Еще хорошо включать внутреннего «мудрого Соломона», который будет напоминать, что «все пройдет». Мне с Пашей этого понимания очень не хватало. А с Мишей, как «опытная мать», я неоднократно поддерживала себя этим знанием: и когда он беспокойно спал, и когда я устала от грудного вскармливания, и когда он болел и не слезал с рук, и еще много раз.
Очень-очень помогает, когда у тебя есть подруга-«старшая мать». Если она готова делиться собственной историей несовершенного материнства, рассказами «и у меня так было, и я это пережила, и дети остались живы» – это огромная поддержка. (Не могу тут не передать привет и признание в любви своим «старшим матерям»).
Ну а если усталость уже так сильно накоплена, что даже нет сил самостоятельно позаботиться о себе, помощи близких или нет, или недостаточно, – возможно, потребуется помощь врача или психолога.
А вот теперь самое интересное. Чаще всего в практике я сталкиваюсь с тем, что простые советы не работают. Ну невозможно вот так взять и начать заботиться о себе, когда надо ж о детях заботиться, «все лучшее детям» и «я мать – я должна». Материнство, конечно, очень у нас в стране ассоциируется с героизмом (и даже с мазохизмом).
Все-таки я уверена, что фактор номер один в эмоциональном выгорании – это стремление к идеальному материнству, к тому, чтобы дать детям все. И это отнимает огромное количество жизненных сил.
А детям не нужно «все», им нужно «достаточно». Им не нужна «идеальная мать», нужна «достаточно хорошая». Такая, у которой есть силы, а не которая в итоге дойдет до эмоционального выгорания, заболеет или потеряет вкус к жизни.
Есть еще, кстати, печальный вариант, к чему может привести хроническая усталость и эмоциональное выгорание. Устав от погони за недостижимым «идеалом», от постоянного недовольства собой, психика защищается тем, что ощущение «плохости» переносится на ребенка. То есть уже не я «плохая мать», а ребенок такой. И не мне надо стараться, а его заставить измениться «к лучшему». Вот если бы он, засранец, был бы другим, вел бы себя по-другому, тогда б я не раздражалась, конечно, не орала и не «пилила» его.
К сожалению, родители, которые живут в таком ощущении – «мой ребенок плохой (ленивый, глупый, врун и т. п.), поэтому я могу с ним себя вести так, как веду» – имеют гораздо меньше шансов на изменение ситуации, чем родители, которые переживают собственную «плохость» через вину и другие малоприятные чувства.
Катя, то есть можно сказать, что вот эти мои чувства разочарованности и вины помогают мне прервать эту историю? Получается, хорошо, что для меня все это не стало нормой?Именно. Ведь если ты чувствуешь, что во всем виноват ребенок, то ты будешь его и исправлять. А он будет сопротивляться этому, потому что его-то потребность быть принятым таким, какой он есть. И войне этой не будет конца, и минимальная цена в ней – испорченные отношения между вами.
А вина за собственные действия позволяет тебе понять еще раз, что для тебя неправильно. И искать пути сделать все-таки как-то по-другому. Разочарование тоже помогает понять, что да, ты не соответствуешь собственному идеалу матери. И возможно, пересмотреть этот недостижимый идеал.
Хотя бывает вина вредная и чрезмерная, и разочарование может не вести к исправлениям. Так происходит, например, когда идеал не пересматривается.
Подожди, ну а может, все-таки они специально меня доводят? Видят же, что я нервничаю, а они драться начинают, клянчить конфеты и шоколадки, делают дома погром, выливают на себя суп и все в таком духе. Ощущение, что дети прямо «подыгрывают» мне – нарочно становятся такими гаденышами.Ха. Ты сейчас удивишься, но они это делают специально. Не осознанно, но с определенной целью. Детям очень надо убедиться в твоей надежности, что ты точно можешь быть им опорой. И когда ты начинаешь нервничать, дети тоже, не понимая, что происходит, начинают волноваться: Мама вообще в доступе? Она взрослая? Справляется? Мы можем на нее рассчитывать? Наша связь в порядке?
Дети проверяют именно это своим «плохим поведением». Они не делают это, чтобы взбесить тебя. Никакого биологического и психологического резона у детей бесить своих родителей нет.
Слава богу <i>(смеются).</i>А как быть в стрессовых ситуациях, когда ну невозможно сдержаться, чтобы не наорать?Недавно я летела с детьми на самолете без мужа. Я боюсь летать, это для меня всегда большой стресс. А тут с двумя детьми, 4,5 часа и без всякой помощи. Самолет попал в турбулентность, мне физически стало очень плохо, не у кого попросить поддержки, я стараюсь делать вид, что со мной все нормально, чтобы детям не передался мой страх. Но дети в это время роняют еду из лотков, рыбная котлета сына летит на дочку, рис рассыпается по креслу, я готова взорваться от напряжения!Впереди меня ряд занимает семья с детьми, и я слышу, как мама грубо кричит на детей. Мне больно это слышать самой и внутренне я ее осуждаю: «Хочешь конфету?» – «Да, мама!» – «Тогда спи! Проснешься, будет конфета» – «Но я не хочу спать!» – «Спи, я сказала!» – «Зачем?» – «За мясом!»Я ошарашена и в то же время почему-то сама начинаю орать на своих детей: «Господи, как вы меня достали! Я не полечу с вами на самолете никогда! Посмотри, что ты творишь! Собирай это сам! Ну что мне делать?»Та женщина в ряду впереди как будто мое отражение. Это так горько, стыдно и противно осознавать, но сделать я тогда ничего не могла.Эта ситуация не связана с кризисом, не связана с накопленной усталостью, но связана со стрессом, с повышенной для тебя сложностью. Но, как и в предыдущих ситуациях, тебе самой в первую очередь тогда нужна была помощь. И важно знать для себя те ситуации, которые для тебя стрессовые и отнимают у тебя больше сил.
Когда ты знаешь, например, что перелет для тебя нервное мероприятие, ты можешь организовать себе помощь. Внешняя помощь не всегда возможна, но можно внутренне себя поддержать, сказать себе: «Сегодня тебе предстоит тяжелое дело – полет на самолете, да еще и с детьми. Знаю, как тебе это сложно дается. Жалко, что так получается. Но что делать. Ты справишься». Как-то так. Тогда, во-первых, волнение снижается, во-вторых, внимательней становишься к любому нарастающему напряжению.
Я помню, когда Паша пошел в детский сад, для меня мучительно было рано вставать и собирать его. Надо было не опаздывать, все делать быстро, а утром мне особенно тяжело. Я пребывала в постоянном раздражении с утра, подгоняла Пашу, сборы превращались в какой-то локальный ад.
Я винила себя за то, что не могу лечь раньше, что не могу встать раньше, что не могу быстро собраться, и так далее. Все это продолжалось до тех пор, пока я не пожалела себя. Я сказала себе: «Мусечка моя, так тебе тяжело вставать рано!» И все! Просто признала, что мне тяжело, и посочувствовала себе. И это сняло напряжение, и раздражение тоже ушло.
И еще можно говорить детям про то, что вот сейчас такая ситуация, когда я обычно сильнее волнуюсь. И могу вдруг что-то сказать неприятное или накричать. Но вообще я их люблю. И хоть волнуюсь, но в целом справляюсь и все та же взрослая мама.
Это тоже снимает напряжение. Только не надо перекладывать на них ответственность за свой срыв. Даже после предупреждения о том, что тебе тяжелее, чем обычно, они не обязаны «хорошо себя вести» и «не нервировать мамочку».
Когда мы приземлились, я сказала Эрику, что мне было тяжело с ними весь день в дороге, у нас задержался рейс, мы с утра измотаны, и я сожалею, что сорвалась на него. Эти мои слова как-то компенсировали весь тот ужас, который я причинила своим детям?Да, Маша, возьму на себя смелость отпустить твои «грехи». Ужас, та самая «психологическая травма», которой многие хорошие родители боятся, происходит не тогда, когда на детей орут или ругают их. Хотя ничего хорошего в крике и ругани нет, они пугают детей, особенно маленьких.
Ужас получается тогда, когда у ребенка нет выхода из такой ситуации. Например, на него постоянно орут и критикуют его или бьют, не дай Бог, и он никак не может остановить это. Он не только не может изменить ситуацию, но и не может выразить обиду, страх, злость, горечь от невозможности что-то поменять. Не может получить сочувствие.
И это тупик: ни прекратить родительское насилие, ни эмоционально пережить боль в поддерживающих условиях ребенок не может. И выход для него – «заморозить» чувства, перестать чувствовать. И это и есть то, что называют «психологической травмой».
А если срывы не стали нормой, если помимо них в отношениях есть тепло и поддержка, если родители могут выразить свое сожаление, если они могут помочь выразить ребенку чувства, которые у него есть по поводу сделанного родителями, – то такая ситуация для ребенка мало того, что не будет травмой, но и будет важным для его развития эмоциональным опытом.
Когда дети раздражают
Не знаю, что делать. Нормально ли это? Меня раздражают некоторые привычки моего сына. Например, его дикция. Иногда Эрик начинает говорить как-то шепеляво, как будто изображает малыша, хотя ему уже 8 лет. Особенно когда к нему обращаются взрослые малознакомые люди. Неужели нельзя нормально ответить на их вопросы? Мне иногда приходится «переводить» его еле слышные слова. В обычной обстановке он говорит четко и понятно.Или вот, например, нас с мужем обоих ужасно бесит, что Эрик заправляет брюки в носки и так ходит целый день в школе. Сто раз ему напоминали вытаскивать носки из штанов. Он так делает, чтобы брюки не задирались в зимних сапогах – какая-то из детского сада осталась привычка. И пальцы! Пальцы постоянно ковыряет, там живого места не осталось уже.А что это означает для тебя? То, что Эрик тихо говорит и шепелявит или что штаны заправляет и пальцы ковыряет. Какой он в твоих глазах тогда? И какая ты в своих глазах, если он такой?
Мне кажется, что это видят все остальные и складывают по этим привычкам мнение о моем прекрасном сыне. Они ведь не знают, что он на самом деле не такой. Говорит он четко, а штаны – ну, это он сам так придумал, мы с Женей штаны в носки не заправляем, и семья у нас симпатичная.Возможно, думают про Эрика, что он странный какой-то или еще как-то. Его это самого волнует?
Не думаю. Он ни разу не говорил, что его беспокоят штаны в носках и расковыренные пальцы на руках. Ему все ок.То есть это твое беспокойство? Что, если люди будут думать про твоего сына, что он какой-то «не такой»? Что с тобой тогда?
Да, что он странный какой-то, невзрослый, и все дети в его возрасте нормально отвечают на вопросы взрослых и идут на контакт.И когда кто-то думает про твоего сына так, что с тобой? Тебе это как?
Неприятно. Как будто сейчас все про нас всех все решат, поставят на нас клеймо.Страшно? Стыдно? Оценят плохо? Клеймо – это вообще какой-то знак изгоя.
Да. У всех же все нормально, дети нормальные.Как будто эти все особенности поведения Эрика делают тебя уязвимой для внешней оценки, ты пугаешься, что решат, что вы-то все ненормальные.
Да, как будто я сама теряю свою силу и уверенность.Как будто это ты становишься маленькой, «странной», «ненормальной», стыдной какой-то.
Я скажу два слова про Эрика, а потом вернусь к твоим ощущениям. Вообще, то, что Эрик так разговаривает с малознакомыми взрослыми, показывает только то, что они ему чужие и он их стесняется. Стеснение – это нормальный защитный механизм, охраняющий наши привязанности. Со своими мы расслаблены, с чужими – можем стесняться.
Про брюки и носки – это вопрос границ. Если его одежда – его «территория», то хоть в трусы пусть носки заправляет. Но, судя по твоей сильной реакции, ты тут с Эриком не разделяешься, и поэтому это и «твои» носки тоже.
Про обгрызенные ногти и любые другие подобные «детские неврозы». Это может быть проявлением какой-то тревоги, или подавленной злости, или еще чего-то, что ребенок не может пережить по-другому. Тут и генетика влияет, и тип нервной системы, и реакция родителей. Как-то поправлять это, делать про это замечания – бессмысленно. Если бы ребенок мог справляться с чувствами по-другому, он бы справлялся. В случае таких детских реакций родителям требуется особенная выдержка и работа над собой, чтобы не трогать и не дергать лишний раз ребенка.
Но давай вернемся к твоим реакциям. Ты начала с того, что тебя раздражает что-то в Эрике, и когда я стала расспрашивать – пришла к тому, что его поведение сталкивает тебя с уязвимостью перед оценкой окружающих, с собственной неуверенностью и бессилием. Я предположила, что тут есть еще и стыд.
И я по себе это хорошо знаю, и знаю, что это очень частая ситуация – подмена собственного стыда, неуверенности, бессилия злостью на ребенка.
Меня еще очень волновало на прогулках на детских площадках «а что подумают люди?». Но признаться себе в этом было очень сложно. Это очень пересекается с нашим разговором про «защиту» от других людей – тут всплывает ощущение подросткового протеста против родителей. Как будто я тут подросток, а остальные на площадке родители против меня. Какая ерунда все-таки живет внутри нас!Да, это очень, на мой взгляд, распространенная у нас в обществе тема – страх того, что подумают люди, и стыд за то, что я не такой. В частности, не такой родитель. И от этого и сравнения, и родительская конкуренция, и страх, что ребенок будет недостаточно хорош. Это ведь значит, что я буду недостаточно хорошим родителем. И это все увидят и осудят. И будет стыдно, и будет страшно. И тогда, конечно, тоже в ребенке многое раздражает. Он же, гад такой, прямо выдает всем своим поведением мое родительское несовершенство.
Стыд – это наиболее частое чувство, от которого мы бежим. Ощущение собственной плохости настолько невыносимо, что лучше перекинуть его на кого-то. Кто здесь? А, ребенок! Так это из-за него я чувствую себя плохой?! Ну и все, ребенок раздражает, и надо срочно его исправить.
Что делать с этим стыдом, который возникает в моменты, когда хочется вмешаться в жизнь ребенка просто из-за того, «что подумают» обо мне или «выяснится» другими людьми, какая я ужасная мать?Да много вариантов есть. Если вокруг люди, и люди на самом деле (а не только в нашем воображении) стыдят или какие-то непрошеные оценки выдают, то, мне кажется, важно как-то выйти из этой стыдящей ситуации.
Если есть силы, то прервать «воспитательный процесс», поставить границу. Вербально как-то оградиться от вмешательства. Если сил нет, страшно что-то говорить в ответ – то просто уйти или еще каким-то образом прервать этот «народный суд», хотя бы внутри себя оградиться.
Ведь что происходит с ребенком, когда он что-то делает для себя интересное, а его резко обрывают стыжением, окриком, нотацией и т. д.? Ему больно, обидно и страшно. И он в полной растерянности и недоумении от того, что произошло, что он сделал не так, чем он плох?
И когда стыдят нашего ребенка, часто внутри нас самих тоже активизируется такой «ребенок», которому обидно, страшно и больно, и он тоже не понимает, чем же он плох и как же стать хорошим.