— Да, это так, — ответил Мах, радуясь тому, что разговор перестал касаться его досадной ошибки.
— Ну а если так, почему ты не у Белой горы, где собралась на совет стая? Что ты ищешь в лесу?
— Правды, царь…
— Правды? — удивился Запавет. — Твои братья у горы, избирая лучших из лучших в новый совет, тоже её ищут, однако ты почему-то здесь?
— Я не могу быть с вольной стаей… отлучён… безволен. Месть — моя воля.
— Месть слепа, Мах. Она бывает и порождением Тёмного мира.
— Знаю, царь, но как быть? Нельзя же оставить виновных безнаказанными?
— Мах, я тоже виновен в той смерти…
— Ты уже наказан, царь.
Только теперь орёл опустил свой взгляд на волка. Мах из тех, кто не считает искренность порождением глупости. Белый волк всегда как думает, так и говорит. Слова Маха задели царскую гордыню, но, встретившись взглядом с белым волком, Запавет не стал давать волю едва зарождающемуся гневу.
— Прости, царь, — запросто извинился волк. — Зло слепо. Обиды не видим, пока не обидим.
— Ты не обидел меня, Белый Мах, и всё же я не услышал ответа, какой правды ты ищешь в лесу?
— …Я решил пройти следом Чабора до конца леса.
— Зачем?
— Волки читают следы, государь.
— И что же ты прочёл, Мах?
— Следы Чабора оказалось довольно сложно найти. Весь его путь до Лесдогора истоптан так, словно по нему бродил весь Темнолес.
— Темнолес? — удивился царь. — С чего бы это?
— Да, Темнолес. Их-то следы я знаю. Все следы там, исключая мои и Хвои, принадлежат соседям.
— Я так понимаю, Мах, они здесь что-то искали, верно?.. И что?
— Меч.
— Меч? — заинтересованно спросил Запавет, снова чувствуя, как призрак надежды больно вцепился в его раненое сердце. — Разве меч не у них?
— Царь, я точно знаю, что они так усердно ищут. Мы поймали убийц Чабора. Эти подлые псы так боялись за свою шкуру, что рассказали всё. У убитого с собой не было меча, был только рог…
— Мах, я что-то не совсем понимаю…
— Я и Хвоя, как тебе известно, провожали Чабора. Я его оставил у Белой горы. Меч был с ним. Рога я не видел, а ведь его так просто не спрячешь, не иголка.
— Ты уверен? — спросил Запавет, чувствуя, как нити надежды начинали сматываться в клубок.
— Уверен, царь, как в том, что сейчас вижу тебя.
Орёл взмахнул крыльями, нырнул вниз и ударился о землю. Из взметнувшегося вверх снежного вихря вышел Запавет уже в человеческом обличии.
— Мах, — тихо спросил царь, — ведь это даёт нам надежду…. Я хотел сказать, это может значить…
— О, царь. Я тоже боюсь своих догадок, но могу ещё кое-что добавить. Хвоя указала мне место, где они расстались.
— Да не тяни ты, — Запавет, не чувствуя под собой ног, сел на покрытый снегом пень, — говори!
— Следы Чабора идут далеко в Лесдогор, царь.
— Но как же…, а здесь?
— Здесь, — продолжал Мах, — их сильно истоптало доблестное волчье войско, идущее на битву. Только потому, что я шёл оттуда сюда, и мне помогала Хвоя, я нашёл его след здесь и прошёл по нему.
— Боже правый! — Запавет схватился за сердце. — Что же вы не…. Тот след, в Лесдогоре? Кто мне ответит, да или нет?!
— Сайвоки, царь.
— Кто?
— Да, владыка Светлолеса, ты не ослышался. С ним был сайвок. Они встретились в Лесдогоре, долго шли вместе, а потом их следы пропадают.
— Как это может быть, Мах? Ты же сам знаешь, что сайвоки стараются вообще не ходить по снежной целине. Даже если такое и бывает, сайвок идёт по чужому следу, скрывая под ним свой. В мире нет никого, кто бы ещё умел так искусно прятать своё присутствие на поверхности. Я не представляю, что должно было случиться, чтобы кто-то из сайвоков оставил собственный след?
— Я согласен с тобой, царь. Но Чабор идёт с сайвоком. Следы того то появляются, то исчезают. Только в глубине леса его след ясно идет рядом с человеческим следом. Сайвок, Владыка, нечего и сомневаться, впрочем, как и в том, что Чабор жив.
Запавет медленно встал, набрал в ладони снега и умылся им:
— Пусть же будет так, Мах. Уж не знаю, кто тогда погиб вместо него, но я верю тебе. Что в той игре судьбы, в чём её урок? Давай же, Мах, оставим всё тайной. Нужно только предупредить Хвою и пустить слух, что меч Индры у меня.
— Царь, — ответил Мах, — Хвоя была первой, кто предложил добавить ещё одну тайну нашему Лесу. Одной больше, одной меньше…
Запавет осенил себя огнеперстием Перуна:
— Пусть же погибшему будет оказана должная честь, и не заслонит лицедейство боли утраты. Смерть человека — горе, кто бы он ни был. Мир его праху…
Безконечный путь под землёй... Чабор уже давно потерял счёт времени с того момента, когда они спустились вниз. Теперь, по истечении, как казалось, долгого времени, юноша постоянно боролся с соблазном поскандалить с лесным малышом, мирно шагающим где-то впереди и изредка дёргающим за верёвку, связывающую их пояса.
Всякий раз, когда Чабор уже начинал твёрдо верить в то, что он видит в темноте, он тут же больно ударялся головой о что-то свисающее со свода потолка или цеплялся ногой за что-то торчащее из земли. Как только это происходило, возникала короткая перебранка, во время которой каждый из связки обзывал другого парой-тройкой крепких слов, специально приготовленных для такого случая.
По известным причинам ругаясь тихо, они совершенно не слушали друг друга, иначе они бы ещё и передрались. А так, Чабор поднимался, если падал, или тёр ушибленное место. Верёвка натягивалась, и они снова шли и шли…
Наконец наступил день… или ночь, когда в конце очередного перехода сайвок тихо, невзначай, сказал, что «закромки» сайвоков закончились, и теперь их ждёт хоть какое-то разнообразие в пути.
Наверное, стоит сказать, что те самые «закромки» позволяли их животам хотя бы изредка заниматься своей привычной работой. Запасливые малыши-сайвоки оставляли в дальних ходах подобные склады еды на всякий случай. Эти склады или, скорее, складики вяленого, солёного мяса или сала, помещались в дубовых ящичках в стенных нишах. Засыпанные солью поверх льняных оберток, они могли храниться достаточно долго, но трудяги-сайвоки старательно следили за этими схоронами, не позволяя портящимся сухим продуктам перелёживать. Их периодически меняли, выбрасывая ненужные наверх, заменяя другими, пригодными для употребления в пищу. Водар ещё в начале пути сообщил своему спутнику, что существуют даже специальные сайвоки, которые занимаются только «закромками», и вообще, пусть де юноша не думает, что житель подземного мира собирается безконечно подъедаться из его худого узелка.
Наверное, стоит также вам напомнить, что имени того юноши, которого сайвок должен был привести к отцу, Водар не знал, поэтому, познакомившись со своим спутником, он совершенно не придал значения тому, что имя Чабор он уже где-то слышал. Но вернёмся к закончившимся «закромкам» сайвоков.
Для гостя подземного царства это были приятные места во всех отношениях. Можно поесть, отдохнуть, поговорить, а тут они почему-то кончились…
— Э-э-э, постой, — остановился Чабор, — какие это «разнообразия» нас ждут?
В ответ верёвку сильно дёрнуло. Чабор послушно сделал ещё несколько шагов, думая, что сайвок, оставшийся подозрительно миролюбивым к этим резким словам, по пути объяснит, что он имел в виду. Но Водар молчал.
Чабор снова требовательно дёрнул веревку:
— Ты что, язык проглотил? — спросил он.
— Разнообразие, — ответил, наконец, сайвок. — Оно в том, что есть нам теперь не придётся. А в остальном всё будет так же, как и раньше…
— И надолго это разнообразие? — спросил Чабор, чувствуя, что как раз сейчас что-нибудь с удовольствием пожевал бы.
— Нет, — ответил из темноты Водар. — Потом появится ещё одно. Мы так проголодаемся, что не сможем спать.
— О-о-очень смешно, — протянул Чабор, считая юмор сайвока неуместным.
— А как ты думал!? — взорвался вдруг негодованием ранее терпеливый малыш. — Не век же тебе тут прятаться на дармовых харчах?
— Ты, — тут же заметил Чабор, — однако, тоже наверх не особо рвёшься. Даже от своих соплеменников прячешься. Видать, набедокурил там и сбежал. Я сразу заметил: рожа у тебя хитрая и глаза бегают…
— А нечего в глаза сайвокам пялиться, мы этого не любим, знай наперёд. Вот отметелю тебя в темноте, чтобы знал…
— А я, — перебил Чабор, — те мечом промеж ушей тресну, чтоб глаза твои белёсые и хитрющие уже порознь бегали.
— Ха-ха-ха! — нарочито ехидно засмеялся сайвок. — Куда ж ты треснешь, коли дальше своего носа, ничего не видишь. Да и носа-то…
Чабор, махая кулаками, сорвался с места, но в темноте проскочил мимо уклонившегося в сторону сайвока. Верёвка выпала из рук малыша, и юноша, шагнув ещё несколько раз, онемел от ужаса! Под ногами что-то жутко затрещало, будто пол был услан ореховой скорлупой…
Чабор замер на месте:
— Водар, — тихо шепнул он, — что это? Ты слышал?
— Как тут не услышать, — издевательски ответил сайвок.
— И что?
— Всё… — хихикнул малыш украдкой. — Он ещё спрашивает. Допрыгался? Вот оставлю тебя этим шубуршунам, будешь знать, как на сайвока руку поднимать.
— Шубурш… — пробормотал Чабор.
— Ох, и любят они свежее мясцо, — злорадствовал Водар. — М-м-х, одни косточки оставят, а те полежат здесь лет пятьсот — и тоже будут хрустеть под чьими-нибудь ногами.
Юноша молчал, а сайвок как ни в чём не бывало подошёл к нему. Хруст под его ногами стоял просто неимоверный:
— Сухой стоишь, Чаборушко, или уже весна в штанах?
— Не пугай. Будь другом, скажи, что это?
— Что? — с важностью знатока сказал сайвок. — Вода тут была…. Мно-о-го воды. Потом всё высохло, вот земля и потрескалась, а ты вломился, как лось в гон, по сухостою…. Тот тоже такого шороху наведёт, что аж самому страшно становится, и прёт тогда напролом….
Да не трясись ты так, бояться-то не стоит, вода ведь уже ушла. Только вот интересно, откуда ж она тут взялась? Это вопрос так вопрос... — рассуждал себе под нос сайвок. — Для весны ещё рановато…
Чабор шумно выдохнул, вытирая проступивший на лбу пот. Его перепуганное сердце норовило стукнуть побольней то в животе, то в горле, то в ушах. Для того чтобы убедиться в том, что сайвок говорит правду, юноша согнулся и потрогал землю.
— Тхы, чудила! — рассмеялся Водар. — Не веришь? Что ты её трогаешь, будто свет переворачивается вверх ногами?
— Горячая…
Водар тоже присел и так же, как юноша, ощупал землю.
— Ой-ёй! — испугался и он. — Давай-ка скорее двигать отсюда. Давай, давай, пока нас живьём не сварило…
Чабор почувствовал, как сайвок схватил его за рукав и припустил бегом. Перемещение в таком темпе не предвещало для юноши ничего хорошего, но, наверное, сайвок знал, что делал.
Бежали они долго, до тех пор, пока земля под ногами не перестала трещать. Несколько раз Чабор падал, но, чувствуя руками горячую почву, заставлял себя подняться. Водар снова хватал его за рукав и тащил дальше. Пот заливал лица, противно струился по спине, но, несмотря на это, они бежали и бежали, пока оба не свалились от усталости.
Водар нашёл в себе силы подняться первым. Он хрипел, как загнанный конь:
— Вставай! Надо бежать дальше и… чем дальше, тем лучше…
— Не трогай меня, — просипел Чабор. — Дай умереть…
Неутомимый сайвок схватил юношу за воротник и потянул его вверх:
— Я говорю — вставай, медведь брюхатый, надо идти.
— А куда идти-то? — запротестовал было Чабор, но, слыша тревогу в голосе сайвока, всё же поднялся.
— У-у, гад! — выругался глядя на это Водар. — Прикидывался? Да на тебе ещё пахать можно.
— Я не гад.
— Га-а-ад! — протянул сайвок. — Те тоже часто прикидываются дохлыми.
— Ладно тебе. Куда дальше?..
Они снова побежали. Из пересекаемых боковых ходов всё отчётливее нарастал какой-то странный шум. Чабор не строил догадок о том, что это могло быть, ведь здесь, под землёй, Водар был его глазами.
Наконец сайвок остановился:
— Сдаётся мне, — тяжело дыша, сказал он, — мы пришли…
И вдруг впереди них появилась неровная цепочка огней. Чабор закрылся от ударившего болью в глаза света руками и упал на колени. Вокруг метались чьи-то расплывчатые силуэты. Затхлый воздух подземелья разрезал грозный голос:
— Стойте где стоите!
— Всё, — тихо и обреченно заключил Водар. — Точно пришли. Куда стремились, туда и ввалились…
Их схватили, связали, а на глаза надели повязки. Затем долго водили по коридорам, пока не усадили у какой-то стены. Когда же захватившие их существа, освободив пленников от верёвок, удалились, не решающийся пока снимать повязку Чабор тихо спросил:
— Водар, ты здесь?
— Куда ж я от тебя денусь? — неохотно отозвался сайвок где-то справа.
— Хорошо, — успокоился юноша, — хоть вместе.
— Куда уж лучше, — съязвил сайвок. — Знаешь, как у нас говорят? «Кто к «горным» попадёт, тот навеки пропадёт».
— А кто эти «горные?»
— Сайвоки…
— Простые сайвоки?
— Да не простые, а горные сайвоки. Потому их так и зовут. — Водар тяжело вздохнул, представляя ужасные картины пыток и истязаний, в которых «горные» были большие умельцы.
— Может, — рассуждал вслух Чабор, — не такие уж они и лютые?
— Лютые, ты не сомневайся.
— Ну, — достаточно смело заявил юноша, — коли так, ведь и мы с тобой не лыком шиты.
— Гляньте, — хихикнул Водар. — Тоже мне герой сыскался. Да если каждый второй «горный» тебе в лоб по шелобану треснет, тебе на пять голов до смерти хватит…. Он ещё пыжится. Знал бы ты, куда мы попали. Хотя, конечно, Чаборушко, может быть, за твоим худым армяком я просто не рассмотрел богатырских плеч да мясистых рук. Сиди уж, вояка…
— Зря потешаешься, — пропустив мимо ушей колкости в свой адрес, спокойно ответил Чабор. — Раз меч оставили, может, ещё поживем, а?..
ЛАРЬ 2 "ВЕРШИНА" КЛУБОК 1
ЛАРЬ 2. ВЕРШИНА
КЛУБОК 1
— Пресветлый асур, к тебе дочь.
— Которая? — не отрываясь от бересты, присланной из Светлого города, спросил Вулкан.
За спиной Уступа, придверного стражника, появилась Божена. Она безцеремонно вытолкала застывшего у дверей молодца за порог и тут же плотно закрыла за ним дверь.
— Отец, — прозвенел медью её властный голос, — ты должен наказать Кратора.
Верховный Родомысл веров, чью голову никак не покидали тревожные вести, присланные из Свентограда, наконец оторвал взгляд от рядов чéрт[i]на бересте и удивлённо спросил:
— С чего это вдруг?
— Он назвал меня гусыней и выставил с кухни, как служанку.
Вулкан вскинул вверх брови:
— Ах, во-от ты о чём? А скажи-ка ты мне, дорогая моя дочь, что тебе было делать на дворцовой кухне? Она ещё смеет жаловаться. Это тебя бы мне впору наказать. Додуматься только…
— Отец, я просто хотела в День Воина устроить угощение к празднику, — начала оправдываться Божена.
— Угощение?! — вознегодовал асур. — Да вся кухня чуть ли не полдня всякие сладости выготавливала. Додуматься только, четникам[ii] — ватрушки да кренделя…! Конечно, Кратор рассердится. Что ж он за кметь[iii]асура, коли его войско не кормлено? Они ведь при такой кормежке от ветра в поле повалятся. Воину должно есть, пока есть, а в праздник ещё и пить, кому не бдить, а ты? ...Жаль, меня там, на кухне, не было, я бы тоже добавил тебе за старания…
— А что — не сдавалась асурова дочь, — скажешь, мама тебя в молодости сладостями не баловала?
— Так то меня, а то войско, — с напускной злостью ответил царь народа веров, где-то в глубине Души просто ухохатываясь над выходкой дочери.
— Пусть я не права, — наконец признала ошибку Божена, — но нельзя же, как служанку. Отец, я ведь…
— Хорошо, хорошо, — не дал ей договорить сердобольный родитель, — я поговорю с ним серьёзно и обстоятельно…
— А он ещё и позавчера меня обидел, этот медведь…
— Не хочу даже слушать, — отмахнулся асур. — Вот отдам тебя за него замуж, сразу помиритесь. …Только мне и дел осталось, как выслушивать подобное каждый день.