Егор проснулся от криков, толкотни и ругани, что происходили прямо над ним. Сразу он не сообразил, что происходит, лишь узрев мелькнувшие в воздухе ноги Васьки, описывающие дугу вслед за туловищем после удара, понял, что его кореша-собутыльника бьют.
- Ты эт чё размахалси-то?!- с неожиданным для него проворством Егор вскочил, чем сразу отвлёк на себя уже полностью находящегося во власти боевого возбуждения Михаила:
- А ты чего, никак в очередь встал?! Могу и тебе фунта три отвесить!
Егор был выше и массивнее Михаила, он выдержал, подставив плечи его коронные боковые удары, после чего противники сблизились и столкновение трансформировалась из бокса в борьбу. На равных схватка продолжалась не долго, Михаил, изловчившись, применил заднюю подножку и поверг кряхтящего Егора на землю. Этим, однако, не кончилось, борьба продолжалась в партере, ибо Егор, матерно ругаясь снизу, не прекращал отчаянного сопротивления.
Тем временем Васька очухался и, шатаясь, поднялся из-за полуразваленной копны. Потирая подбородок, он мутным взглядом обозревал "поле боя", безучастную внешне, но не отрывающую взгляда от борющихся, Тальку и восседавших на подводах как на трибунах зрителей- возчиков. Ещё через несколько мгновений взгляд Васьки обрёл какое-то подобие осмысленности, и он, уже не сводил глаз с широкой спины своего обидчика. На нетвёрдых ногах, неуверенно, словно не до конца осознавая для чего, Васька сделал шаг в сторону, наощупь, не глядя, подобрал валяющиеся вилы, потом медленно, покачиваясь, стал приближаться к борющимся. Шага за четыре он перехватил вилы уже двумя руками, взгляд обрёл зловещую твёрдость...
- Ой, батюшки-светы, да они же запорют друг-дружку!- в голос закричала Катерина.- Мужики, штош вы, разымите их!
Но не возчики, не успевшие даже соскочить с подвод, а Талька большой тёмной тенью метнулась к Ваське. Талька никогда в жизни не дралась. Её дразнили и подначивали с измальства, но она никогда не отвечала, не кидалась на обидчиков и обидчиц, лишь спешила отойти прочь. Сейчас же случилось немыслимое, она встала перед озверевшим Васькой, заслоняя спину ничего не чующего в пылу схватки Михаила, встала не зная, что делать дальше.
-Уууди ломовая, а то и тебя сщас наскрозь!- прошипел Васька, коверкая лицо дикими гримасами и делая угрожающий замах.
Просто ли сработал инстинкт самосохранения, или Талька подумала, что не остановит Ваську, если будет просто стоять, проткнёт он её и всё равно продолжит путь к незащищённой ничем уже спине... Талька широко распахнув руки - не обойти - сделала быстрый шаг вперёд и обхватила Ваську.
- Тыыы... Ты чё... очумела... аа!!- ворохнулся, было, в объятиях Васька, пытаясь, насколько позволяло его сверхстеснённое положение, зацепить её зубом вил.
Талька ещё крепче, что было мочи сжала, сомкнула свои руки. Васька выронил вилы и судорожно забился в удавьих тисках:
- Хххыы... пусти ссука... удушишь... хххы!!
И до этого Михаил чувствовал, что у него за спиной что-то происходит, но оторваться от Егора, даже просто оглянуться, посмотреть, никак не получалось. Лишь услышав хрипы и истошные вопли Васьки, Михаил стал с удвоенной энергией заламывать руки Егору, дабы улучив момент соскочить с него. Тем временем вновь подала голос Катерина:
- Ой, батюшки, да куды ж вы смотрите, ведь задавит насмерть мужика эта ведмедиха!
Васька, выпучив глаза, сучил ногами издавая нечленораздельные звуки, а Талька, словно окаменев, не разжимала своих объятий.
- Таль... Таля?!- Да отпусти ты его, говно это... слышь... не надо... отпусти... пусти говорю!- подоспевший Михаил с помощью Катерины, размыкал, отдирал талькины руки.
Наконец, словно очнувшись, Талька разжала захват, и Васька мешком сполз на землю.
Наивный брёх, что люди битые, видавшие смерть все становятся этакими смельчаками, коим простые бытовые столкновения - ерунда. Нет, подчас уцелевшие в огне, напротив, становятся крайне осторожными, очень высоко ценят свою собственную жизнь и здоровье, и в свары, их напрямую не касающиеся, стараются не встревать. К тому же возчики-зрители почти все были инвалиды - тут хочешь не хочешь, станешь осторожным. Но сохранить реноме, рождённое мифом о поголовном бесстрашии и хладнокровии тех, кому довелось побывать на фронте, возчики не преминули, и потому дружно принялись игриво перемигиваться, как ни в чём не бывало.
- Эва, как приласкала, не иначе у ево весь дух скрозь нижнюю дырку вышел...
Катерина принялась хлопотать над распростёртым Васькой, пытаясь привести его в чувство, попутно костеря на чём свет Тальку.
- Ладно, хватит тут страдания разводить,- прикрикнул на неё уже несколько отдышавшийся Михаил. Он нет-нет да и пробегал вопросительным взглядом по Тальке, поверженному Ваське и валявшимся рядом вилам. Талька же вновь втянулась в свою скорлупу и стояла в своей обычной набыченно-безразличной позе.
- А ну мужики, грузи этих и по домам их, некогда тут с ними, потом разберёмся, как проспятся, а сейчас работать надо. Вона сколь времени театру смотрели,- торопился, надеясь наверстать потерянное время бригадир.
9
Везти чуть живого Ваську и серьёзно помятого, так до конца и не понявшего из-за чего весь сыр-бор, Егора взялась избирательно сердобольная Катерина.
- А клевер грузить-то кто будет, одна Талька что-ли?- поинтересовался, слюня цигарку одноногий Маклюшин.
- А ты не переживай, погрузим. Ты главно, как поедешь своей махрой воз не запали,- с этими словами Михаил скинул рубаху и взялся за вилы.- Давай Таль, покажем, как работать надо.
Михаил на удивление быстро вспотел, сказывался многолетний перерыв именно в работе такого рода, но постепенно приноровился, втянулся. Его мускулистый торс блестел, играл перекатывающимися буграми мышц в лучах уже шедшего на закат солнца. Ррраз, ррраз, пять-шесть раз поддел вилами Михаил, столько же Талька и копна уложена, ещё пять-шесть раз и вторая на возу. Очесать воз, к граблям первым успевал Михаил... ррраз, ррраз, с боков, с заду, с переду и всё, готово - отправляй. Подъезжает следующий возчик, никаких остановок, перекуров... Не прошло и часа - очереди, порожних телег как не бывало.
Талька из-под платка наблюдала за Михаилом, недоумённо уступала грабли для очёса - никто, с кем бы из мужиков ей не приходилось работать, не был столь предупредительным. Он же стремился подцепить вилами побольше, а ей оставлял поменьше, уступал более короткую дорогу от копны к возу, время от времени упрашивал:
- Куды ты столько тащишь? Меньше бери, лучше сходим лишний раз...
- Да што ты её жалеешь?- подсмеивался очередной возчик.- Ей сколь ни нагрузи, она всё сопрёт и не охнет, всё равно што...
- А ты сам кила сипатая слазь да потаскай, чем насмехаться,- зло оборвал насмешника, маявшегося грыжей, Михаил.
Впрочем, времени на разговоры почти не оставалось. Талька с Михаилом так споро работали, что кривые, хромые на деревяшках, безрукие и прочие (в те годы участников ВОВ насчитывалось ещё так много живых, что к ним относились как к обычным людям - власти пока ещё не было выгодно пропагандировать мнение, что все последующие поколения много им задолжали) возчики едва успевали принимать и утаптывать клевер. Окончательно управились уже на заходе солнца. Очёсывая последний воз, Михаил, тяжело отдуваясь, приговаривал:
- Вот и всего делов... уфф, будто искупался.
- Оденься, чай простынешь,- тихо посоветовала Талька, и тут же, устыдившись, отвернулась и быстро засобирала свои вещи. Михаил удивлённо взглянул на неё, но совету внял, подобрав рубашку, ею же вытерся, а потом одел. Холодный сырой вечер вступал в свои права.
- Таль ты куда? Езжай с возом, я залезть подсоблю,- предложил Михаил, видя, что Талька собралась идти пешком через поле.
- Не, не поеду,- замотала головой Талька.
- Ну, тогда давай со мной, на мотоцикле довезу.
- Не,- словно чего-то испугавшись, Талька почти побежала по своей полевой тропке.
Михаил недоумённо посмотрел ей в след, пожал плечами и повернул ключ зажигания...
Талька словно обретя крылья, не глядя по сторонам, миновала поле, ферму, где доярки уже закончили вечернюю дойку, но коров пока ещё не загнали в стойла и они лениво лизали большие куски соли во дворе. Лишь вбежав через заднюю калитку в свой огород, она с разбегу повалилась под раскинувшую широко крону яблоню, и тут же перевернулась на спину, устремив взгляд в темнеющее вечернее небо. Идти в избу не хотелось, вернее, неодолимо захотелось остаться наедине со своими, навеянными только что произошедшим, думами.
А дома... дома её ждало однообразное, занудное и недоброжелательное нытьё матери, дойка Зорьки, ужин, печь, дрова... А потом, когда мать наскоро перекрестясь на икону (такими скороверами в Зубарихе являлись большинство из околхозенных старух - то ли верили, то ли просто по привычке, но иконы держали, и вроде бы даже молились перед сном), полезет спать на печь, она будет до наступления полной темноты выглядывать из-за занавесок в окно. В летние вечера на улице бывало довольно шумно, гуляла местная и приезжая молодёжь, слышались немудрёные коряво-разухабистые частушки под гармонь или балалайку, смех, визг, брань, прохождение ватаг подростков по деревни из конца в конец. Конечно, основным "приводным механизмом" того шума были парни и девчата старшего школьного возраста.
И так Талька сидела возле окна уже много лет, смотрела, слушала. Она не гуляла и в своё время, её никто никогда не вызывал на улицу, даже в деревенский клуб, когда там изредка крутили кино, она давно уже не ходила. Но сейчас, лёжа в огороде лицом к небу, она не думала о предстоящем очередном сером вечере. У неё появилось нечто, чего не было раньше, у неё был прошедший день, день не похожий ни на один из всей её предыдущей жизни. Закрыв глаза, она видела Его, там возле копен, его спину в клетчатой рубахе и потом, обнажённого по пояс, блестящего от пота, играющие мускулы... его заботу, - о ней никто никогда не заботился - его слова, приглашение сесть на мотоцикл... прижаться к той спине... Нет, для Тальки это было слишком.
Все последующие дни Талька жила этими воспоминаниями, как в полусне воспринимая реальный мир. Данное обстоятельство не осталось незамеченным. На деревне стали поговаривать, что Талька, едва не задушив в своих объятиях Ваську, не иначе влюбилась, впервые в жизни ощутив хоть и ледащего, но всё ж таки мужика. Стали подначивать и Ваську. Но тому было явно не до того и вообще не до шуток: после случившегося, он панически боялся, что бригадир не забудет слов, по пьяни сорвавшихся у него с языка. Это он помнил хорошо, а вот то, что собирался запороть Михаила, как-то не задержалось в его голове, выветрившись вместе с винными парами. И прочие очевидцы, со смехом вспоминая, как "околевал" Васька в талькиных объятиях, почему-то факт наличия у него в руках вил и недвусмысленные намерения, не упоминали. Катерина, та вообще, ничуть не стыдясь очевидной неправды, всё излагала со своей специфической позиции. Дескать, Талька, с того, что мужики на неё не смотрят, вконец озверела и, воспользовавшись потасовкой, кинулась обнимать Ваську, да так, что чуть не задушила, и теперь бабы глядите, она и до ваших доберётся, так же "приласкает".
Талька же ничего не замечала, ещё глубже уйдя в себя. Даже очередной "заскок" матери, что мальчишки лазят ночами по огородам за поспевшими яблоками и многие сторожат, и надо тоже... Даже эту явную дурь (на их кислятину никто никогда не зарился) Талька восприняла, как возможность остаться с вечера совсем одной и предаться, действующим как сладостный дурман воспоминаниям. Во исполнении очередной материнской блажи, Талька после ужина одевшись потеплее, в телогрейку, вязанные носки, длинную шерстяную юбку, заняла наблюдательную позицию в сараюшке, на сеновале, возле круглого слухового отверстия под самой крышей. Оттуда открывался отличный обзор и своего огорода, и... соседского.
В отличие от Пошехоновых у Корневых было, что стеречь в огороде. Во-первых, одна из трёх имеющихся у них яблонь ежегодно плодоносила, хоть и не крупными, но весьма сладкими яблоками, во вторых, тётка Иринья в отличие от своей более молодой соседки Пелагеи, после выхода на пенсию не улеглась капитально на печь, а большую часть своих, весьма немалых для её возраста сил, вкладывала именно в огород. Его плодами она питала своих детей, ежегодно приезжавших на отдых со своими чадами и домочадцами, регулярно слала им посылки и делала солидные запасы на зиму. В корневском огороде кроме яблони и крыжовника плодоносили и смородина и одно из немногих на всю деревню вишнёвых деревьев. Огурцы, редька, турнепс, горох, не говоря уж о картошке, капусте и луке - всё это стараниями бабки Ириньи давало стабильные урожаи, независимо от капризов непродолжительного и прохладного тверского лета. Дед Иван ухаживал в основном за хмелем, вьющимся по длинным жердям в одном из дальних углов огорода. Хмель он по приезду сына и зятьёв добавлял в своё домашнее ячменное пиво.
Конечно мальчишкам, огородным разбойникам, хмель был без надобности, в корневский огород их тянули яблоки-белый налив, вишня, крыжовник, горох, смородина, сладкий турнепс - далеко не у всех в огородах всё это имелось в полном ассортименте, а у кого, так и вообще огороды так запущены, что росла всего одна картошка вперемешку с полынью и лебедой.
В это лето наплыв гостей к Корневым случился в Июне и первой половине Июля. А вот в Августе приехала только Лиза со своим малышом. С началом сезона огородных набегов стеречь огород выходил дед Иван. Для этой цели им уже много лет как был сооружён в огороде шалаш. Каркас его образовывали обструганные колья, а крышу куски дёрна. Уютный получился шалаш, тёплый, залезешь в него, так и тянет в сон. Данное обстоятельство иной раз служило деду плохую службу. И сейчас, в одну из ночей, эдак вот проспал он, не почуял, как прискакали с ночного мальчишки-пастухи на лошадях, перемахнули через плетень и похозяйничали на плантации, где пласталась бабка Иринья. Не столько взяли, сколько подавили, да потоптали грядки. Только тогда и разлепил глаза дед Иван и вылез из шалаша, когда под кем-то из налётчиков на обратном пути основательно затрещал плетень
Естественно, после такой "катастрофы" дед окончательно вышел из доверия. Стала бабка Иринья выходить в ночной дозор самолично, вооружившись гибким прутом и веником из крапивы. Охотники до чужих огородов - в основном дети непутёвых родителей, плюс обычный среднестатистический процент прирождённых любителей острых ощущений - знали, что бабка Иринья, это не дед Иван, добрый да сердобольный. Тот если и поймает, всё одно отпустит, да ещё яблок, крыжовника и гороху в кепку насыплет. А бабка нет, и веником отходит, если достанет, а на утро и родителей известит, на всю деревню шум закатит. Ну, а родителям ничего не останется как, по неписанным деревенским законам, прибегнуть к помощи вожжей.
В общем, как прошёл слух о смене караула в корневском огороде, так даже самые отчаянные озорники предпочитали обходить его стороной. Но тут пришла пора теребления льна, и бабке стало не под силу тянуть и дом, и лён, да ещё ночевать в огороде. Караулить огород вызвалась Лиза, тем более, что реабилитироваться проштрафившемуся отцу мать не позволила. Уложив ребёнка и поручив заботу о нём на ночь матери, она в сумерках выходила ночевать в шалаш. Вышла она и в ту ночь, когда Талька впервые заняла наблюдательный пост в своей сараюшке.
10
Талька уже находилась возле слухового отверстия, когда в соседском огороде появилась Лиза. По солидной экипировке: платку, теплой, из ангорки кофте и зимним лыжным брюкам, что Лиза несла в руках, Талька сразу поняла, что соседская дочь тоже вышла стеречь огород в ночь. Было уже довольно прохладно, но Лиза, дойдя до шалаша, бросила всю эту тёплую одежду в его приоткрытую дверцу, а сама осталась в нарядном лёгком голубом, с белым горошком ситцевом платье без рукавов - словно на гулянку вышла.