ли принять эту тяжесть, если можно выиграть при этом города и области?
Говоря о вспомогательном войске, Макиавелли также упоминает и о швейцарцах,
состоящих на французской службе. Бесспорно, что французы с их помошью выиграли
многие битвы, и если бы Франция отказала швейцарцам и немцам, у нее состоящим на
службе, то войска ее из-за этого могли бы оказаться приведенными в негодность.
На этом достаточно говорить об этих заблуждениях Макиавелли, теперь я намерен
исследовать заблуждения, связанные с его учением о нравах. Примеры, о которых говорит
Макиавелли государям таковы, что не только здравый рассудок, но и здравую науку об
управлении они вводят в заблуждение. Он вспоминает Гиерона, который решил, что
равным образом опасно и иметь вспомогательное войско, и отказывать ему от службы, и
поэтому повелел изрубить наемников в куски. Ведь такого рода дела бывают противны
всякому, читающему о них в историях. И всякий чувствует великое негодование и
омерзение, если он увидит эти примеры в книге, предназначенной в наставление
государям.
Однако, что касается государей, которым провидение определило, управлять
человеческими судьбами, то это омерзение своиственно им в меньшей степени, — по мере
того, как они перестают его бояться. Поэтому тем, кто предопределен управлять
человеческими судьбами, надлежит искоренять злоупотребление неограниченной
властью. В Европе мало таких государей, которые были бы расположены к злодеянию
Гиерона Сиракузского, поскольку им вспомогательное войско не опасно, так как
собственных солдат у них больше.
Я не считаю, что описание этих древних времен является подлинным, но если
справедливо то, что они повествуют о Гиероне II Сиракузском, то я бы никому не
советовал следовать этому примеру. Говорят о нем, что он, во время сражения против
мамертинцев, разделил армию свою на две части, из которых одна состояла из
вспомогательного войска, а другая из жителей государства. Первых он позволил
уничтожить всех до одного, чтобы одержать с помощью других победу. Если бы
император Леопольд в войну 1701 года таким же образом принес жертву англичан; то
было ли бы это безопасным средством победить Францию? Мне кажется, что было бы
45 Англия в 1713 г. заключила с Францией Утрехтский мир, выйдя из союза с германским
императором. В результате инициатива в войне вновь перешла на сторону французов.
46 То есть Петр I, Август II и Фредерик IV (король Дании).
47 Суть аллегории состояла в том, что доспехи Саула не подошли Давиду по размеру, и он
предпочел драться с Голиафом без них.
бесчеловечно, или было бы чрезвычайно опасной глупостью, как если бы отрубить себе
левую руку, чтобы удобнее было сразиться правой.
ГЛАВА XIV. СЛЕДУЕТ ЛИ ГОСУДАРЮ ПОМЫШЛЯТЬ ТОЛЬКО О ВОЙНЕ.
ОТВЛЕЧЕНИЕ, СВЯЗАННОЕ С РАССУЖДЕНИЕМ ОБ ОХОТЕ.
Всем людям, состоящим на военной службе свойственна педантичность, имеющая
основание в избыточном рвении в службе. Каждый солдат становится педантом, если он
очень большое внимание уделяет мелочам. Если же он превозносит это свое рвение, то он
уподобляется Дон Кихоту. Макиавелли своим энтузиазмом подвергает своего государя
опасности быть посмешищем в глазах света. Уделяя чересчур большое внимание
военному делу, он требует, чтобы государь был только солдатом. Таким образом он
превращает того в Дон Кихота, воображение которого наполнено одними только ратными
подвигами, крепостями, укреплениями, атаками, линиями и нападениями. Государь
исполняет свой долг лишь наполовину, если он помышляет только об одной войне.
Несправедливо суждение, что государю ни кем другим надлежит быть, кроме как
солдатом. В первой главе я упомянул, что государи являются судьями, что генералами они
становятся под действиям обстоятельств. Что же касается государя Макиавелли, то он
напоминает мне богов Гомера, которые никогда не изображаются справедливыми. О них
всегда повествуют, как о сильных и могущественных. Макиавелли ничего не зная о
началах правосудия, являет нам только насилие и корыстолюбие, забавляя нас одними
лишь низкими идеями, и его ограниченный разум способен понять только те вещи,
которые связаны с наукой управления, приемлемой малыми государями. Лодовико
Сфорца, например, имел причину думать об одной только войне потому, что он у других
все отнимал беззаконно.
Макиавелли, который в иных местах своего произведения демонстрирует силу
своего пера, здесь выглядит очень слабым автором. Каких доводов он только не
использует для восхваления охоты! Он думает, что государи таким образом могут узнать
многое об управлении своим государством. Итак, если бы французский король, или
другий какой государь, захотел узнать свои земли, то ему надлежало бы все время
заниматься охотой.
Я прошу позволения у читателя сделать некоторое отступление, чтобы
обстоятельнее поговорить об этом предмете, потому, что это увеселение повсеместно в
почете у дворян и королей, а особенно в Германии. В сявзи с этим, мне кажется, что
данная тема заслуживает того, чтобы ее обсудить более подробно.
Охота относится к тому типу увеселений, которые, приводя тело в движение, не
исправляют человеческого разума. Она воспламеняет жадность при преследовании зверя,
и бесчеловечное удовольствие при его умервщлении, оставляя при этом дух диким и
непросвещенным. На это охотники мне возразят, что я, мол, слишком строго взираю на их
увеселение, и сужу о нем, подобно ораторам, которые, проповедуя на кафедрах
стремились к тому, чтобы избежать противоречий, и все выводы к которым они таким
образом приходили, почитали за истину. Однако я не намерен им уподобляться и
постараюсь использовать только те доводы, которые сами охотники приводят в пользу
этого занятия.
Во-первых, они скажут, что охота самое благороднейшее и самое древнейшее из
увеселений смертных, что и патриархи, и самые величайшие мужи были охотниками, и
что во время охоты люди совершают над зверем то, чего удостоился от Бога по праву еще
наш прародитель Адам.
Однако не все то считается благом, что берет свое начало в древности, а тем более
то, что способствует возвышению человека сверх меры, Но что великие мужи всегда и
везде занимались охотой, с тем я согласен. Они имели свои пороки и слабости. Однако мы
намерены следовать им только в том, что они оставили после себя важного, но никак не в
том, в чем отразились их слабости. Впрочем, то, что патриархи упражнялись в охоте, так
же истинно. Однако истинно и то, что они женились на своих сестрах, и что в их времена
весьма было распространено многоженство. Следует сделать особое примечание о тех, кто
целенаправленно упражняется в охотничьем искусстве. Времена, в которые жили
патриархи, были нелепы и безрассудны, и люди, пребывающие в праздности, не зная чем
заняться, проводили свое время на охоте. Против этого, опять мне возразят, что охота
является благороднейшим времяпровождением, поскольку легендарные герои также были
охотниками. Против этого возразить нечего, однако я говорю не об охоте в целом, но о
неумеренном увлечении ею, ибо то, что нас сегодня только увеселяет, в древности было
жизненной необходимостью.
Наши предки, не зная чем им заняться, проводили время на охоте, они тратили
многие часы, гоняясь в лесах за дикими зверьми, поскольку не имели ни разума, ни
способности проводить это время в разумной дружеской беседе. Но я спрашиваю, если
приведено сто примеров, то какому из них следовать? Следует ли при современном образе
жизни брать пример с более суровых времен и обычаев, не будет ли лучше сделать
просвещенные времена примером для последующих поколений? Я не намерен
исследовать того, получил ли Адам владычество над зверьми или нет; но только знаю, что
мы гораздо бесчеловечнее и хищнее самих зверей, и что мы это мнимое над ними
владычество осуществляем весьма жестоко. Если мы чем и превосходим животных, на
которых охотимся, то это наш разум. Но люди, которые полностью предались охоте, часто
наполняют свою голову лошадьми, собаками и разного рода зверьми. Они иногда бывают
такими грубиянами, что следует опасаться, как бы они подобным образом и по
отношению к людям не проявили бесчеловечность, раз они проявляют ее по отношению к
зверям. Ведь от этого они могут бриобрести привычку безжалостно мучить зверей и не
иметь никакого сострадания по к человеческим мукам.
Прилично ли такое удовольствие благородному сердцу? И достойно ли оно
мысляшего существа, каковым является человек?
Противо этого охотники могут возразить, что охота полезна для здоровья. Мы
видим из опыта, что те, кто увлекается охотой, доживают до глубокой старости, что такое
невинное увлечение как охотапристойна господам, поскольку охота прогоняет печаль и
являет собой некое подобие битвы. Я далек от того, чтобы отвергать это занятие как
способ закалить свое тело, однако следует заметить, что в избыточных занятиях такого
рода говорит о невоздержанности. Ни один князь не жил больше кардинала де Флери48 и
нынешнего папы49, однако оба не были охотниками. Прилично ли нам это
времяпровождение, если оно ничего не обещает, кроме долгой жизни? Дольше всего
живут монахи. Но стоит ли только из-за этого идти в монастырь?
Какой смысл от бесполезно прожитой жизни, даже они сравнима по длительности с
жизнью пророка Мафусаила? Мне кажется, что чем больше человек мыслит, чем больше
он совершает полезных дел, тем дольше живет он на свете.
Я согласен с тем, что охота представляет собой великолепное зрелище, а всему
великолепному место при дворах государей, но государь может и иными способами
доказывать свое великолепие. Более того, охота — это занятие, которое менее всего
приличествует государям, поскольку их величие составляют дела, которые совершаются
на благо подданых.
Если количество зверей умножилось и они портят поля земледельцев, то легко
можно было бы поручить егерям, чтобы они истребили их за деньги. Что же касается
монархов, то им ни в чем более не следует упражняться, кроме управления государством,
которое заключается в том, чтобы иметь сведения о своей стране и применять знания на
48 Кардинал де Флери (1653-1743) государственный министр, фактический глава внешней политики
в первые годы царствования Людовика XV.
49 Речь идет о папе Клименте XII (1730-40).
благо своего народа. Их обязанность состоит в том, чтобы учиться правильно мыслить, и
разумно вести свои дела.
Кроме того, следует отметить, что и охота не способствует и воспитанию великих
полководцев: Густав-Адольф, Тюренн50, Мальборо и Принц Евгений, которые были
славными мужами и военачальниками, не являлись охотниками. То же самое можно
сказать и о Цезаре, Александре и Сципионе.
Гораздо основательнее и разумнее упражнять свой разум в военной науке,
рассуждая о расположении дорог, местностей, нежели думать о тетеревах, гончих собаках,
оленях и прочих зверях.
Один великий князь, предпринявший свой второй поход в Венгрию, заблудившись
на охоте, едва избежал опасности попасть в плен туркам. Поэтому следует запретить
заниматься охотой в военное время, поскольку это занятие способствует многим
беспорядкам, когда армия находится на марше.
Таким образом, я заключаю, что государям простительно упражняться в охоте
тогда, когда делают они это для отвлечения от злых и печальных мыслей. Я, говоря об
этом, ни в коем случае не запрещаю находить в охоте увеселение, однако попечение
государством, приведение его в цветущее состояние, его защита, а также возможность
видеть плоды своей деятельности, вне всякого сомнения, является величайшим
удовольствием. Следовательно, несчастен тот, кто находит удовлетворение в ином.
ГЛАВА XVI. О ЩЕДРОСТИ И ЭКОНОМИИ ГОСУДАРЯ.
Пифидий и Алкаменид, два славнейших ваятели, высекли из камня статуи
Минервы, одну из которых афиняне желали поставить на воздвигнутом постаменте. Эти
статуи были выставлены публично, и из них Алкаменидова получила похвалу, о другой
же было сказано, что она сделана нехорошо. Пифидий, не опровергая народного
заблуждения, просил, чтобы афиняне поставили их вместе. Те сделали это, и статуя
Пифидия стал выглядеть лучше изваяния соперника. Скульптор приписал это счастливое
происшествие своему умению соизмерять размеры предметов на расстоянии. Ту же
пропорциональность необходимо соблюдать и в науке управления. Различие мест создает
различие в правилах, если бы кто-нибудь желал употреблять только одни правила, он сам
был бы причиной того, что они в некоторых случаях оказались бы ложными. Ибо, что
подходит для великого королевства, в малом государстве может принести вред.
Равно и щедроты, проистекающие от изобилия и распространяющиеся по всем
частям государства, приводят великую страну в цветущее состояние, поддерживают ее, и
умножают нужды богатых людей, чтобы тем самым обеспечить убогим работу и
пропитание.
Если бы неосторожный министр пришел к мысли прекратить такое расходование
средств в великом государстве, то из-за этого оно стало бы слабым и бессильным. В
противоположность этому подобоный расход средств угрожал бы падением малому
государству, деньги выходящие в большом количестве из казны, и не возвращающиеся в
нее принесли бы нежному государственному телу болезнь и затем уничтожили бы его.
Поэтому каждый министр должен взять за правило не смешивать малые государства с
большими. Однако Макиавелли, рассуждая об этом сделал большие ошибки.
Первая его ошибка состоит в том, что он слово «щедрость» употребляет в
неопределенном смысле. Он не отличает щедрости от расточительства. Государь, говорит
он, должен быть скуп, если намерен совершить нечто важное, но я, напротив, утверждаю,
что ему в этом случае стоит проявлять больше щедрости, и это соответствует
действительности.
50 Густав II Адольф — (1594-1632), король Швеции с 1611 г., из династии Ваза, великий
полководец. Тюренн Анри де Ла Тур д'Овернь (1611-1675) — виконт, маршал Франции (с 1660 г.), считается
образцовым поководцем XVII столетия.
Я не знаю ни одного такого героя, который, в самом деле, не был бы таковым.
Скупость означает, что ты говоришь своим подданым: «Не ожидай от меня ничего, я твои
заслуги всегда буду плохо вознаграждать». Это означает ни что иное, как упразднить
побуждение, которое каждому подданному свойственно от природы, а именно, — верно
служить своему государю.
Без сомнения никому, кроме экономного хозяина, нельзя быть щедрым. Только тот,
кто разумно управляет своим имуществом, может творить добро другим.
Известно, что большие издержки французского короля Франциска I51 стали
причиной его несчастья. Этот король был не щедр, но расточителен; когда же его
состояние стало незначительным, он стал он настолько скуп, что деньги предназначенные
на расходы двора, спрятал. Однако не следует иметь сокровища, которые лежат без
всякого обращения.
Если кто ничего больше не умеет, кроме накопления денег и закапывания их в
землю, то, кто бы он ни был: частное лицо, или король, он ведет себя глупо. Двор Медичи,
только потому стал господствовать над Флоренцией, поскольку великий Козимо52, отец
отечества, хотя и был купцом, был при этом весьма способен и щедр. Что касается
скупого, то дух его ничтожен; и я думаю, что кардинал фон Нец справедлив, когда