Командарм - Кожевников Олег Анатольевич 7 стр.


«Тэк-тэк-тэк…» – только и мог бы сказать бывший командарм, но вслух не сказал, подумал.

– Ян Давыдович Ленцман, начальник управления, жалуется на недостаток образованных партийных кадров. И ваш старый знакомый Берзин тоже. Вот я и подумал, вам – паек, а мне – проверенный работник.

Слово «проверенный» Гусев отметил специальной интонацией, не преминув посмотреть собеседнику в глаза особым, «комиссарским», взглядом.

– У нас, знаете ли, некоторая конкуренция с товарищем Дзержинским. Дружеская, разумеется, но все-таки хотелось бы укрепить кадры военной разведки, раз уж контрразведку у нас забрали. А вы бывший член ЦК все-таки. Соглашайтесь, Максим Давыдович, соглашайтесь!

– Соглашаюсь, – улыбнулся Кравцов. Предложение, в самом деле, показалось ему весьма заманчивым. Военная разведка, почему бы нет?

Персоналии

Архипенко, Александр Порфирьевич (1887–1964) – русский и американский художник и скульптор, один из основателей кубизма в скульптуре.

Верховский, Александр Иванович (1886–1938) – русский военный деятель.

Выготский, Лев Семёнович (1896–1934) – выдающийся советский психолог, основатель культурно-исторической школы в психологии.

Гатовский (Готовский), Владимир Николаевич (1879–1935) – генерал-майор Императорской армии, начальник штаба Дикой дивизии, военный лётчик. С 1918-го служил в РККА.

Гусев, Сергей Иванович (1874–1933) – российский революционер, советский партийный деятель. Член партии с 1896 года, член Президиума ЦКК (1923–1925), секретарь ЦКК (1923, 1925). В 1918 году – член Реввоенсовета (РВС) 2-й армии, в 1918–1919 годах – Восточного фронта. Позже командующий Московским сектором обороны, военком Полевого штаба Реввоенсовета Республики. В июне – декабре 1919-го и в мае 1921 – августе 1923 года – член РВСР. Член РВС Юго-Восточного, Кавказского, Юго-Западного, Южного фронтов. С января 1921-го по февраль 1922 года – начальник Политуправления РВСР и одновременно председатель Туркестанского бюро ЦК РКП(б).

Иссерсон, Георгий Самойлович (1898–1976) – советский военачальник, комбриг (1935), комдив (1939), полковник (1956). Член партии с 1919 года. Профессор. Один из разработчиков теории глубокой операции.

Ленцман, Ян Давидович (1881–1939) – советский военный и хозяйственный деятель. Член РСДРП с 1899 года. В августе 1920 – апреле 1921 года – начальник Региступра ПШ РВСР.

Мехлис, Лев Захарович (1889–1953) – советский государственный и военный деятель, генерал-полковник (29 июля 1944). Член ЦИК СССР 7-го созыва, депутат Верховного Совета СССР 1–2-го созывов, член ЦК ВКП(б) (1937–1953), член Оргбюро ЦК ВКП(б) (1938–1952). Доктор экономических наук (1935), доктор политических наук (1947). В 1907–1910 годах – член рабочей сионистской партии Поалей Цион. В 1918 году вступил в коммунистическую партию и до 1920 года был на политработе в Красной армии (комиссар бригады, затем 46-й дивизии, группы войск).

Модильяни, Амадео Клементе (1884–1920) – итальянский (французский) художник-экспрессионист, один из самых известных художников конца XIX – начала XX века.

Музель, Мария, она же Никифорова, Мария Григорьевна, или Маруся Никифорова (1885–1919) – предводитель анархистов на территории Украины, соратница Нестора Махно. Примкнула к анархическому движению в 16 лет. Известна под именем Маруся. В годы Гражданской войны становится одним из самых заметных и уважаемых командиров анархистских отрядов на юге России.

Новицкий, Василий Фёдорович (1869–1929) – русский и советский военачальник, генерал-лейтенант Императорской армии. С 1918 года на службе в РККА. Был заместителем военного руководителя Высшей военной инспекции РККА, с мая 1918-го военным руководителем инспекции. С октября 1919-го по 1929 год – профессор Военной академии РККА на кафедре истории войн и военного искусства.

Саблин, Юрий (Георгий) Владимирович (1897–1937) – советский военный деятель, комдив (1935). Член Коммунистической партии с 1919 года. Во время Гражданской войны успешно командовал полком, бригадой, дивизией и группой войск в боях против петлюровцев и войск генералов Деникина и Врангеля. С 1931 года – начальник управления военно-строительных работ и комендант укрепрайона на Украине. Награжден двумя орденами Красного Знамени.

Склянский, Эфраим Маркович (1892–1925) – советский военный деятель Гражданской войны, ближайший сотрудник Л. Д. Троцкого, заместитель Троцкого на посту председателя Реввоенсовета РСФСР/СССР. Член ВЦИК и ЦИК.

Сутин, Хаим (1893–1943) – выдающийся русский и французский художник-авангардист.

Урицкий, Семён Петрович (1895–1938) – советский военный деятель, начальник разведуправления РККА, комкор (1935). Участник Первой мировой войны, прапорщик. В 1917 году – один из создателей Красной гвардии в Одессе. В Гражданскую войну командир и комиссар кавалерийских частей 3-й армии, начальник штаба 58-й дивизии, командир бригады особого назначения 2-й Конной армии. В 1920-м – начальник оперативного отдела Разведывательного управления Полевого штаба РККА. С июня 1921 года – начальник Одесского укрепрайона.

Глава 3

Оперативные обстоятельства

1

Во вторник, 23 августа, занятия в академии так и не начались. Что-то там случилось, «в поле», где с середины июля пребывал весь поток, к которому и должен был присоединиться Кравцов. Возвращение слушателей, выехавших в Подмосковье на полевую практику, задерживалось, и Макс Давыдович этим утром оказался предоставлен самому себе. Поэтому, заскочив в столовую академии, он съел по-быстрому миску пшенной каши, приправленной ржавым «машинным» маслом, и треть – на глазок – дневной пайки хлеба. Выпил кружку подкрашенного сушеной морковью кипятка и побежал скоренько на Пречистенку, где в домах с 35-го по 39-й располагался когда-то Оперод[12] Наркомвоена. Теперь здесь размещался Региступр Полевого штаба Реввоенсовета Республики. И спешил Кравцов не напрасно.

В управлении его, как сразу же выяснилось, ожидали. Так что сидеть в приемной какого-нибудь «столоначальника» не пришлось, тем более не случилось топтаться на проходной, дожидаясь пропуска. Не прошло и десяти минут, как бывшего командарма принял заместитель начальника управления Арвид Янович Зейбот.

– Проходите, пожалуйста! – Арвид Янович встретил Кравцова у двери, посторонился, пропуская в просторный кабинет, пожал руку и указал в сторону простого канцелярского стола с двумя венскими стульями по обе стороны. – Проходите, товарищ Кравцов. Садитесь, только, чур, спиной к окну сижу я…

Разговор получился интересный. Содержательный. Причем не для одного только Зейбота, который по долгу службы, так сказать, интересовался прошлым и настоящим своего нового сотрудника. Кравцов его понимал более чем хорошо. Самому – не так уж и давно – тоже приходилось людей на службу принимать или просто прицениваться к вновь присланным Штармом[13] или РВСР людям. Поэтому не тянул и не мямлил, и в позу оскорбленной невинности не вставал. Отвечал на вопросы, прояснял обстоятельства, похоже, уже известные Зейботу от Гусева, давал характеристики. Впрочем, в такого рода разговорах стоило держать ухо востро. Лишнего говорить не следовало и растекаться мыслью по древу тоже. Не приветствовалась также лишняя инициатива. Но это как везде и всегда. Не просили, не суйся. Не спрашивали, не отвечай. В этих играх Макс Давыдович новичком не был. Зато и сам он, слушая замначальника управления, узнал много для себя нового и интересного, о чем не прочтешь в ежедневных газетах. Об обстановке на границах, например, и за линиями границ. О нынешнем положении в Тамбове и Кронштадте, имея в виду не столько географию, сколько политическую и экономическую историю. И о состоянии дела сбора и обработки военно-политической информации в РККА, что его прежде если и заботило, то никак не остро и отнюдь не в первую очередь. Между делом, однако, Зейбот сказал и еще одну крайне любопытную вещь. Фраза в контексте беседы звучать должна была нейтрально. Случайные слова, необязательные сведения. Вот только Кравцов в такие оговорки не верил. Случайности в жизни подобного рода людей, разумеется, бывают, но совсем другие.

– Сергей Иванович, – сказал Зейбот, проверяя взглядом, понимает ли Кравцов, о ком идет речь, – в восемнадцатом в Северной Коммуне едва ли не вторым человеком был после Зиновьева, но с Григорием Евсеевичем в перетягивание одеяла не играл. Гусев Зиновьева знает еще с дореволюционных времен и крепко уважает…

«Сиречь Гусев человек Зиновьева в Реввоенсовете, так?»

Получалось, что именно об этом Зейбот и предупредил.

Предупредил и распрощался, отправив Кравцова по инстанциям. Сначала к помощнику начальника Орготдела Зелтыню. Там Кравцов оформил документы и получил удостоверение сотрудника Регист- упра для особых поручений. Затем к начальнику хозяйственно-финансового отдела Якову Мартинсону. Здесь на Макса Давыдовича пролился «золотой дождь» в виде рулона неразрезанных совзнаков на полторы сотни тысяч и гораздо более вещественных благ, выразившихся в пяти коробках консервов, фунте хорошего турецкого табака, головке сахара и четверти фунта чая. На консервах значилось – «Мясо тушеное. Петропавловский консервный завод, 1915 год».

– А не испортились? – поинтересовался Кравцов, рассматривая жестяную банку.

– Никак нет, – довольно ухмыльнулся «состоявший для особых поручений» при Мартинсоне Завьялов. – Открывали-с, ели. Отличного качества тушенка, смею заверить. Не хуже, чем на фронте.

И он подвинул к Кравцову остальные «нежданные дары»: мешочек с рисом, три буханки хлеба и коробку с сотней папирос.

– Как же я все это унесу? – озадачился весьма смущенный такой роскошью Кравцов.

– А я вам, так и быть, сидор в счет вещевого довольствия выдам. – Вполне панибратски подмигнул Завьялов. – Но вы уж, голубчик, в следующий раз с ним и приходите, хорошо?

И он действительно раздобыл для Кравцова хороший еще, хоть и поношенный вещевой мешок, присовокупив при расставании – вполне возможно, и от широты душевной, – два билета на спектакль в Камерный театр.

– Сходите вот, Максим Давыдович, на таировских «Ромео и Джульетту». Знатоки говорят, изрядная получилась постановка.

«С кем же я пойду? – вздохнул мысленно Кравцов. – Эх, не нашел я Рашель. Вот с кем на „Ромео и Джульетту” идти следовало! А так с Саблиным придется или с Урицким. Впрочем, у Семена жена, и у Саблина женщина…»

Следующим в списке инстанций значился начальник Оперотдела Ян Берзин.

С Берзиным Кравцов был знаком, но не более. Тот одно время входил в РВС Восьмой армии, но ни по службе, ни «просто так» они с Максом Давыдовичем особенно не пересекались. Случая не было. Однако теперь представился.

– Я бы хотел, чтобы вы, Максим Давыдович, взялись для начала за разбор трофейных документов. Нам, видите ли, в Крыму и на Севере досталось кое-что… Да все руки не доходили или людей, владеющих языками, не оказывалось. Вот и лежат. Возможно, что и ерунда, нет там ничего серьезного. Просто бюрократия всякая, не у одних нас имеется страсть бумажки плодить. Но и обратное исключить нельзя. А сейчас вот и из ДВР от товарища Уборевича кое-что доставили. Вы по-английски, случайно, не читаете?

– Случайно читаю, – коротко, по-деловому ответил Кравцов и в тот же момент понял, что, хотя по-английски он вроде бы действительно читает вполне свободно, совершенно не помнит, чтобы когда-нибудь учил этот язык.

– Вот и хорошо, – обрадовался Берзин. – Вот этим вы и займетесь. Сегодня уж ладно, считайте себя свободным, а с завтрашнего дня приступайте. Можно и по вечерам, если занятия в академии будут в утреннее время. Я распоряжусь. Вам подберут помещение, сейф, стол, бумагу… Ну, в общем, все, что требуется.

На том и расстались, но, выходя из здания Региступра, встретил Кравцов еще одного знакомого и сильно этой встрече удивился.

Георгия Семенова Максим Давыдович знал хорошо. Познакомились еще до революции. Встречались в Петербурге – до эмиграции Кравцова – и в Париже. Виделись в Мюнхене весной четырнадцатого, и позже – уже после революции – в Петрограде, Москве, Киеве… На Украине в Гражданскую пересекались неоднократно… Вот только, насколько знал Кравцов, Семенов все эти годы оставался членом партии социалистов-революционеров. Однако двадцать первый год в этом смысле отнюдь не восемнадцатый, когда левые эсеры заседали в Совнаркоме, и даже не девятнадцатый, когда из тактических соображений кто только и с кем ни вступал на Украине во временные союзы. Обстоятельства изменились, люди тоже.

– Не нервничай, Макс, – сказал между тем Семенов. – Я служу в Региступре с двадцатого. А до того служил в ВЧК. И все, кто надо, все, что надо, обо мне знают.

«Ой ли! – покачал мысленно головой Кравцов. – И про то, как Володарского кончал, знают? И про покушение на Ильича? Что-то сомнительно»[14].

– Я, Жора, по состоянию здоровья ни о чем больше волноваться не могу, – он хотел было улыбнуться на слова Семенова, но не смог. – Но спасибо за разъяснения. Так ты и из партии вышел?

– Я в РКП(б) с апреля месяца состою.

– Ага, – кивнул Кравцов.

Такой поворот сильно облегчал общение, но некоторых вопросов все равно не снимал.

– А кстати! – вспомнил вдруг Кравцов, уже прощаясь с Семеновым. – Ты ведь вроде с Буддой в приятелях состоял?

– С Буддой? – насторожился Семенов. – Ты кого имеешь в виду?

– Будрайтиса из Особого отдела.

– Тут, Макс, вот какое дело, – чувствовалось, что Георгий очень осторожно, если не сказать тщательно, подбирает слова. – Я позже интересовался в чека. В смысле искал Будрайтиса. Только никто никогда о таком сотруднике там не слышал. Но он, я думаю, не из белых был. Его в Восьмую армию кто-то из наших вождей определил. И… И все, собственно, – добавил Семенов, пожимая плечами. – Слышал потом от кого-то, что он умер, но сам понимаешь, ни имени, ни фамилии его настоящих я не знаю.

2

А во Второй военной гостинице его ожидала записка от Рашели. Кайдановская, оказывается, заходила утром, перед занятиями, но Кравцова не застала и написала ему письмо. Писчей бумагой ей послужил клочок обоев, а писала женщина чернильным карандашом, но командарм отметил округлый ровный почерк и умение лапидарно излагать свои мысли, что с большой определенностью указывало на гимназическое прошлое «отправителя». А еще он понял, что Рашель рада его появлению в Москве и даже весьма этим фактом воодушевлена, и, едва дочитав послание, бросился разыскивать ее по всем указанным в письме адресам. Забег получился впечатляющим. Куда бы он ни приходил, везде Кайдановская «только что была, но уже ушла». Однако, как сказал поэт Тихонов – хотя и по-другому поводу, – гвозди бы делать из этих людей. Кравцов был из той породы, что, если берется за что, на полпути никогда не бросит. И, в конце концов, он Рашель нагнал. Сделав по Москве сложных очертаний «восьмерку», он вернулся на Миусскую площадь и, войдя в третий раз за день в университет имени Свердлова, увидел Кайдановскую на лестнице в окружении группы возбужденных до крайности юношей и девушек. Они там что-то живо обсуждали, но Кравцов водил цепи в штыковую, ему ли пасовать. Раздвинув галдящую молодежь одним неуловимым движением, он взял Рашель за плечи, развернул к себе лицом и немедля – пока решительность не выдохлась – поцеловал в губы.

Поцелуй был… Ну, что сказать? И разве что-нибудь можно объяснить словами? Да и нужно ли? Вкус ее губ – пронзительный, как эхо в горах… решительный, словно смерть – был полон неразвернутыми пока, не определившимися и нереализованными вероятностями будущего…

Что-то случилось в это мгновение. Что-то настолько значительное, что все присутствующие ощутили «движение» времени и вибрирующее напряжение мировых линий. На лестницу упала тишина. И тишина эта все еще звенела в ушах Кравцова даже после того, как окружающая действительность вернула себе власть над жизнью и временем. Снова задышали и заговорили люди, воздух наполнился звуками и запахами, и Рашель шла рядом с ним, увлекаемая твердой рукой бывшего командарма, но «момент истины» не исчез вовсе, стертый пресловутой «злобой дня». Он остался с Кравцовым как мерило и эталон, и как ключ к тайне, которая, получив свободу, бродила теперь в его крови, смешиваясь с любовью, нежностью и страстью…

Назад Дальше