд, которых прежде всего считали «классическими», а уж затем талантливыми — и среди них женщины типа Элизабет Тэйлор, Джоан Кроуфорд, Бетт Дэвис и Кэтрин Хепберн. Когда люди вспоминали о них, они думали о классически воспитанных женщинах. Однако когда они думали о Мэрилин Монро, им на ум приходили совсем другие мысли, и она знала это. К Мэрилин людей тянула совсем не ее классичность, ее актерские способности или ее королевское поведение — это была ее сексуальная привлекательность. Кроуфорд или Хепберн были известны своим высоким интеллектом, поскольку они демонстрировали его в своей игре. Но никто не думал про Мэрилин, что она интеллектуальна, — все считали ее просто горячей штучкой. Никто не требовал от Мэрилин глубины образа, все смотрели на ложбинку ее бюста. До некоторой степени Дэррил Занак говорил о ней правильно. Она старалась делать все как можно лучше — все остальное было рискованно. Она хотела пойти на риск, да, но хотели ли этого остальные? Несколько ее ролей того времени позволили предположить, что она была способна на большее, чем это было видно по рисунку роли, но кое-кто считал, что ей надо удовлетвориться достигнутым и оставить все как есть. Кое-кто, но не Мэрилин. Она хотела измениться и не желала соглашаться на сохранение статус-кво.
Ее чувство неудовлетворенности мучило ее всю оставшуюся жизнь. Поскольку она чувствовала, что все видят в ней только глупую блондинку, она не только считала, что это мешает ей реализовать ту карьеру, которую ей хотелось бы иметь, но и полагала, что это не дает ей сформировать тот вид отношений, который был ей необходим, — то есть вести ту жизнь, к которой она стремилась. «Она поняла, что должна будет повернуть и войти в новый образ, — заметил Чарльз Касилло, — образ, который позволит ей стареть и продолжать профессионально расти, тем не менее оставаясь «Мэрилин».
Теперь, в двадцать восемь лет, она была настроена делать шаги, которые позволят ей подкорректировать ее образ — и профессиональный, и личный, — и в 1955 году она обратилась к Ли Страсбергу.
Метод Страсберга, основанный на методе Станиславского, требовал, чтобы актер использовал «память чувств», взятую из собственного прошлого опыта. Отсюда вытекала его концепция, что в этом случае актер создаст более интересный образ, наделенный большей глубиной. Горячая вера Страсберга в «память чувств» была весьма спорной. Из-за этой идеи некоторые другие члены-учредители Группового театра, например Стелла Адлер и Сэнфорд Мейснер, не согласились со Страсбергом и создали свои версии метода Станиславского. Хотя их концепции также базировались на системе Станиславского, Страсберг и его приверженцы твердо стояли на том, что проверка роли собственным прошлым опытом является неотъемлемым элементом подготовки прекрасного актера. Из студии в разное время вышло множество замечательных актеров, включая Джеймса Дина, Марлона Брандо, Робера Дювалля, Монтгомери Клифта, Салли Филд, Дастина Хоффмана, Пола Ньюмана и Сидни Пуатье.
«Мой отец хотел пробудить в ней все неиспользованное, все подавляемое в прошлом Мэрилин, высвободить всю ее невероятную энергетику, — рассказывала дочь Страсберга Сьюзен. — Чтобы выявить это, ей придется работать в профессиональной среде». В конце концов, это была знакомая ей среда, и Наташа Лайтесс также всегда говорила ей, чтобы она использовала опыт собственной жизни, наполняя игру своей печалью и растерянностью — и даже примирилась со своим прошлым, чтобы стать лучшей актрисой. Различие, конечно, было в том, что Наташа была очень властной женщиной и фактически диктовала Мэрилин, какие именно события она должна вспомнить и использовать, а кроме того, она даже пыталась время от времени манипулировать этими воспоминаниями — например, когда она порекомендовала ей съездить и встретиться со своим отцом, чтобы затем извлечь от тех отношений опыт, который мог бы усовершенствовать ее актерское мастерство. Но и общение с Ли Страсбергом принесло ряд своих проблем. Хотя Мэрилин раз за разом пыталась следовать его указаниям, он не верил, что она правильно обращается к душевным страданиям прошлого.
«Ли был особенно суров к Мэрилин, — рассказывал однокурсник Монро, — я думаю, что он видел в ней способ восстановить свою репутацию».
Действительно, став художественным руководителем школы актерского мастерства «Actor's Studio», Страсберг утверждал, что обучил множество актеров, которые на самом деле учились не у него. Когда преподаватель и основатель весьма уважаемой школы актерского мастерства «Окрестный театр» (Neighborhood Playhouse) Сэнфорд Мейснер слышал, что Страсберг присваивал себе успех актеров, которых обучал он сам, от него прямо искры летели. Мейснер, стремясь восстановить истину, говорил часто о попытках Страсберга присвоить себе чужой успех, так что неудивительно, что эти двое враждовали до конца своих дней. «Мне кажется, что он [Ли] считал, что, если бы ему удалось сделать из Мэрилин Монро великую актрису, люди стали бы считать его настоящим кудесником. В нью-йоркском театральном сообществе ее не считали «настоящей актрисой», и он изо всех сил пытался полностью преобразить ее».
«Он был очень придирчив к ней, — вспоминал другой однокурсник. — Он говорил порой: «Это похоже на то, что делает человек, никогда не испытывавший никаких эмоций. Теперь постарайтесь сделать это, как тот, кто знает, что такое эмоции».
Мэрилин полностью отдавалась занятиям у Страсберга — в студии и даже один на один, у него дома, — но даже при том она порой чувствовала, что другие студенты смотрели на нее скорее как на любопытное существо, а не как на настоящую актрису.
Частью новой жизни Мэрилин в Нью-Йорке стало обследование у врача по имени Маргарет Хохенберг. Ее рекомендовал ей Милтон Грин, но именно по настоянию Ли она прибегла к психотерапии. Более того, Хохенберг была психиатром, к которому Ли Страсберг относился с большим уважением. Хохенберг предположила, что он оказывает на Мэрилин слишком сильное влияние. Некоторые даже начали спрашивать себя, не стал ли он для Мэрилин «новой Наташей». Это могло показать только время. Одно было совершенно ясно: Ли Страсберг, бесспорно, был способным преподавателем актерского мастерства, но личная его жизнь была столь же неналаженной и противоречивой, как и жизнь многих его учеников, включая Мэрилин. «Наш дом вращался вокруг моего отца, его капризов, его потребностей, его ожиданий и его неврозов, — вспоминала его дочь Сьюзен. — Он учил людей играть, но это было ничто по сравнению с драмой, разворачивавшейся в нашем доме, вся наша семья была незнакомцами, живущими вместе».
Теперь, когда Мэрилин применяла психоанализ, она была как никогда настроена понять свое прошлое, влияние, которое оказали на нее мать и другие люди. Она видела, насколько велики были эмоциональные и душевные повреждения у членов ее семьи. Она понимала, что, когда она оказывалась лицом к лицу с этими проблемами прямо на кушетке психиатра, ей могли помочь, а у ее предков такой возможности, к сожалению, не было. Другими словами, если бы она почувствовала, что теряет над собой контроль, она могла бы обратиться за помощью, получить ее и справиться с этим — в отличие от Деллы и Глэдис. Это, возможно, было логичным и результативным исследованием самой себя, но, вкупе с разновидностью самоанализа, происходившего каждый день в классах Страсберга, это определенно было для нее слишком.