В своем интервью Карен Арнольд говорит: «По сути, мы награждаем высокими оценками за конформизм и готовность вписываться в систему». Многие отличники признаются, что не были самыми умными в классе, зато были самыми трудолюбивыми и усердными. Некоторые отмечали, что в их школе было важнее говорить то, что хочет услышать учитель, чем действительно знать материал. Большинство объектов исследования были классифицированы как карьеристы: они относились к получению хороших оценок как к своей работе, а не как к учебе.
Вторая причина связана с тем, как устроена система образования. Средняя школа поощряет общее развитие. За увлечения или специальные знания в какой-то области высокие оценки не ставятся. Однако в реальном мире все происходит наоборот. Вот что говорит о школьных отличниках Карен Арнольд: «Они всесторонне образованы, успешны в личной и профессиональной жизни, но никогда не посвящали себя какой-то узкой сфере деятельности, куда вкладывали бы всю энергию. Рецепт незаурядности обычно кроется не в этом».
Если вы хотите хорошо учиться, но больше всего любите математику, то не сможете изучать ее углубленно, иначе не получите отличный балл по истории и другим предметам. Так не станешь экспертом в узкой области. А ведь в конечном итоге почти все мы идем в профессии, где одна область знаний высоко поощряется, а все остальные не имеют особого значения.
Забавно, но Арнольд обнаружила, что интеллектуально одаренные ученики, которым действительно нравится учиться, в средней школе обычно плохо успевают. Они хотят сосредоточиться на том, что им интереснее всего, и достичь совершенного владения каким-то одним предметом, поэтому система школьного образования кажется им ограничивающей. Отличники же крайне прагматичны. Они следуют правилам и ставят отличные оценки выше навыков и глубокого понимания предметов.
Сильная сторона отличников – умение выполнять правила; а в школе правила очень четкие. В жизни обычно не так. Когда нет четкой инструкции и конкретного плана действий, отличники теряются и не понимают, что им делать.
Результаты исследования, проведенного преподавателем Гарвардского университета Шоном Эйкором, показывают, что прогнозировать будущий успех человека по его оценкам в колледже – это все равно что играть в кости. Анализ биографий почти 700 американских миллионеров показал, что их средний балл в колледже был 2,9.
Следование правилам не гарантирует оглушительного успеха; оно лишь позволяет избегать крайностей – как положительных, так и отрицательных. С одной стороны, это хорошо, поскольку исключает риск полного профессионального провала. Но, с другой стороны, это исключает и вероятность сногсшибательных достижений. Это все равно что поставить на двигатель регулятор, который не позволит машине разогнаться более 90 километров в час; вы гораздо с меньшей вероятностью попадете в аварию с летальным исходом, но и рекорда скорости на суше тоже не установите.
Итак, если играющие по правилам не оказываются среди наиболее успешной верхушки, то возникает вопрос: кто же там оказывается?
Уинстон Черчилль не должен был стать премьер-министром Великобритании.
К 1930-м годам он был настолько далек от потенциальных кандидатов на этот пост, что ни один здравомыслящий человек не стал бы даже предполагать такую вероятность. Черчилль не относился к числу тех, кто «все делает правильно», и тот факт, что его избрали, многих шокировал. Современники знали, что Черчилль обладает блестящим умом, но в то же время он являлся непредсказуемым параноиком, с которым невозможно было иметь дело.
Поначалу его карьера в британской политике стремительно и стабильно шла вверх (в 26 лет Черчилль был избран в парламент), но затем его сочли непригодным для высоких постов. К 1930-м годам его политическая карьера была, по сути, завершена.
Во многих смыслах Черчилля можно назвать идеальным контрастом Невилла Чемберлена, который все делал правильно и был образцовым премьер-министром Великобритании.
Великобритания не выбирает своих лидеров случайным образом. Ее премьер-министры в целом старше и опытнее своих американских коллег. Джон Мейджор пришел к власти намного быстрее, чем практически любой из британских лидеров, тем не менее объективно был готов к этой роли больше, чем многие американские президенты.
Черчилль был ярым индивидуалистом. Он не просто любил свою страну, а демонстрировал параноидальное недоверие к любой потенциальной угрозе для благополучия империи. Даже Ганди он считал угрозой и открыто критиковал инициированные им мирные протесты в Индии.
Черчилль был фанатом Великобритании и одержимо ополчался против любой оппозиции его стране – большой, маленькой или воображаемой. Но этот «недостаток» в итоге сделал его самым уважаемым лидером во всей мировой истории.
Уинстон Черчилль был единственным, кто увидел в Гитлере истинную опасность. Чемберлен, в свою очередь, считал Гитлера «человеком, на которого можно положиться, если он дал слово». Окопавшееся британское правительство было убеждено в том, что политикой уступок можно подавить нацистов.
И тут в самый важный момент паранойя Черчилля оказалась пророческой. Он не верил, что школьный задира оставит тебя в покое, если ты отдашь ему свои деньги на обед. Он знал, что нахалу нужно дать в нос.
Фанатизм Черчилля – качество, однажды чуть не погубившее его карьеру, – оказался именно тем, что нужно было Великобритании на пороге Второй мировой войны. И, к счастью, британцы поняли это прежде, чем стало слишком поздно.
Чтобы ответить на главный вопрос – кто же добирается до самого верха, – давайте подойдем к нему с другой стороны. Что делает лидера великим? Многие годы ученые вообще не могли решить, важен лидер или нет. Результаты одних исследований показывали, что хорошие команды добиваются успеха и при наличии руководителя, и при его отсутствии. А результаты других свидетельствовали о том, что в некоторых случаях харизматичная личность играет решающую роль в успехе команды. Противоречие существовало до тех пор, пока у одного ученого не появилась догадка.
Гаутам Мукунда предположил, что возможной причиной непоследовательности результатов исследований может являться наличие двух фундаментально разных типов лидеров. Лидеры первого типа приходят к власти по официальным каналам: продвигаясь по службе, играя по правилам и оправдывая ожидания. Таких лидеров, например Невилла Чемберлена, «отфильтровывали». Лидеры второго типа не поднимались по карьерной лестнице – они проникали наверх через окно. Предприниматели, не дожидавшиеся ничьего содействия. Вице-президенты США, которым неожиданно передавались президентские полномочия, когда Верховный главнокомандующий оступался или был убит. Лидеры, приходившие к власти в результате идеального стечения маловероятных обстоятельств – вроде тех, которые привели к избранию Авраама Линкольна. Лидеры этого типа минуют все фильтры.
К тому времени как отфильтрованные кандидаты становились претендентами на высшую должность, их уже столько раз проверяли на благонадежность, что никто не сомневался в их способности принимать стандартные, традиционно одобряемые решения. Они были фактически неотличимы друг от друга – и именно поэтому многие исследования не выявили решающей роли лидеров в общем успехе.
Но совсем другое дело – кандидаты, обошедшие традиционные фильтры. Система не проверила их на благонадежность и не могла ожидать от них «одобряемых» решений: в принципе, многие из них даже не представляли себе, что это за решения. Они совершали неожиданные поступки, имели другой жизненный опыт и часто были непредсказуемыми. Зато они изменяли мир. Часто их влияние оказывалось негативным: не играя по общим правилам, нефильтрованные лидеры нередко разрушали те институты, которыми руководили. Но в большинстве своем они все-таки способствовали положительным изменениям, искореняли ошибочные убеждения и нелепые условности в своих организациях, направляя их к более эффективным целям. Исходя именно из этих примеров исследователи делали вывод об огромном положительном влиянии лидеров.
В своей докторской диссертации Гаутам применил эту гипотезу ко всем президентам США. Он проанализировал, кто из них прошел через фильтры, а кто обошел, оценил их влияние (положительное или отрицательное) и провел расчеты.
Результаты оказались впечатляющими. Его теория предсказывала влияние президента на историю страны почти с неслыханной статистической точностью в 99 процентов.
Отфильтрованные лидеры не раскачивали лодку. Нефильтрованные не могли ее не раскачивать. Часто они что-то разрушали. Но иногда они разрушали такие негативные явления, как рабство, – речь об Аврааме Линкольне.
Гаутам как никто понимал эту закономерность. Нетрадиционные тезисы, выбранные им для докторской диссертации, сделали его отщепенцем на научном рынке труда. Несмотря на дипломы Гарварда и МТИ, его пригласили только на два собеседования, хотя он подавал заявки 50 различным работодателям. Учебным заведениям нужен был сотрудник с традиционными взглядами для преподавания стандартного курса политологии – отфильтрованный ученый. Нестандартный подход Гаутама сделал его нежелательным кандидатом на обычную преподавательскую должность. В нем могли быть заинтересованы только те учебные заведения, которым требовался стопроцентный «неформат» и которые располагали ресурсами для формирования разнопланового преподавательского состава. Когда Гарвардская школа бизнеса предложила ему место, Гаутам согласился.
Во время нашей беседы он сказал: «Разница между хорошими и великими лидерами – это не вопрос того, у кого лучше или хуже развиты определенные качества. Это принципиально разные люди». Если бы британцы, видя неэффективность политики уступок, сказали: «Дайте нам другого Невилла Чемберлена, получше нынешнего», – то оказались бы в удручающем положении. В тот момент им не нужен был отфильтрованный лидер; им нужен был тот, кого система никогда не пропустила бы через дверь. Старый подход не работал, и удвоение усилий в том же направлении привело бы к катастрофическим последствиям. Чтобы побороть такое неординарное зло, как Гитлер, стране нужен был такой неординарный политик, как Черчилль.
По мнению Гаутама, настолько более значимое влияние нефильтрованных лидеров объясняется уникальными качествами, которые делают их непохожими на остальных. Но, вопреки ожиданиям, это вовсе не какие-то лестные характеристики вроде «незаурядный ум» или «политическая прозорливость».
Эти качества традиционно считаются негативными и не относятся к числу достоинств, но из-за специфики контекста они превратились в преимущества. Подобно фанатизму Черчилля в отношении целостности Британской империи, эти качества являются ядом, который в особых обстоятельствах может превращаться в сильнодействующее лекарство.
Гаутам называет их качествами-усилителями. В них кроется секрет превращения самых больших слабостей в самое большое преимущество…
Гленн Гульд был таким ипохондриком, что, если бы вы чихнули, разговаривая с ним по телефону, он немедленно повесил бы трубку.
Этот гениальный пианист и известный исполнитель классической музыки постоянно ходил в перчатках, причем мог надевать даже несколько пар сразу. По поводу своей портативной аптечки Гульд заметил: «Один журналист написал, что я вожу с собой чемодан таблеток. На самом деле это всего лишь портфель, и то не полный». Он отменял 30 процентов своих концертов, а иногда переносил их и снова отменял. Сам Гульд шутил на эту тему: «Я не хожу на концерты, иногда даже на собственные».
Да, странностей ему было не занимать. И при всем при этом он являлся одним из величайших музыкантов XX века. Гульд четырежды становился лауреатом премии «Грэмми». Его альбомы продавались миллионными тиражами. Он даже удостоился высшего признака славы своей эпохи – упоминания в одной из серий «Симпсонов».
Однако Гульд был не просто ипохондриком. Он был странным во всем. Журнал Newsweek называл его «Говардом Хьюзом от музыки». Гульд ложился спать в 6 часов утра и просыпался после полудня. Он мог отказаться садиться в самолет, если номер рейса казался ему «несчастливым». Он настолько ненавидел холод, что даже летом ходил в зимней одежде и зачастую носил свои повседневные вещи в пакете для мусора. Однажды во Флориде его арестовали, приняв за бродягу.
Эксцентричность не могла не отразиться на взаимоотношениях Гульда с окружающими. Опасаясь, что чрезмерное сближение с людьми может навредить его работе, он держал друзей на расстоянии, а связь с окружающим миром поддерживал посредством телефона. За последние девять месяцев своей жизни совершил звонков на 13 тысяч долларов. Из-за его сумасшедшей манеры вождения друзья прозвали пассажирское сиденье его автомобиля «креслом самоубийц». Однажды Гульд заметил: «Думаю, меня можно назвать рассеянным водителем. Я действительно несколько раз проезжал на красный свет, но ведь я нередко останавливался и на зеленый, а никто меня за это не похвалил».
Еще более странной была его манера исполнения своей знаменитой музыки. Кевин Баззана в своей замечательной биографии Гульда пишет: «Растрепанный и неопрятный, по-обезьяньи сгорбленный над инструментом, молотящий руками по клавишам, вращающийся всем торсом и резко дергающий головой…» Не забывайте, что речь идет не о джазовом пианисте и не об Элтоне Джоне. Этот парень играл Баха. И он терпеть не мог публичных выступлений. Его мания контроля не выносила неизбежных для музыкального тура пересадок с самолета на самолет, переездов из одной гостиницы в другую, ежедневной смены окружающих лиц. «Я не выношу аудиторию. Она кажется мне воплощением силы зла», – однажды поделился Гульд.
А еще был стул. Из-за специфической манеры исполнения Гульду требовался особый стул. Сиденье располагалось на высоте чуть более 30 сантиметров от пола и было наклонено вперед, чтобы ему было удобно сидеть на самом краешке. У него было так много специальных требований, что в итоге отец изготовил ему стул на заказ. Гульд пользовался этим стулом на протяжении всей карьеры, возил его с собой на все выступления. За годы стул значительно поизносился, и под конец его пришлось скреплять проволокой и клейкой лентой. На записях концертов даже слышно, как он поскрипывает.
И все же, несмотря на свою чудовищную эксцентричность, Гульд завораживал слушателей своей музыкой. Как сказал однажды музыкальный руководитель Кливлендского оркестра Джордж Селл, «этот чудак гениален».
Однако никакого мастерства, славы и успеха могло и не быть. Да, Гульд был одаренным ребенком и достиг профессионального уровня владения инструментом к 12 годам, но он был таким странным и чувствительным, что в течение нескольких лет его пришлось обучать на дому, потому что он не мог выносить постоянного напряжения, вызванного необходимостью общаться с другими детьми.
Гульд мог вырасти совершенно неприспособленным к реальному миру взрослым. Как же ему удалось добиться успеха и войти в число величайших представителей своего поколения? К счастью, он родился в среде, идеально подходящей для его хрупкой натуры. Родители оказывали ему невероятную поддержку – делали для него практически невозможное. Мать посвятила себя развитию его таланта, а отец тратил по 3 тысячи долларов в год на музыкальное образование Гленна. (Думаете, 3 тысячи долларов – это ерунда? Заметьте, что речь идет о 1940-х годах. Это были две среднегодовые зарплаты в Торонто того времени.)
При такой потрясающей поддержке и невиданной трудоспособности талант Гульда расцвел во всей красе. Этот пианист мог проводить по 16 часов в день и по 100 часов в неделю в звукозаписывающей студии. Он не смотрел на календарь, когда планировал эти записи, и забывал, что большинство нормальных людей не хотят работать в День благодарения или в Рождество. Когда Гульда спросили, какой совет он дал бы начинающим исполнителям, он ответил: «Нужно отказаться от всего остального».
Однако его подогреваемая неврозом одержимость приносила свои плоды. Когда Гульду было 25 лет, его пригласили выступить в России. Ни одному североамериканцу не удавалось сделать этого со времен Второй мировой войны. В 28 лет он выступал на американском телевидении с Леонардом Бернстайном и Нью-Йоркским филармоническим оркестром. В 31 год он считался уже легендой музыкального мира.