Элизабет Тэйлор, которая случайно оказалась рядом с репортером, наблюдала эту сцену. Позже она повернулась к фотожурналисту и сказала: «Мэрилин не надо пить, если она не может удержать выпивку внутри. Я-то умею сдерживаться», — добавила она доверительно. Сказав это, Элизабет сверкнула своими всем известными фиолетовыми глазами и выплеснула мартини. Однако когда она заметила, что репортер записал ее комментарий в свой блокнот, она выхватила ручку у него из руки, игриво взъерошила ему волосы и сказала: «Это было сказано строго не для печати, парень».
Долгожданная встреча с Бернис
В конце июня 1961 года у Мэрилин диагностировали камни и воспаление в желчном пузыре. Казалось, физическим и эмоциональным проблемам не будет конца. 29 июня операция прошла успешно. Когда она пришла в себя после наркоза, Джо ДиМаджио сидел у ее постели и преданно смотрел на нее. Было решено, что ее сестра Бернис приедет в Нью-Йорк и будет с ней, пока Мэрилин не восстановит силы. Джо это не слишком обрадовало. Мэрилин позже узнала, что он с подозрением относился к Бернис и ее мужу. «Что, если они хотят добраться до твоих денег? — как-то спросил он Мэрилин. — Я думаю, что именно в этом все дело». Его подозрения разделяла секретарь Мэрилин, Мэй Рейс, — она вернулась и снова работала у Мэрилин. Мэрилин даже не подозревала, что Джо думает нечто подобное о Бернис. «Я знаю ее намного дольше, чем ты, — сердито сказала она. — И, кроме того, если бы она действительно хотела получить мои деньги, она может их получить. Что я буду с ними делать после смерти?»
Несмотря на двойственное отношение Джо к Бернис, Мэрилин отчаянно хотела увидеться с Бернис после операции на желчном пузыре. Поэтому, как только Мэрилин вышла из больницы, Бернис прилетела в Нью-Йорк из Флориды и остановилась в отеле «Шератон-парк», где должна была ждать звонка от секретаря Мэрилин, Мэй. Затем, когда она сообщит, что побережье свободно от репортеров, Бернис должна была взять такси и поехать к квартире Мэрилин на Пятьдесят седьмой Восточной улице. Муж Бернис был против этой поездки. Он всегда довольно странно реагировал на все, что так или иначе было связано с Мэрилин. Он хотел как можно чаще быть рядом с ней, как, например, во время недавней поездки жены, когда он все время находился у жены за спиной, — но казалось, не хотел, чтобы Бернис проводила с ней время. Со своей стороны, Джо также не нравились планы сестер — по своим причинам. Отчасти он беспокоился о деньгах Мэрилин, но он также боялся, что Бернис могла бы рассказать репортерам о подробностях его жизни с Мэрилин. Естественно, Бернис много знала, но Мэрилин, несмотря на давность их знакомства, все еще после каждого разговора напоминала ей, чтобы она ничего не рассказывала прессе.
Когда Бернис вошла в квартиру Мэрилин на тринадцатом этаже, ее встретила Мэй Рейс. Мэй не могла бы встретить ее более холодно и отстраненно. Однако, казалось, Бернис сочла ее поведение как профессиональное, а не как проявление откровенной грубости. Когда появилась Мэрилин, их встреча была очень шумной. «Поверить не могу, что ты наконец приехала, — визжала Мэрилин. — Наконец-то! Мы снова вместе!» Наобнимавшись, они долго смотрели друг на друга. Они были знакомы с юности. Теперь Мэрилин было тридцать пять лет, а Бернис — пятьдесят один. Однако обе согласились с тем, что с возрастом они стали только лучше, несмотря на то, что Мэрилин была слаба после операции и не слишком хорошо выглядела. А на ней было платье цвета топленого молока и сандалии на высоких каблуках. Перед выходом из больницы ей привели в порядок волосы, поскольку она знала, что ее будут фотографировать на выходе, и ей надо хорошо выглядеть. Так что, когда они e сестрой встретились, она выглядела очень неплохо.
Жизнь Мэрилин была необычной, и Бернис, должно быть, удивилась, когда узнала, что первым делом горничная Мэрилин, Лина Пепитоун, должна была выстирать вручную бежевый лифчик, который был на Мэрилин в предыдущий день. Описывая это посещение, Лина Пепитоун оставила интересное наблюдение о Бернис — она описала ее как «блондинку, более натурально белокурую, чем Мэрилин [...], немного ниже и более худую, но все же ее фигура была очень чувственной».
«В некотором смысле Бернис оказалась намного более застенчивой, чем Мэрилин, которая находилась теперь в фазе возбуждения. Вся эта толкотня и блеск Манхэттена, казалось, пугали Бернис. Она выглядела совершенно ошеломленной Нью-Йорком [...]. Но все же то, как Мэрилин сидела и, держа Бернис за руки, внимательно выслушивала все про дробности, как та ходит по магазинам во Флориде, как готовит и занимается домом, воспитывает сыновей (у Бернис не было сыновей, только дочь. — Дж . Т.), заставило меня думать, что Мэрилин легко могла соблазниться поменять свою известность и тоже стать домохозяйкой».
Проведя с Мэрилин всего несколько дней, Бернис была обеспокоена огромным количеством принимаемых медикаментов. Те, кто окружал Мэрилин, уже привыкли к постоянному приему лекарств. Она никогда не была достаточно последовательной, всегда казалась немного... сдвинутой. Ее друзья и партнеры привыкли к такому поведению, но на новичков оно действовало просто ошеломляюще.
Каждый вечер к Мэрилин приезжал доктор, чтобы проверить ее состояние. Это также было довольно странно. Каждый вечер? Это действительно необходимо? Затем, во время каждого посещения Мэрилин наливала ему крепкий напиток, и он с удовольствием выпивал его — снова странность. Затем он начинал выписывать Мэрилин различные препараты в устрашающих количествах — тоже странно. Иногда он делал ей инъекцию «неизвестно чего», но она явно наслаждалась эффектом. Бернис воспользовалась возможностью спросить доктора об этих препаратах. «Неужели ей необходимы все эти снотворные? — спросила Бернис. — Это же слишком много, вам так не кажется?» Доктор не успел ничего ответить, как Мэрилин зло посмотрела на нее. «Да, мне действительно нужны все эти препараты, — резко произнесла она. — Мне нужно спать. Так что ответ — да, Бернис. Ответ — да». Повисла неловкая тишина. Через мгновение доктор продолжил выписывать различные препараты.
Бернис также обратила внимание на отношения Мэрилин с Джо ДиМаджио. Было ясно, что он все еще любит ее. Однако Мэрилин казалась неуверенной в своих чувствах к нему. Возможно, лучшим показателем ее отношения к нему было то, что она меньше чем через месяц планировала поездку в Калифорнию и сказала Бернис, что намерена насовсем остаться с Фрэнком Синатрой. Она взяла с Бернис обещание не упоминать об этой поездке Джо. Она уже совсем решила уехать, но не хотела ничего говорить ему. Как она собиралась осуществить свое намерение, учитывая, что он каждый день находился с ней, осталось тайной для Бернис. Согласно рассказу Лины Пепитоун, Синатра часто звонил Мэрилин, и она разговаривала с ним, нисколько не беспокоясь, что Джо мог в любой момент войти в комнату. Когда дело касалось Синатры, она была намерена любой ценой осуществить задуманное.
Кроме того, Бернис не могла не заметить усилившуюся паранойю Мэрилин. Например, однажды, когда неподалеку открылся итальянский ресторан и оттуда прислали еду для Мэрилин, то она приказала Лине выкинуть все. Она даже не хотела оставлять пищу в доме. Бернис решила, что она просто не хочет это есть, потому что следит за фигурой или, возможно, потому что ей запретили есть пряные блюда после операции. Любая из этих причин была вполне разумной. Однако рассуждение Мэрилин было более тревожным. «Это могло быть отравлено, — серьезно заявила она Бернис. — Я никогда не ем ничего, что было приготовлено людьми, которых я не знаю».
Действительно, приблизительно через месяц после того, как Мэрилин вернулась в Лос-Анджелес на попечение доктора Гринсона, он написал коллеге, что на приеме «ее поведение было несколько неадекватным, с параноидальными оттенками».
Другие друзья Мэрилин чувствовали, что ее паранойя, особенно в вопросе о еде, выходила из-под контроля. «Однажды вечером, будучи в офисе, мы послали в китайский ресторан за едой, — рассказывала Диана Стивене из офиса Джона Спрингера. — Мэрилин и Джо были с нами. Когда прислали еду, Мэрилин отказалась есть. Они с Джо сильно поспорили об этом. «Если бы это было отравлено, я бы уже умер, потому что уже все съел, — сказал ей Джо. — Так что, черт возьми, происходит?» Мэрилин посмотрела на него очень серьезно и сказала: «Это меня они хотят отравить, Джо. Не тебя». Все мы сидели там с открытыми ртами, пытаясь понять, как на это реагировать. «Но все равно, это еда», — наконец сказал Джон. Мэрилин была намерена не сдаваться. «Ну и ешьте. Я не рискну», — ответила она. Должна сказать, что это заставило меня вспомнить о Глэдис. Я имею в виду, это первое, о чем я вспомнила, — Глэдис, верящая, что доктора в ее психиатрической больнице отравляют ее еду»1.
Примечания
1. Несмотря на все жизненные коллизии, Мэрилин всегда была очень любезна со своими поклонниками. Точно так же, несмотря на все неприятности, она никогда не теряла своего знаменитого чувства юмора. Вот очень забавная история. В 1960 году была опубликована первая биография Монро. Она была написана Морисом Золотовым и напечатана в издательстве «Харкур, Брейс и Компания». Это ей не очень понравилось, но конкретных претензий у нее не было, поскольку она ее не читала. Ее друг и давний поклонник, Джеймс Хаспил, настоял, чтобы Золотов подписал ему эту книгу. Позднее он очень хотел, чтобы она также подписала ему этот экземпляр. И вот наконец, в 1961 году, он обратился к ней с этой просьбой. Она нахмурилась, затем сказала, что подпишет — и это будет единственный подписанный ею экземпляр. Она открыла книгу на той странице, где уже стояла подпись Золотова, и написала: «Джиму Хаспилу, который мог бы написать лучшую книгу о ММ — извините, Морис Золотов». Затем она взяла ручку и подписала прямо под этими словами: «Все верно! Мэрилин Монро — целую, обнимаю!»
Диагноз Гринсона
Доктор Ральф Гринсон — не самая популярная фигура в истории Мэрилин Монро. Ромео Сэмюэль Гриншпун родился в 1910 году в Бруклине. Он был одним из близнецов — его сестру назвали Джульеттой. Он изучал медицину в Швейцарии, а затем работал психиатром и психоаналитиком в Лос-Анджелесе. С 1951 по 1953 год он был президентом LAPSI и его деканом в 1957—1961 годы. Он был также профессором клинической психиатрии в Медицинской школе UCLA. В своей статье «Несвободные ассоциации в психоанализе» Дуглас Киршнер пишет о Гринсоне: «Автор классического учебника «Техника и практика психоанализа» (1967) и более шестидесяти работ и статей, доктор Гринсон удивил своих коллег тем, что читал множество лекций широкой публике, выйдя из узкого профессионального круга. Его интересы были весьма разносторонними. Его очень интересовало, что аналитики, принадлежащие к различным теоретическим школам, говорят друг о друге [...]. После получения высшего образования Гринсон быстро стал главной фигурой в Лос-Анджелесском психоаналитическом сообществе. Вскоре он стал фигурой общенационального значения, а затем и известен во всем мире... у него была большая власть в LAPSI. [Гринсон] был известен в стране и за ее пределами не только своими многочисленными трудами по психоаналитике, но и настоящим талантом лектора и преподавателя. Его институтские семинары особенно высоко ценились в LAPSI. Хильда Роллман-Бранч [директор LAPSI] чувствовала, что, хотя Гринсон стремился выделиться и был человеком самовлюбленным, его бестактность можно было простить за его «энтузиазм и вдохновение. Без сомнения, он был лучшим преподавателем психоанализа, который был у нас когда-либо». Гринсон был страстным человеком с твердыми убеждениями. Трое аналитиков по очереди сообщили мне, что после возникновения разногласий Гринсон не разговаривал с ними в течение многих лет, проявляя по отношению к ним иррациональные приступы гнева. Элизабет Юнг-Брюль, биограф Анны Фрейд, точно описала Гринсона как «жесткого человека со страстным и ярким энтузиазмом, человеком, для которого психоанализ был... образом жизни».
Несмотря на заслуги и репутацию, доктора Ральфа Гринсона очень много порочили в книгах о Мэрилин. Некоторые из предъявлявшихся ему обвинений имеют под собой реальные основания. Большинство друзей и партнеров Мэрилин соглашаются с тем, что доктор Гринсон оказывал слишком большое давление на ее жизнь и карьеру. Когда эти люди начали давать интервью по поводу биографии звезды, утвердилась репутация Гринсона как психологического злодея. Фактически он был обвинен в психологическом разрушении своей пациентки, как будто она не могла быть генетически предрасположена к подобным нарушениям психики.
Ранее достаточно четко не говорилось о том, что у доктора Гринсона было совершенно определенное мнение о душевной болезни Мэрилин. Прежде всего, он писал об этом в письме Анне Фрейд, описывая ее как «человека на грани паранойи». Он писал, что Мэрилин демонстрирует «классические признаки параноидального наркомана», включая страх по поводу неудачи и потери, а также тенденцию слишком сильно полагаться на других людей (Наташа Лайтесс и Паула Страсберг) до такой степени, что он просто не дает людям жить своей жизнью. Кроме того, те, кто страдает подобным заболеванием, часто склонны к совершению самоубийства. Подобные заболевания крайне трудно лечить и у обычных людей, уж не говоря о столь знаменитых пациентах, как Мэрилин. Он также сказал, что пытался негласно отучить ее от некоторых препаратов, которые она принимала, но это была безнадежная битва. «Невозможно было знать, что она принимает и когда, — писал он в другом письме к Анне Фрейд. — Я не уверен, как контролировать кого-то вроде нее. Она очень хитра». Действительно, когда человек отворачивался, она быстро совала в рот таблетку.
Доктор Хайман Энглберг дополнил диагноз Гринсона в интервью 1998 года. Он заявил, что он и Гринсон также диагностировали у Мэрилин маниакально-депрессивный психоз. «Теперь это называется «биполярная депрессия», но мне кажется, что название «маниакально-депрессивный психоз» будет более точным, — сказал он в интервью 1998 года. — Да, у нее определенно был маниакально-депрессивный психоз, и это только одна из ее проблем, лицом к лицу с которыми мы оказались».
Очевидно, были и другие проблемы. После того как доктор Гринсон начал более интенсивно лечить Мэрилин, он стал говорить коллегам, что у нее начались более явные и все возрастающие проявления параноидальной шизофрении, точно такие же, как у ее матери и, возможно, у ее бабушки. Три психиатра из Лос-Анджелеса дали интервью для этой книги. Они потребовали, чтобы была сохранена их анонимность, потому что они до сих пор практикуют в городе, и рассказали, что, когда они еще учились в колледже, Гринсон делился с ними (в отдельных случаях) своим беспокойством по поводу параноидальной шизофрении у Мэрилин Монро. «Он говорил очень определенно, — сказал один из этих врачей. — Он был очень, очень обеспокоен. Он чувствовал, что с возрастом ее состояние еще больше ухудшится, если болезнь не лечить. Он также сказал, что Мэрилин знала об этом и что она искала способы справиться с болезнью самой, а он пытался воспрепятствовать этому. Он не хотел, чтобы она сама бесконтрольно принимала лекарства, но подозревал, что это продолжалось у него за спиной».
Неизвестно, делился ли доктор Гринсон с Мэрилин своими взглядами на ее проблемы. В своих заметках он совершенно определенно пишет, что ему надо осторожно давать ей информацию и «только маленькими порциями». Он писал, что, на его взгляд, рассказывая ей «слишком много и слишком быстро», можно получить новые и более серьезные проблемы.