Смерть Ефима Рябовы приняли как личное горе. Валентина считала его братом, Катя — отцом. Поэтому были первыми в доме Собакиных, когда услышали страшную новость. Ни на минуту не оставляя Анну одну, Валентина как могла успокаивала ее, во всем помогала, пока та переживала потерю мужа. И тем более не отказала в своем участии в проведении девяти дней после смерти Ефима.
Заранее договорившись, кто и что будет готовить, уже собирались накрывать стол, но тут некстати пришли Соколов с Заклепой, провели допрос. Всем понятно, что протокол — повод для того, чтобы вызнать у Кузьки место, где они с отцом мыли золото. Но мальчишка не промах, прикинулся простачком, не выдал жилу. Хоть Заклепин и управляющий Спасским прииском, на котором работал Ефим, но поделать ничего не мог. Понятно, что он может повлиять на дальнейшую жизнь семьи Собакиных, запросто выгнать Анну с работы, отказать в пособии по потере кормильца или еще какую пакость сотворит. Но это не значит, что ему надо подарить золотое месторождение просто так. А работу можно найти на других приисках, благо их в пойме реки — как морковок на грядках.
Зачерпнул Кузя воду, а Катя уже рядом:
— Давай одно ведро понесу!
— На вот, два неси, — угрюмо буркнул он.
— Зачем мне два-то? Ведь нас двое, вдвоем и нести, — нисколько не обижаясь, удивилась она.
— Пока шел — ногу подвернул, — нарочито прихрамывая, соврал Кузя.
— Ох, ты! Больно? Садись на землю, посмотрю, что с ней, — бросая ведра, воскликнула та.
— Да ниче, пройдет. Ты иди, а я следом. Мамке только не говори, а то расстроится, — отмахнулся он.
— Хорошо! Ты потихоньку иди, а я сейчас, мигом вернусь, — подхватывая ведра, поспешила Катя и скрылась за пригорком.
Кузя — в пихтач. Спрятался за густыми ветками, с облегчением вздохнул:
— Фух! Отделался.
Подождал, пока Катя вернется. Позабавился про себя, как кричит, ищет его. А когда медленно ушла домой, засеменил к Мишке Клыпову, узнать, как у него дела. Вчера договорились «загнать хорька» в погреб к тетке Марье Колягиной. Мишка говорил, что у нее еще с прошлого года осталась крынка черничного варенья.
В обход своей усадьбы Кузя прокрался через огород к Мишке. Собака на цепи приветственно закрутила хвостом — знает его с малых лет. Изнывая от тоски, Мишка нянчится с трехлетней сестренкой Дашей — больше некому. Отец Мишки, дядька Иван, на работе, мать пошла на поминки. Параллельно присматривая за егозой Дарьей, Мишка от нечего делать привязал за ногу петуха, не давая ему свободы. Тот машет крыльями, старается убежать к курицам в огород, но, едва добегает до забора, Мишка тянет его за веревку к себе. Петух выбился из сил, уже не кричит, а хрипит, но Мишка неутомим: надо же как-то провести время!
— Ты где пропал? — увидев Кузю, обрадовано подскочил он. — Тетка Марья к вам на поминки давно ушла, кабы не вернулась.
— Да покуда от Катьки отбился, — отмахнулся Кузя и указал на девочку: — А куда Дашку девать? С собой в погреб?
Мишка почесал затылок: брать сестренку за черникой не следовало — выдаст. Но и оставлять ее одну тоже нельзя. Ничего путного не придумал, как ограничить ее в передвижении:
— Мы ее вон в кадку посадим.
— А если орать будет?
— Не будет, я ей петуха подсажу. — И сестренке: — Даша, хочешь с Петей поиграть в прятки?
— Хоцю! — обрадовано захлопала в ладошки та.
— Ладно, тогда вон залазь в бочку, — подхватил ее под мышки, затолкал в пустую кадку из-под воды, завязал петуху тряпкой глаза, подал его сестренке. — Держи его, чтобы коршун не утащил!
— А курочек?
— Курочек потом посадим, когда вернусь. Только сиди тихо. Если кто-то в ограду зайдет, скажи, что никого нет дома. Поняла? — наказал Мишка и закрыл бочку крышкой.
Пригнувшись, чтобы никто не видел, друзья бросились через огороды к заветной цели. Дом Колягиных стоит по соседству, ограда общая, хорошо видно, что дверь подперта метлой. Им бы спросить разрешения — тетка Марья сама наложит черники столько, сколько надо. Но залезть без спросу в погреб интереснее. Таков уж их возраст: напакостить, а потом в изумлении смотреть безвинными глазами, как соседка костерит залетных бродяг.
План удался. Хлопнув дверью, друзья оказались в сумеречном помещении, где едва видно полки с соленьями и вареньем. И тот, и другой знали, где стоит крынка: тетка Марья сама угощала. Мишка снял крышку, запустил руку, подхватил ягоду в горсть, поднес ко pтy, стал есть. Кузя последовал его примеру. Поочередно стали лакомиться вкусным вареньем.
Когда крынка опустела, поставили ее на место. Вытирая липкие руки о штаны, полезли обратно. Мишка высунул голову — вроде никого. Выбрались из погреба на волю, так же незаметно вернулись в ограду. Не сомневались, что об этом никто не узнает. Глядь, а там дед Ефрем Путин ходит по ограде от дома к сараю, ничего понять не может:
— Есть дома хто?
— Нет никого! — отвечает из бочки Даша. В закрытом дереве голос девочки глухо бубнит, не понять, откуда доносится.
— А хто это говорит?
— Это я и Петя!
Дед тычется туда-сюда, в дом заглянул, под лавку, в дровенник сходил, даже в туалет посмотрел. Удивленно чешет затылок:
— Есть дома хто?
— Нет никого!
— А хто это говорит?
— Это я и Петя!..
Видно, что старый сосед нарезает круги долго. К собаке подошел, почесал за ухом, который раз начал допрос. Наблюдая за ним из лопухов, мальчишки устали давиться от смеха. Вышли к нему, желая узнать причину его визита. Тот сначала их не узнал, потом облегченно вздохнул:
— Что, у Машки в погребе чернику ели?
— Да нет… С чего ты, дед Ефрем, взял? — удивились друзья, посмотрев друг на друга, и вздрогнули: у обоих язык, губы и руки черные, как и заляпанные каплями рубахи.
— Да так, к слову сказал. По вам же ничего не видно.
Мальчишки закрутились возле бочки с дождевой водой, стараясь отмыться, но бесполезно. Дед продолжал бродить по ограде:
— Есть хто дома?
Мишка поднял крышку, отпустил сестренку на волю. Та округлила глаза:
— Ой, Миша! Ты что, у тети Маши в погребе чернику ел?
— От те раз! Откуда взялась? А я думал, никого нет. Тятю позови! — подскочил к девочке Ефрем. — Он мне зараз нужен.
Мишка и Кузя в подавленном состоянии притихли: если уж Дашка догадалась, где они были и что делали, то наказания им не избежать. Думая, как быть, присели на крыльцо.
— Давай всю вину на деда свалим, — тихо проговорил Мишка. — Скажем, что это он в погребе чернику сожрал. Он все равно заговаривается, ничего не помнит. Ему простят, а нам нет.
— Как?
— Сейчас, погодь! — оживился Мишка и к деду. — Сосед, а ты что пришел-то?
— Дык, отца мне твово надо, чтоб оглоблю дал да пособил, если что.
— Зачем?
— Дык, к моей бабке мужики свататься приехали, полечить бы надо по хребтине.
— Отца нет, на откатке, золото моет. Ждать будешь?
— Как ждать? — вытягивая шею глухарем, заглядывал в сторону своего дома дед. — Увезут бабку, покуда я тут жду.
— Тогда давай мы тебе поможем!
Ефрем недоверчиво смерил их презрительным взглядом, но согласился:
— Давайте, только скорее!
— Снимай рубаху! — скомандовал Мишка.
— Нашто?
— Переоденемся, чтобы тебя не узнали, будто не ты ее муж. А то убегут раньше времени.
Дед Ефрем послушно стянул рубаху, надел Мишкину, заляпанную каплями черники. К удивлению, она подошла ему в самый раз. Довольный Мишка сбегал в дом, принес чернила, вымазал ему рот и бороду:
— Теперь точно не узнают! — И Кузе: — Идите!
— Как это, идите? А ты что?
— Куда я с Дашкой? Мне мамка велела водиться. К тому же я красил, а тебе дело заминать, — отговорился хитрый товарищ и, подавая деду палку, направил его к воротам. — На вот тебе, идите с Кузькой пока, а я на подхвате буду! Если что — крикнешь… — И уже тише: — Старый хрыч.
Кузе делать нечего, потащил деда домой. Чувствовал, что это все плохо закончится. Едва за их спинами хлопнула щеколда закрываемой калитки, в высохшем от склероза мозгу деда Ефрема сработала стрелка памяти: он тут же забыл, зачем приходил и куда они сейчас идут. Все же в Кузе узнал своего соседа, поддерживаемый им за локоть, начал вспоминать:
— А ить, помнишь, Кузька, как мы с тобой у купца Рукавишникова возчиками работали? Телеги от перегруза пополам разваливались, колеса лопались! А какие кони были! Не кони, звери. Иной раз как хлопнешь вожжами по бокам, те аж подковами брякают, груз тянут, до того послушные были. А помнишь, как ты с Нюркой Погудаевой на навозной куче миловался? Та еще потом тобой брюхатая ходила, двойню родила.
— Помню, дед, помню! А помнишь, как мы с тобой под хребтом самородок из шурфа на пуд вытащили? — в свою очередь спросил Кузя. — Где ж тот шурф? Меня хозяин велел тебя туда привести.
Вероятно, при словах золото и самородок стрелка памяти в голове деда Ефрема давала сбой в обратную сторону, как та щеколда на воротах, тут же закрыла вход в таинства души. Посмотрев на него, Ефрем хитро улыбнулся, заговорил о другом:
— А вот когда я в городе был, там, в кабаке девки с голыми ногами плясали американский танец за двадцать пять рублев…
Это Кузя уже слышал много раз. Пока дед распалялся от своих воспоминаний, обратил внимание на двуколку у дома Путиных: правда, кто-то приехал. Рядом с ними бабка Варвара руками машет, что-то объясняет. Кузе не хотелось показываться на глаза чужим людям с посиневшими губами, хотел убежать.
— Кузька! А ну, ходи сюда, поясни людям, как на Спиртоносный проехать! — закричала старушка, а когда увидела разрисованного чернилами супруга, всплеснула руками. — А енто что за черт с мутного болота? Ты когда успел убежать? Кто тебе морду краской разрисовал? Чья это рубаха на тебе?
— Мы с Кузькой за глухарями ходили, — отвечал довольный дед Ефрем и с поклоном обратился к пассажирам двуколки: — Здорово ночевали! Вам коня подковать? У меня хорошие подковы есть, железные, еще ни разу не одеванные.
Путники с недоумением переглянулись, но бабка Варвара пояснила:
— Не обращайте внимания, — покрутила у виска. — Он у меня… того, на солнце перегрелся. Вон, с Кузькой поговорите. — И погнала деда домой.
Пассажиры проводили их долгими взглядами, потом обратились к Кузе:
— Парень, ты местный? Все тут дороги знаешь? — спросил тот, который постарше, с добродушным лицом и окладистой, стриженой бородкой.
От подобного обращения у Кузи расправились плечи. Его еще никто не называл парнем и тем более с таким уважением. Сразу видно, мужики не здешние. Культурная речь так и режет по ушам.
— А вам что, на Спиртоносный надо? — важно спросил он. — Так вы на своем тарантасе туда не проедете. Верхом надо или пешком.
— Вот как? — озадаченно проговорил старший. — Что же делать?
— Распрягать надо.
— Где распрягать? Мы тут никого не знаем.
— Это дело можно сладить. Можно у нас в ограде тарантас оставить. Я тут недалеко живу, — предложил Кузя и махнул рукой. — Езжайте за мной.
Он поспешил к своему дому, незнакомцы неторопливо покатили за ним.
Когда оказались возле дома, Кузька проворно убрал жерди:
— Загоняйте!
Мать увидела их в окно, вышла на крыльцо. Вопросительно посматривая на гостей, молча подперла руками бока.
— Телегу надо оставить, коня освободить, — мало обращая на нее внимания, важничал Кузя. — Много места не займет. — И новым знакомым: — Манатки можно вон, в сарай положить.
Из избы на улицу повалили соседи, которые в это время поминали Ефима. Всем интересно, что за люди, зачем пожаловали. Незнакомцы в смущении не знали, как быть: не ожидали, что им окажут такое внимание. Насмелившись, младший подошел ближе, представился Анне:
— Вениамин. Мы тут проездом, тайгу посмотреть. А это, — указал на спутника, — мой близкий товарищ Константин. Нам бы коляску на несколько дней оставить.
— Что ж, за постой денег не берем, — в свою очередь назвав себя, проговорила Анна, — оставляйте. — Сыну: — Ты где бегаешь? Люди вон уже из-за стола выходят, а тебя нет. Что это у тебя с лицом? — И тише: — Чернику у тетки Марьи ел с Мишкой? — погрозила кулаком. — Смотри у меня, не позорь перед людьми.
— Что, без меня не помянете? — перевел разговор на другую тему Кузя: не любил, когда его жалеют. — Я и так тятю помню.
Переглянувшись, путники поняли, с чем связано собрание людей, в нерешительности остановились.
— Мы не ко времени? — спросил Вениамин у Анны.
— Да какое там, — склонив голову, отмахнулась она. — Не потесните. — И ушла в избу.
Собравшихся было около тридцати человек, в основном бабки да старики. Отдав дань памяти, люди стали расходиться. В доме остались лишь близкие соседи, желавшие поддержать Собакиных в тяжелый час. В их числе Валентина и Катя Рябовы.
Не желая навязывать хозяевам свое присутствие, Вениамин и Константин навьючивали коня, собирались в дорогу. Рядом с ними — Кузя и сосед Мирон Татаринцев, семидесятипятилетний одноногий старатель. В надежде, что Анна подаст ему еще полстакана спирта за упокой души Ефима или путники нальют из фляжки, дед расположился на чурке, достал кисет, стал набивать трубочку.
— По какой такой надобности прибыли в наши края, коли не секрет? — завел разговор он с гостями, желая протянуть время.
— Тайгу посмотреть надо, — уклончиво, но дружелюбно ответил Вениамин, увязывая котомку с продуктами. — Говорят, что у вас места тут знатные.
— Что да, то да! — согласно покачал головой хитрый Мирон, косо посматривая на дверь. — Смею спросить точное определение: соболя промышлять желаете али по золоту? Я так разумею, вы же не косогорами любоваться прибыли?
— Пока что еще не определились.
— Ну-ну, многие из пришлых тут свой антирес имеют. Только мало у кого что получается, потому как все места заняты.
— Знаем. Поэтому прежде и хотим прогуляться, разведать, как да что. Мы ведь из Томска, по геологоразведочной части.
— Вон как? — открыл рот дед. — Аж из самого Томска? Слыхал про такой город. Доводилось там бывать однажды, когда сюда топал. Скажу вам, далеко до него отсюда!
— Да, далеко, — покачал головой Вениамин. — Пять дней в дороге.
— Коня, поди, замотали? И опять под груз ставите: загоните мерина!
— А что делать?
— Дайте ему отдохнуть.
— А сами как?
— Котомки на плечи, да в дорогу. Что тут до Перевала дойти? Раз плюнуть. Вам ить, как я кумекаю, на гору подняться надо?
Вениамин и Константин удивленно переглянулись:
— Откуда вы знаете?
— Как не знать? — равнодушно пыхнул дымом Мирон. — Все путники, кто по разведочной части, поначалу на гору поднимаются, чтобы на местности определиться, как да что, где какие хребты находятся да реки бегут. С горы все видно! А потом уже по долинам да логам бродят. Сам такой был. Поэтому и подсказать кое-что могу, чтобы вам время даром не терять.
— Что вы предлагаете? — отложили сбор путники.
— Для начала, смею заметить, у вас вон в той котомке хляжка со спиртом имеется. И колбасой пахнет. Вам его на двоих много, вы его мало употребляете, на лице написано. А мне для совета полкружки не помешает.
Товарищи переглянулись, без слов поняв намек. Вениамин вытащил емкость с горячительной жидкостью, кольцо колбасы, кружку. Дед проворно подскочил с чурки, сильно хромая культей, забежал в сарайчик:
— Сюда несите, чтобы бабка моя не лицезрела.
Выпив спирт, закусил колбасой, вернулся назад, сел на свое место. Прожевав копчености, покачал головой:
— Чтобы местность посмотреть, вам на ту гору подняться надо, — показал рукой на недалекий голец на юге, именуемый среди людей Клади. — С него все хорошо видно. Чтобы туда пройти, проводник нужен. Я вам не помощник, с одной культей далеко не уйду. А вот Кузька тропу укажет, коли попросите, он там был. Так ведь, Кузя? Проводишь аньжинеров на Екатериновский хребет?
— Отчего же не сводить! Можно, — выгнув грудь колесом, важно ответил Кузя. — Только вот… — покосился на окно, — мамка, верно, не пустит.
Слышавшая весь разговор от начала до конца за косяком, Катя шмыгнула в избу, доложила Анне. Та выскочила на улицу с тряпкой в руках, подперев руками бока, сузила глаза:
— Ты куда это собрался? — И Мирону: — А ты что, Дыб-нога, мне тут сына путаешь? У него вон дома работы навалом! Картошку пора тяпать, забор подновить…