Пройдя ельник, волки, по высокой траве, вышли на край большого поля - покоса, окружившего мыс леса с трёх сторон.
Они, постояли в кустах рассматривая, зелёный необычно ровный травянистый луг с полуразрушенным чёрным, дощатым сеновалом в дальнем углу поля. Черныш не решился пересекать открытое пространство, и потому, они, развернувшись, уже галопом помчались вдоль поля немного наискосок и чуть навстречу страшным звукам...
Охотники из ближней деревни делали загон на косуль. Стрелки, спрятавшись, стояли на заросшем кустарником перешейке, между полем и широкой просекой высоковольтной линии электропередачи.
Загонщики - их было человек десять, с криками шли из другого угла леса, перекликаясь и улюлюкая. Они шли не торопясь, почти не глядя вперёд, потому что знали - косули, если они были в загоне, услышав их крики, уже давно поднялись с лёжек и поскакали вперёд, спасаясь от опасности...
Черныш и Палевая постарались проскочить во весь опор опасное место и это им почти удалось. Но один из загонщиков молодой азартный охотник уж очень торопился и шёл по лесу необычно быстро. Он ожидал выстрелов в цепи стрелков, и сам был с ружьём. Он первый раз участвовал в загоне и потому старался идти тише и незаметнее, надеясь, что косули нечаянно набредут на него...
В последний момент, он заметил мелькание среди молодых сосёнок чёрно - серого, вскинул ружьё, но выстрелить не успел - зверь скрылся в чаще.
Только он опустил ружье, ругая себя за нерешительность, как вслед появилось новое, но теперь светло-серое пятно, стремительно скачущее по тем же кустам. Молодой охотник вновь вскинул ружьё и почти наугад, не целясь, выстрелил по мелькающей тени крупной картечью и убил Палевую наповал.
Когда он подбежал к тому месту, где неизвестный зверь упал после выстрела, то увидел молодую, красивую волчицу, похожую на крупную собаку...
Это была Палевая...
Черныш на махах пролетел самые опасные триста - четыреста метров и сбавил ход только тогда, когда крики загонщиков остались слева и позади.
Он слышал выстрел, но не связывал этот трескучий звук с отсутствием Палевой. Пробежав ещё с километр, он остановился в чаще и долго стоял в ожидании шуршащих, лёгких шагов своей подруги.
Но Палевой всё не было и не было...
Перейдя в крупный, заросший ольшаником ельник, он лёг и ждал Палевую ещё несколько часов, до сумерек. Волчицы не было...
Уже в полной темноте, Черныш тоскливо и зло завыл призывая потерявшуюся, как ему казалось Палевую.
Всю ночь он бродил в окрестностях сенокосных полей и выл призывая, умоляя, проклиная...
Потом, он даже нашёл то место, где лежала убитая молодым охотником Палевая, и где, так же, как тогда зимой, пахло порохом, кровью и человеком. Отойдя в сторонку он вновь завыл тоскуя и призывая...
Но его подруга не появилась...
На рассвете Черныш, сделал ещё один круг, но не найдя Палевой, уже на восходе солнца, двинулся в дальний лес, за рекой. Переходя просеку линии электропередач, он задержался немного, вглядываясь в открытое пространство впереди, и вдруг заметил чёрную с белыми пятнами на боках, молодую собаку - лайку, выбежавшую на зелёную луговину, поросшую отавой, из-за кустов.
Волк напрягся, неслышно оскалился, и мягко ставя лапы на короткую зелень травы, начал красться ей навстречу.
Вся ненависть к этому безжалостному миру, вдруг сконцентрировалась для Черныша, на этой собаке, прислуживающей издавна, его главным врагам - людям. И так велика была эта ненависть, что на время, волк потерял осторожность...
Подкравшись, он неслышно лёг за кустом дикой смородины, а беспечная собака набежала на него почти вплотную. Черныш вскочил стремительно, сделал пару длинных прыжков навстречу лайке и, коротко рыкнув, вонзил клыки в шею, обезумевшей и застывшей на месте от страха жертвы.
Прокусив горло, Черныш, мотнув громадной головой, встряхнул, уже ничего не чувствующую собаку и почувствовал вкус солоноватой крови на языке...
В это время хозяин собаки, тот самый Егерь, который организовал давний флажковый оклад волчьей стаи Черныша, в заснеженном Овраге, вышел на просеку из тех же кустов и увидел, что крупный чёрный волк рвёт безжизненное тело его любимой лайки Дамки.
Черныш, сквозь ослепление ярости, услышал шуршание шагов, поднял голову и их взгляды, волчий и человеческий, встретились. И так велик и неуправляем был в этот момент инстинкт убийства в волке, что он, вопреки многовековому страху перед человеком вскочил и громадными прыжками кинулся на Егеря...
Егерь - опытный охотник и хороший стрелок, быстро среагировал, автоматически, привычно вскинул двустволку к плечу, коротко прицелился и нажал на курок, в момент последнего волчьего прыжка.
Картечь пробила тело Черныша в нескольких местах и смерть пришла мгновенно. Он на лету, словно споткнувшись о невидимую преграду, потерял силу инерции прыжка и рухнул на зелёную траву, окрасив через мгновение тёмно - зелёную траву, красной кровью...
Обойдя полукругом два неподвижных тела, Егерь, убедившись что волк мёртв склонился над собакой и гладя ещё тёплое тело своей любимицы повторял грустно, чуть не плача: "Дамка! Дамка!"
Рядом с собакой лежал молодой сильный волк, с чёрной спиной и тёмными боками. Он распластался по земле, не утратив стремления достичь, допрыгнуть, долететь, схватить и его большая голова, с открытыми глазами, лежала на передних вытянутых вперёд, длинных мускулистых лапах...
Егерь с опаской поглядывал в его сторону и подумал: "В нём килограммов шестьдесят будет. Такой зверюга может в одиночку оленя загрызть!"
Собака и волк были очень по животному, очень похожи, и отличались только размерами.
Но как далеки они были в своих привычках и повадках. Собака издавна служила человеку и стала домашним животным и спутником человека. Волк - сохранил свою дикость и был беспощадным хищником, исполняющим вечный закон дикой природы - выживает сильный. А собаки помогали человеку в его охотах, прислуживали ему верой и правдой...
И, может быть потому, взаимная ненависть и страх, так разделили волка и собаку в природе...
...Сам, уйдя от матери, какое - то время жил один. Он уже хорошо усвоил привычки и жизненный распорядок лосиного племени. Кормился ночами, особенно внимательно прислушиваясь к опасным звукам вокруг, принюхиваясь к тревожным запахам встречающимся на его пути...
Постепенно успокаиваясь, Сам стал забывать мать лосиху и когда выпал первый снег, он перешёл на южные склоны речной долины, где было теплее и снег, не накапливался за зиму в таких количествах.
Однажды, на рассвете, на большой гари, зарастающей лиственным молодняком, он встретил двух лосей - матку и лося - сеголетка.
Сам обрадовался, но осторожно подошёл к молодой лосихе с телёнком и долго обнюхивал её, отдалённо припоминая запах своей матери.
Лосиха отпрянула от пришельца, громко фыркнула и отойдя подальше и принялась объедать ветки с молодой осинки, а Сам понял, что его тут не ждали...
Молодой лось остался жить один. Днём, он, заходило в куртину кустарников и ложился на днёвку, а вечером шел н водопою и после, направлялся на кормёжку, где и проводил всю ночь изредка ложась и на время чутко задремывая. Уже под утро, с полным брюхом, он шёл на днёвку в знакомую чащу.
Такой размеренной жизнью жили лоси всю осень...
Со временем, краски леса поменяли свой цвет. Всё больше коричневого и серого появлялось на недавно ещё яркой, палитре обширных приречных лесов. С каждым днём в тайге становилось светлее и прозрачней; со склонов соседнего хребта, в освободившиеся от листвы прогалы, иногда, были видны дальние извивы реки, и её вода отливающая тёмно-синим.
Осенний холодный ветер свистел пролетая сквозь оголенные ветки, там, где ещё месяц назад под его порывами шумела густая, плотная листва.
... Земля окрасилась опавшей листвой в необычайно яркие тона.
В осинниках зелень травы только изредка проглядывала сквозь желтизну и красноту бесчисленного количества умирающих листьев.
В молодом лиственничнике, опавшая жёлтая хвоя покрасила землю в ярко - золотой цвет, и на восходе солнца, густые заросли лиственниц, серые оголившиеся ветки часто росших деревьев, просматривались из конца в конец на сотни метров...
Однажды, днём было необычно тихо и солнечно. Казалось, всё в природе замерло, в непонятном тревожном ожидании.
Под утро, когда сам ушел в ельники на днёвку, с неба посыпался мелкий серый дождик, к полудню перешедший в мокрый снег.
К вечеру из тяжёлых низких, холодных тучь повалил настоящий снегопад и поднялся ветер.
Влажный снег налипал на ветки и под его тяжестью, они с треском ломались и рушились на землю. В ельнике снег на хвое таял, а потом стал с опасным шуршанием, скатываясь с веток, падать на землю, пугая своим падением Сама...
К утру, когда снег перестал, его белый, пушистый слой покрыл землю толстым одеялом и много деревьев, особенно гнилых и старых, было повалено, а у молодых берёз и осин, неуспевших сбросить листву, были обломаны вершинки.
В это время Сам встретил лосиху с лосёнком и они стали жить неподалеку друг от друга. После снегопада, лоси чуть выйдя из ельника, принялись поедать сочные ветки на этих обломках и корма "заготовленного первым снегопадом, хватило на несколько дней.
Боясь снежной белизны, оставляющей на себе чёткие следы, лоси, первые дни после снегопада, старались, как можно меньше ходить по округе и держались на одном месте...
...В утихшей и поредевшей тайге звонкое эхо, громко разносило олений рёв. Особенно хорошо был слышен хриплый, злой голос большого оленя - Рогача. Его рога достигали необычных размеров, с восемью отростками на каждом и толщиной у основания в доброе молодое деревце...
В стаде - гареме Рогача было восемь маток. И он, постоянно перегоняя их с места на место ревел грубым и низким басом, а услышав ответный рёв скакал на вызов и вступал в драку без предварительных приготовлений и запугиваний, спокойно уверенный в своём превосходстве.
Он, Рогач, знал свою силу и это тоже помогало ему побеждать всех оленей - соперников в округе...
Все его бои проходили почти по одинаковому сценарию...
Выскочив из чащи, Рогач, не сбавляя хода, бросался на оленя соперника галопом, швыряя из под острых крупных копыт куски дернины с остатками травы.
Налетая на ошеломленного соперника как вихрь, он сминал, толкая огромными рогами, отшвыривая то в сторону, то назад, напрасно сопротивляющихся ошеломлённых его злой силой самцов - рогачей. И побеждённые быки отступали, поскальзывались упертыми в землю напряжёнными ногами, изгибая толстые раздувшиеся от похоти шеи, а освободившись от захвата рогов этого лесного великана, убегали, оставляя во власти победителя своих маток. Оленухи, наблюдавшие за боем разъяренных соперников почти спокойно, так же невозмутимо воспринимали смену хозяина.
А Рогач, показывая свою свирепость и власть, гнал их к своему стаду, непокорных бил рогами и копытами, оставляя на теле оленух долго не заживающие кровавые метки...
Ещё на ходу, старый сладострастник намечал себе очередную жертву "насилия", набрасывался на нее, свирепо рявкая и скаля передние зубы, громоздился сверху и сзади, касаясь своей огромной рогатой головой шеи матки и вонзив в неё орудие похоти и сладострастия, овладевал изнемогающей от испуга маткой...
Удовлетворившись, Рогач на какое-то время успокаивался и матки спокойно паслись вокруг него, а он, иногда стоял гордо закинув голову с коричнево - серыми рогами на спину, осматривался припухшими от возбуждения и бессонницы, блестящими глазами на выкате притихшую тайгу, временами ревел громко и яростно и рыл острыми копытами землю, вырывая куски дерна и травы...
Из его полураскрытой пасти тянулась пенная слюна, а по брюху и по задним ногам текла клейкая жидкость, а из разбухшего от постоянной похоти горла вырывались звуки низкого, почти медвежьего рёва...
Молодые олени заслышав этот свирепый рёв, вздрагивали и переходя на рысь убегали подальше от яростной угрозы, слышимой в этом голосе...
Все олени в округе боялись Рогача, испытав на себе силу его копыт и рогов и потому, на вызов неистового любовника никто не смел отвечать, а многие ушли в поисках маток в другие таёжные урочища...
Насладившись своей непобедимостью, Рогач выбирал себе очередную "жертву" в гареме и налетев на неё подчинял её волю и тело своему напору, а удовлетворившись, долго остывал, рысью обегая стадо и осматривая все ли матки на месте.
Потом, успокоившись ложился и чутко дремал, вздрагивая во сне от распаляющих желание сладострастных видений...
Так проходили дни за днями...
Осень заканчивалась...
Цветовая гамма, таёжных просторов перешла из яркого и насыщенного колорита, к более спокойному, жёлто - серому, а потом и к тёмно - бурому, мрачному...
И одновременно кругом становилось тише, просторней, прозрачней...
Постепенно проявились многие детали холмистого рельефа, и сквозь редеющий лиственный лес проглянули поляны и лесные опушки.
Травы в речной долине, от ночных заморозков пожелтели, а потом стали сухими и серыми, и острая осока в болотинах, торчала густой кабаньей щетиной, вокруг синевато - холодных водных зеркал озёр, озеринок и сырых заросших мочажин...
... Человек выехал из пригородного посёлка рано утром. Он протарахтел на своём старом мотоцикле по притихшим улицам, ревя мотором, поднялся в гору, повернул налево, и с холма на холм, по просёлочной гравийной дороге поехал в сторону синеющего на горизонте водораздела.
К багажнику был приторочен брезентовый мешок, с запасом продуктов на несколько дней, топориком и двумя проволочными петлями, свернувшимися в мешке, как заснувшие, опасные змейки...
Переправившись по полуразрушенному мосту через таёжную речку, он проехал ещё какое-то время по разбитой, грязной глинистой дороге, потом свернул на лесную заросшую дорогу, вброд переехал через ручей и выкатившись на поляну окружённую высоким крупно ствольными сосняком, заглушил нагревшийся мотор...
Вокруг стояла зачарованная лесная тишина.
Ветерок, шевеля оставшиеся на берёзках жёлтыми листочками, шептал, что-то неразборчивое. А листочки: лёгкие и полу высохшие, потерявшие упрямство жизненной тяжести, отзывались на малейшее движение воздуха, то плавно покачиваясь, то начиная мелко дрожать и наконец, некоторые из них, оторвавшись от ветки, по диагонали, или неровными зигзагами, делая последний в своей жизни полёт, планировали вниз и коснувшись земли, застывали в мёртвой неподвижности...
Березняки на противоположном склоне, освободившись от густой листвы, просветлели, прояснились и стали видны ярко белые чёрточки белокожих берёзовых стволов...
Человек снял шапку и крутя головой послушал лес вокруг, потом крякнул удовлетворённо и подумал: "Тишина!.. Ягодники и грибники уже в лес не суются, так что я буду один и мне некого опасаться! Егеря сейчас тоже по домам сидят после долгой, суматошно - пьяной осени".
Мужику было лет сорок пять. Одет он был в ватную телогрейку, на голове была шапка ушанка с грязным искусственным мехом, а на ногах замызганные грязные, резиновые сапоги - ботфорты.
Сдёрнув с багажника мешок, мужик отнёс вещи в притаившееся под пологом леса старое зимовье, выложил там продукты и выйдя на свет, на старом кострище замусоренном полусгнившими щепками и пятнами солярки, развёл огонь и вскипятил чай.
Достав из мешка рыбные консервы, он открыл их охотничьим ножом, порезал хлеб толстыми ломтями и чавкая стал есть, запивая еду горячим чаем...
Насытившись, он собрал остатки завтрака в мешок, вернулся к костру с петлями и какое-то время сидел, заплетая тупым металлическим лезвием большого складного ножа похожим на большую отвёртку, проволочные прядки на неаккуратно обрубленном тросике...
Глядя изредка на склоняющееся к горизонту солнце, мужик начинал торопиться...