Оговорюсь, что Милдред попросила меня делать пометки на полях сказки о том, что я чувствовала в момент написания того или иного эпизода. Для моего нынешнего рассказа это не столь важно. Важно, что в результате моего сочинительства Милдред пришла к выводу, что сказка моя о щемящей нехватке любви, готовности повзрослеть и обрести душевную целостность. Вдобавок, узрев мою неспособность на тот момент делать что-нибудь для себя, просто так, дала задание по пути домой купить себе что-нибудь «не полезное, а приятное». Жила она в другом городке, и каждая встреча с ней превращалась в маленькое приключение.
Задание оказалось не простым. В свои тридцать три я жила заботами дочери, домашним хозяйством и служебными делами. Делать что-нибудь не обоснованное общественной пользой и нравственной моралью, просто так, мне решительно не представлялось возможным. Собрав волю в кулак, я зашла в магазинчик бижутерии. Большая печальная и растерянная я долго с непривычки расхаживала между стеллажей, увешанных разноцветными богатствами. Это было сложнее, чем выиграть конкурс педагогического мастерства в студенчестве. К этому не было совершенно никакой привычки. И вот наконец, я нашла его. Это был черно-розовый браслет с аметистом, сахарным кварцем и лунным камнем на тонкой черной плетеной веревке. Как я прочитала о нем позже: он нес энергию женственности, нежности и внутренней гармонии. Словом, купила я его, немного смущаясь молодой симпатичной продавщицы, которая, не желая того, всем своим естеством давала мне понять, что я ошиблась дверью и вход в овощную лавку за поворотом. Но дело было сделано. Я же супер-ответственная! Теперь меня охватило нетерпение рассказать при следующем визите Милдред какая я молодец и как я умею делать для себя всякие радости, просто так. Про то, чего это мне стоило, я рассказывать не собиралась, по старой привычке не отягощать никого своими трудностями и «надуманными» переживаниями. Каково было мое удивление, когда в следующей беседе Милдред даже не вспомнила об этом задании. Браслет красовался на моей руке. И мой «синдром отличницы» так и подмывал меня похвастаться своей героической заботой о себе.
Немного позже я поняла, что это был первый, возможно один из самых важных уроков, уважать свои желания и чувства, радовать себя мелочами, не ждать ничьего одобрения. Стоит только начать.
Дома меня ждали мама и моя прелестная маленькая Сью. Но после встречи с Милдред я решила закрепить результат и просто так зашла в бар по пути на вокзал. Не поймите меня неправильно, у меня было прекрасное детство. Среднестатистическое. Любящие родители и заботливая бабушка. Но, видимо, их моральные принципы и установки совершенно были противоестественны моей природе. И если я теперь была решительно не довольна тем, что со мной происходит, значит шла я по чужой кривой дорожке.
Так вот в баре, осмелев, я заняла одна столик на четверых, рядом с маленькой сценой, где играл саксофонист. Был день, но складывалось полное ощущение томной чарующей ночи в Сингапурском порту. И вот в четыре часа дня я, не сомневаясь, заказала бокал мартини со льдом. Я помню этот бокал на слегка изогнутой ножке. И вот теперь мне предстоит учиться жить заново. Как младенцу пытаясь идти на слабеньких ножках, неуверенно, падая и поднимаясь. Всё непривычно и неизведанно. Теперь у меня была Я. И наше знакомство только начиналось.
Тем временем наше общение с Лорейн продолжалось. Она деликатно интересовалась моими успехами в попытке познать себя и обрести внутреннюю гармонию. Не знаю, что на тот момент происходило в жизни самой Лорейн. Не берусь судить. Замечу только, что имея детей и мужа ее гнало какое-то чувство неудовлетворенности и жажда новых впечатлений. Во мне, только что открывшейся миру она видела возможность за компанию прочувствовать что-то новое, искомое и несуществующее в ее привычном семейном мирке. Но рассказ не о Лорейн.
Как я уже и намекнула попытка жить по-новому выглядела в моем исполнении очень неуклюже и даже комично. Я всячески пыжилась обрести чувство собственной значимости и выглядело это очень нарочито и напоминало больше заносчивость и высокомерие. Думаю, все помнят то, как малыш учится есть с ложки. Кашей забрызгано всё: и лицо, и руки и кухня и все, кто попал под артобстрел. Так и я. Норовила всех ненароком забрызгать своими попытками любить себя круглосуточно. И еще. Я начала слышать свои эмоции и чувства. Чуть что – рыдала. Слишком долго этот кран был перекрыт.
По поводу бывшего мужа, отца Сью, меня всё еще мучали фантомные боли. И внутренние диалоги с ним все еще имели место. В последний сеанс у Милдред она сняла с меня это мучительное бремя быть верной женой, уже не будучи в отношениях. Она не давала советов и прямых инструкций, но дала понять, что я свободна и имею право выстраивать новую жизнь. И, видимо, мне требовалось это разрешение.
С Лорейн мы по-прежнему после работы в выходные могли заскочить в местный клуб, потрещать, посмеяться, опрокинуть стаканчик.
Любая грамотная терапия не рекомендательна. Не нацелена на быстрый зримый результат. Как цветение розы весной, так и осмысление – это процесс неспешный, естественный и планомерный.
Спустя пару месяцев после целительного общения с Милдред я немного ослабила поводья. Пыталась жить расслабленно, ощущая вкус каждого мгновения. Но оптика моя за долгое время изрядно затуманилась. И зрение было весьма избирательно. Через пелену каждодневных забот и материнских обязанностей я напрочь разучилась опознавать очертания мужских особей. И вот настал день икс.
Мы сидели с Лорейн за стойкой местного бара. А я напомню, что Лорейн очаровательна и весела. И к нам приблизились две мужские фигуры. Представились некими логистами из транспортной компании, сказав, что прибыли в наш город по долгу службы, да решили скоротать вечерок в приятной компании. Лорейн, имея талант закоммуницировать даже с камнем быстро погрузила нашу компанию в атмосферу доверия и легкой праздности. Я на тот момент имела прочный статус ученика и ассистента в таких тонких вопросах. Поэтому старалась не встревать, дабы не разрушить звенящую поэзию наклевывающегося командировочного романа. Наблюдала. Получала удовольствие от невыносимой легкости бытия.
Мой первый брак изрядно подпортило мое впечатление о мужской братии. И я имела обыкновение упражняться в остроумии, находясь в мужской компании. Как метко выразился однажды один мой приятель «неустанно мерялась с ними письками». Что было не далеко от истины. Поэтому пока мы общались в баре – все было гомерично весело. За словом в карман я никогда не лезла, и это мое свойство на первых парах многих завораживало и приковывало. Я была все еще дамой курпускулентной, поэтому, не сговариваясь, силы распределились так: Лорейн больше общалась с молодым симпатичным стажером, мне же был уготован зрелый лысеющий дядька, явно обремененный семейными обязательствами. Всё из эпитетов ему приписанных мне претило как вместе, так и по отдельности. Но навык брать для себя все самое лучшее еще не забрезжил даже на горизонте моей жизни, поэтому признав в такой расстановке сил долю справедливости я смирилась с таким сценарием общения.
Слово за слово, наши кавалеры предложили продолжить разговор в их номере. Я была на тот момент свободной взрослой девочкой и не было причин отказывать. Как я поняла позже была только одна очень веская причина отказаться – парни были не огонь. Любящей себя женщине этого вполне достаточно, чтобы отказаться от дальнейшей дегустации. Но это были мои университеты. И вот мы уже хохочем в их номере. Забыла сказать, что помимо решительности присущей мне с рождения я была еще по-детски наивна и ранима.
Разговоры затянулись. Молодой стажер засобирался в свой номер. Лорейн, почувствовав себя третьей лишней ушла домой. Я осталась наедине с несимпатичным мне собеседником. Не буду мучать долго вас подробностями. Не трудно догадаться, что оставшись наедине со мной, мужчина начал форсировать события. Каково было его разочарование (удивление здесь явно более слабое сравнение) и возмущение, когда оставшись с ним один на один, я будто превратилась в маленькую беспомощную девочку. Все его попытки ласкать и заговаривать меня оказывали кардинально противоположный эффект. Наконец я не выдержала и разрыдалась ему в плечо. Бормотала что-то про старые обиды и свое хрупкое сердце. В общем, пришлось бежать. И в след я не услышала слов утешения, как вы догадываетесь. Мужчина был посрамлен и отвергнут. Вдогонку мне прилетела пара нелицеприятных эпитетов. Мои чувства не входили в его планы. И бежала я ночью через весь город, как раненая бегемотиха.
После этой неудачной попытки открыться я погрузилась во тьму. Был великий соблазн замкнуться, отрешиться, спрятаться и исчезнуть. Но теперь я уже вооружилась чутким радаром на внутренние изменения. Так легко в этот раз я решила не сдаваться. Теперь у меня появилось ощущение, что неудача во взаимоотношениях не обрушивает железный занавес, и другая, разнообразная и наполненная жизнь не перестает существовать.
Лето того года выдалось необычайно насыщенным. За долгое время не припомню я такой событийности. Мы ходили с Лорейн и нашими детьми на реку. Ездили в соседний городок повидать ее подругу юности. Встречались с университетскими друзьями, так как альма матер, тоже, как оказалось, нас роднила. Первый раз за долгое время мы посетили стоящую постановку в столичном театре. Посетили масштабный круглый стол, имея возможность познакомится с профессиональным опытом зарубежных коллег. Жили в прекрасных гостиницах, наслаждаясь вечерними прогулками и яствами столичных ресторанчиков.
Про символы. В одну из служебных поездок мы остановились в чудесном хостеле. В самом центре столицы. Кто-то, видимо бывший постоялец, оставил на прикроватном столике книгу Питера Курта «Айседора. Неистовый танец жизни». Сейчас не про книгу. Кому ведомо, что там? О чем она? Но сам образ. Женщина, порхающая по жизни танцуя. «Это про меня» – хотелось изо всех сил мне тогда думать.
В августе после обещанного мной Сью посещения цирка мы с Лорейн и вовсе отправились в пятидневный морской круиз. Одним словом, моя жизнь перестала напоминать хождения мула по кругу. Пелена с глаз пала. И хоть на этот необъятный мир смотрела столь же необъятная дама, она видела цвета, чувствовала запахи и улыбалась!
Наступила осень. Время отпусков закончилось. Мы снова встретились с Лорейн в обстановке офисного протокола.
Отсроченный эффект терапии дал щелчок и мне захотелось поменять распорядок дня и образ жизни. Звучит пафосно и глобально, но на деле это выглядело так. Поскольку я работала секретарем, я практически постоянно была на связи со всеми членами коллектива. Надо заметить это изрядно психологически изматывает. Коллеги имели обыкновение проводить обеденный перерыв в местной чаевне, и таким образом, формальное общение рисковало стать навязчиво неформальным. Уже давно я подсознательно чувствовала пагубность этих «посиделок», с попытками «залезть под кожу поглубже», выведать что-то из моей частной жизни. Не из беспокойства обо мне, забавы ради. Не все ли равно о чем судачить за обедом? Мне категорически не хотелось стать поводом для этих бесконечных сотрясаний воздуха. И вот мой решительный шаг. Свой обед я стала проводить дома. В тишине или под легкую музыку. Перестала лениться и есть, что под руку подвернется. С любовью накануне готовила себе что-нибудь вкусное. Придя домой в перерыв мне оставалось разогреть приготовленное и вкусить. Важность обстановки, в которой человек принимает пищу трудно переоценить. Вспомните хотя бы булгаковского профессора Преображенского.
Результат не заставил себя ждать. После полутора месяцев таких спокойных и упоительных обедов я похорошела, постройнела и стала заметно спокойнее. К тому же от офиса до дома была еще и прогулка в полчаса туда-обратно. С музыкой. Это было невероятно приятное завоевание в моей новой жизни!
Коллеги не могли не заметить метаморфозы. И как это часто бывает, наши попытки измениться делают нас неудобными, непривычными. Тот, кто не проникнут к вам искренней симпатией редко может принять такие перемены. Меньше всего мне хотелось бы сейчас пускаться в рассуждения о мотивах моих коллег и начальников. Но факт остается фактом, начались попытки моей когнитивной коррекции с их стороны. Проще говоря, административные взыскания. Не нравился сам факт моей попытки обрести независимость. Я реже была в поле зрения в неформальном общении. Контроль надо мной стремительно утрачивался. Ну какому авторитарному руководителю это понравится?
Меж тем мой вес таял. Прежние одежки обвисали. К тому же я, за время декрета, в принципе отвыкла замечать свое тело. Почти три года впереди меня была коляска Сью, броня, скрывающая меня от мира и мир от меня. Помните эпизод в моей любимой сказке «Алиса в стране чудес»:
– Прощайте, мои бедные ножки! – крикнула она им. – Увидимся ли мы с вами когда-нибудь опять?
А теперь я шла гордо и легко. Любовалась своими прекрасными ножками. И впереди не было забрала, я была открыта навстречу всему новому.
И тут назрела новая приятная задача. Мне нечего надеть? Это было упоительное время интернет-покупок. Не было времени уезжать в крупные торговые центры. И было придумано развлечение онлайн-шопингом. Как выяснилось позже и этот этап в моей жизни не был случайным. Я по-прежнему жила вместе с дочерью. Не имела отношений. Мир мужчин был, по-прежнему, для меня недосягаем. Шоппинг – чудесная сублимация свиданий. Сначала часами просматриваешь каталоги, выбираешь. Потом присваиваешь, кладешь в корзинку. И самый чарующий момент – ожидание встречи с тряпочкой и примерка. Почти полгода я жила в ощущении возникшей во мне внешней привлекательности и оборачивании себя в разноцветные маленькие лоскуточки. Рацион питания был до омерзения ЗОЖ, а стало быть, сил на алкоголь и увеселения по выходным попросту не оставалось. С Лорейн мы стали видеться реже.
Я мало говорю про Сью. Это мой желанный ребенок. Моя девочка. Родила я ее в двадцать восемь лет. И на тот момент мое желание стать родителем было более чем осознанное. Сама я росла в многодетной семье, и забота о младших воспринималась мной как само собой разумеющееся. История с отцом Сью была обречена, как стало мне понятно теперь. Но к счастью, у меня была Сью. Не хочется сильно углубляться в рассуждения о том, какая я мать. Могу твердо сказать, что моя любовь к детям безусловна и безгранична. Не удивляйтесь, что в моем повествовании почти ничего не будет рассказано о моей малышке. Но знайте, что это моя отдельная песня, сокровенная любовь, хранящаяся глубоко в сердце.
Пока я была занята своей внешностью и жизненным переустройством у Сью обнаружился неприятный диагноз, связанный с затруднением в дыхании. К счастью, все решалось путем операции в клинике соседнего городка. Что мы незамедлительно и проделали. Полежав с моей малышкой в больнице, я немного очухалась и вспомнила о том, что есть вещи поважнее шопинга и презентабельной внешности. Словом, все обошлось, и мы вернулись домой!
С Лорейн мы теперь виделись редко, но продуктивно. Посетили суперинтересную столичную конференцию. Попутно с приобретением нарядов я неожиданно открыла для себя мир мейкапа. С удовольствием стала играть и в эти девочкины радости. А после новогодних праздников мы и вовсе с Лорейн собрались лететь на юг Европы. За полгода моей внутренней и внешней инвентаризации мы изрядно друг по другу соскучились.
Старый европейский городок в Рождество. Что может быть прекраснее?!
Поскольку повествование мое далеко от концепции тревел-блоггинга, не буду утруждать вас подробностями нашего путешествия. А скажу, что важного произошло для меня в этой поездке. Думаю, если вы все еще читаете мой рассказ, значит вы хоть немного узнаете себя в происходящем нарративе. А значит вам знакомы мысли «я не красивая», «я не достойна этого», «это не для меня» и тому подобный токсичный мусор, засоряющий нашу голову. Так вот вы помните, как мы с Лорейн «поделили» кавалеров в том растриклятом баре. Лорейн – мужчина подстать ей, а мне – что останется.
В Европе случилось чудо! Мы шли по сказочной рождественской улочке и нас остановил мужчина с какой-то затрапезной просьбой. Он сумбурно изъяснялся, и явно не преследовал цели найти ответ на свой вопрос и удалиться. Он наслаждался нашим общением. И! О ужас! Пожирал меня глазами! Не мог отвести взгляда. И это совсем не важно, как он выглядел. Я чувствовала его тотальное внимание ко мне и нежелание прекращать этот упоительный миг. И первый раз, что было для меня неожиданным, я почувствовала напряжение подруги. Аллилуйя! Мы поменялись местами! Еще через пять минут она разнервничалась и стала меня торопить: