– А что тут еще делать? За покупками сюда не поедешь, во всей округе нет большого магазина. Интересно, где местные жители берут сыр и вино?
– Вероятно, в коровниках и на виноградниках. – Чарльз протянул жене тарелку, на которую положил маленькое пирожное в яркой глазури. Она сроду не ела сладкое, но мужу иногда нравилось ее поддразнить. – Мы пытаемся уговорить полковника Говарда на следующих выборах выдвинуть свою кандидатуру в парламент. Ему пора в отставку, и…
– …и это прекрасные новости, – закончила Кора излюбленной фразой Чарльза.
Сидевшая рядом с ней Марта чуть напряглась, видимо, готовясь разразиться обличительной тирадой о здравоохранении или о необходимости жилищной реформы. (В холщовом мешке, спрятанная в синий бумажный пакет, лежала утопия некоего американского прозаика, в самых лестных выражениях живописавшего городские коммуны. Марта несколько недель ждала, пока роман удастся купить в Англии, и теперь ей не терпелось вернуться в гостиницу и взяться за книгу.) Кора уважала чуткую совесть подруги, но сейчас слишком устала, чтобы наблюдать ссору за чашкой чая. Она подложила Кэтрин мадленку, но та оттолкнула тарелку и подтянула к себе карту, которую Марта уже развернула на столе:
– Можно посмотреть? – Кэтрин листала путеводитель, пока не нашла черно-белую карту Колчестера с фотографиями и достопримечательностями. Музей замка Кора обвела кружком, а на шпиле церкви Святого Николая виднелось пятно от чая. – Да, – продолжала Кэтрин, – мы рассчитывали поговорить с полковником раньше прочих. Он не делает тайны из своих устремлений, но неизменно умалчивает, в каком направлении они простираются. Кажется, Чарльзу удалось его убедить, что на следующих выборах сменится правительство, и он утверждает, что мы все обязаны в это вложиться. Сил у нашего доброго друга, как у молодого, да и упрямства ему не занимать, так что, кто знает, может, будет у нас самый старый премьер-министр в истории.
Ей не требовалось упоминать имя Гладстона: для Эмброузов он был кем-то вроде святого чудака и любимого родственника одновременно. Кора его видела лишь однажды, когда стояла, застыв, рядом с мужем, который впился острыми ногтями ей выше локтя, а Гладстон, чуть наклонясь, приветствовал вереницу гостей. Тогда и ее поразил острый ум, сверкавший в глазах под кустистыми бровями, которые не мешало бы подстричь. Гладстон поздоровался с Майклом Сиборном таким ледяным тоном, что Коре стало ясно: государственный деятель всем сердцем ненавидит ее мужа, и хотя саму Кору Гладстон приветствовал столь же холодно, она с тех пор всегда видела в нем союзника.
– Что, он по-прежнему шляется по девкам? – бросила Марта, словно задалась целью опозориться, но Чарльза ее слова ничуть не задели, он лишь ухмыльнулся поверх чашки с чаем.
– Ну да хватит о нас, – поспешно проговорила Кэтрин. – Так что же вы все-таки делаете в Колчестере? Если хотели отдохнуть на море, можно было поехать в наш дом в Кенте. Здесь же на целые мили только грязь да болота, от таких унылых видов и клоуна возьмет тоска. Разве что вы решили прочесать гарнизон в поисках нового мужа, другого объяснения я подобрать не могу.
– Сейчас покажу. – Кора пододвинула к себе карту и не слишком-то чистым (отметила Кэтрин) пальцем прочертила линию к югу от Колчестера, к устью реки Блэкуотер. – В прошлом месяце двое прохожих чуть не угодили под оползень у подножия скал на острове Мерси. Они догадались взглянуть на обломки камней и нашли среди них остатки древних ископаемых – несколько зубов, ну и разумеется, обычные копролиты – и какое-то небольшое млекопитающее. Его отвезли в Британский музей, чтобы определить, что же это такое. Вдруг какой-нибудь новый вид!
Чарльз с опаской покосился на карту. Несмотря на всю свою либеральность и решительные усилия быть человеком светским, в душе он оставался сущим консерватором и не стал бы держать в кабинете работы Дарвина и Лайеля, опасаясь, как бы таящаяся в них зараза не распространилась на здоровые книги. Эмброуз не был особенно религиозен, однако полагал, что лишь общая вера под надзором благожелательного Бога не дает социальной ткани расползтись, точно ветхой простыне. Мысль о том, что человек по природе своей вовсе необязательно благороден, а род людской не отмечен божественной благодатью, в предрассветный час лишала его сна, и, как и прочие трудные вопросы, он предпочитал ее игнорировать, пока она не исчезнет сама. Более того, он винил себя за то, что Кора увлеклась Мэри Эннинг: прежде она не выказывала ни малейшего интереса к геологии, ее вовсе не тянуло рыться среди камней и грязи – до тех пор, пока на званом обеде именно у Эмброузов Кора не очутилась за столом рядом со старичком, которому довелось однажды побеседовать с Эннинг. С тех пор старик хранил о ней светлую память, и, наслушавшись его рассказов о дочери плотника, которую едва не убило молнией, после чего Мэри, до той поры болезненный ребенок, поправилась и окрепла, о том, как в двенадцать лет она нашла первое ископаемое, о ее бедности, о том, как она умирала от рака, Кора тоже влюбилась в нее и несколько месяцев с того вечера говорила только о голубом лейасе и безоаровых камнях. И надеяться, что со временем это увлечение пройдет, устало думал Чарльз, мог лишь тот, кто совсем не знал Кору.
Он покосился на последнее миндальное пирожное и заметил:
– Оставим это специалистам. Все-таки сейчас не темные века, чтобы все зависело от чудачек с молотками и кистями. Существуют университеты, научные общества, стипендии и так далее.
– И что с того? Чем, по-вашему, я должна заниматься? Сидеть дома, составлять меню и ждать, пока привезут новую пару туфель? – Кора устремила на Эмброуза тяжелый взгляд. Разговор начинал ей досаждать.
– Нет, конечно! – воскликнул Чарльз, уловив раздражение в тоне Коры. – Зная вас, бессмысленно этого ожидать. Но вы могли бы уделить время и внимание тому, что важно сейчас, а не тратить их на останки животных, которые и при жизни ничего не значили, а уж после смерти и подавно! – В отчаянии он указал ей на Марту: – Неужели нельзя вступить в общество Марты – как бишь его – и помогать сиротам из Пекхэма или добиваться того, чтобы в Уайтчепеле провели канализацию? Или за что она там сейчас борется?
– Правда, Кора, неужели нельзя? – усмехнулась Марта, прекрасно зная, что ее политические взгляды вызывают у Чарльза такое же отвращение, как и грязные ботинки Коры. И с мольбой округлила голубые глаза.
– То есть как это «ничего не значили»! – Кора уже набрала в грудь воздуха, чтобы разразиться хорошо отрепетированной речью на излюбленную тему – о важности останков животных для науки, но Кэтрин прохладной белой рукой накрыла ее ладонь и спросила так, словно и не слышала, о чем говорили за столом последние несколько минут:
– Так вы хотите туда съездить и тоже найти какую-нибудь тварь?
– Хочу! И найду, вот увидите! Майкл никогда… – На этом имени она невольно запнулась и коснулась шрама на шее. – Он считал, что это пустая трата времени и лучше бы мне читать модный журнал, чтобы узнать, в юбке какого фасона следует идти в «Савой». – Кора с отвращением оттолкнула тарелку. – Теперь же я сама себе хозяйка, верно?
Она обвела глазами всех собравшихся за столом, и Кэтрин ответила:
– Милое дитя, ну конечно! Мы вами очень гордимся. Правда, Чарльз? (Эмброуз покорно кивнул.) И с удовольствием вам поможем: там живет одно наше знакомое семейство.
– Разве? – с сомнением произнес Чарльз. Единственным его другом в Колчестере был полковник Говард, человек холерического темперамента. Один вид Коры добьет измученного битвами ветерана.
– Чарльз! А Рэнсомы! Прелестные дети, ужасный дом и Стелла с ее георгинами!
Рэнсомы! При мысли о них Чарльз просиял. Уильям Рэнсом был братом либерального члена парламента, к которому Эмброузы благоволили. Надежд семьи Уильям не оправдал: с ранних лет решил посвятить свой недюжинный ум не юриспруденции или политике и даже, на худой конец, не медицине, а церкви. Но это еще полбеды. Вдобавок ко всему у него не было ни капли честолюбия, которое обычно сопутствует незаурядным способностям, и последние пятнадцать лет Уильям послушно окормлял немногочисленную паству в унылой деревушке неподалеку от устья реки Блэкуотер, женился на белокурой фее и души не чаял в своих детях. Чарльз и Кэтрин гостили у них как-то раз после неудачной поездки в Харидж и уехали в полном восторге от детей Рэнсомов. На прощанье Кэтрин вручили бумажный пакет с семенами, из которых должны были вырасти черные георгины.
– Такой чудесной семьи вы сроду не видели. – Кэтрин обернулась к Коре: – Преподобный Рэнсом и малютка Стелла, крошечная, как фея, только в два раза красивее. Они живут в Олдуинтере[13] – местечко такое же скверное, как и название, но в ясную ночь оттуда виден Пойнт-Клир, а по утрам можно наблюдать, как отчаливают баркасы с Темзы, груженные устрицами и пшеницей. Если кто и покажет вам побережье, так это Рэнсомы, – не смотри на меня так, дорогая, ты прекрасно понимаешь, что не можешь бродить там с картой.
– Не забывайте, это чужие края, вам и разговорник не помешает. Калитки на пастбище называют «вертушками», участки земли – «клаптиками», а во время прилива под воду уходят целые акры земли, которые местные именуют «солончаками». – Чарльз слизнул сахар с указательного пальца и подумал, не взять ли еще пирожное. – Как-то раз Уилл провел меня по церковному кладбищу и показал могилы, которые местные называют «горбатыми». Сельчане верят, что у тех, кто умер от туберкулеза, земля проседает в гроб.
Кора с трудом подавила досаду. Подумать только, какой-то сельский пастор с бычьей шеей, у которого на уме лишь Кальвин да исправление заблудших, и его скупердяйка жена! Ничего хуже нельзя и придумать, и, судя по тому, как окаменела сидевшая рядом с ней Марта, Кора поняла, что та разделяет ее чувства. И все же было бы полезно пообщаться с кем-то из местных, кто знает географию Эссекса. Да и вовсе необязательно церковному служителю не разбираться в современной науке – к примеру, среди любимых книг Коры был труд неизвестного приходского священника из Эссекса о древности земли, автор которого вовсе не пытался вычислить дату сотворения на основе родословий Ветхого Завета.
– Наверно, Фрэнсису там понравится, – неуверенно проговорила Кора. – Знаете, я советовалась о нем с Люком Гарретом. Вовсе не потому, что с ним что-то не так!
Она вспыхнула, поскольку никого не стыдилась так, как сына. Кора прекрасно понимала, что все, кто знаком с Фрэнсисом, ощущают в его присутствии такую же неловкость, как она сама, и не находила себе оправдания: кто же, как не мать, виноват в его холодности и странных увлечениях? Гаррет разговаривал с ней на удивление мягко и спокойно: «Патологии я тут не вижу, как и возможности поставить диагноз. Не изобрели еще анализа крови на эксцентричность и критериев объективной оценки вашей или его любви!» Впрочем, не исключено, что психоанализ пошел бы мальчику на пользу, хотя обычно детям его не назначают, поскольку сознание их еще не оформилось. Так что Коре оставалось лишь как можно тщательнее наблюдать за сыном, любить его и заботиться о нем, насколько он позволит.
Эмброузы переглянулись, и Кэтрин поспешно проговорила:
– Ну конечно, свежий воздух пойдет ему на пользу. Давайте Чарльз напишет преподобному и расскажет о вас. Отсюда до Олдуинтера не будет и пятнадцати миль – вы гуляете и того дальше! – так что, если захотите, заглянете к Рэнсомам в гости, Стелла напоит вас чаем.
– Я напишу Уильяму, дам ваш адрес – вы же остановились в «Георге»? – уверен, вы мгновенно подружитесь да вдобавок найдете там кучу этих ваших мерзких ископаемых.
– Мы остановились в «Красном льве», – уточнила Марта. – Кору подкупило название: она решила, что оно истинно английское, и была разочарована, не увидев в гостинице ни соломы на полу, ни козы, привязанной к стойке бара.
«Надо же, преподобный Рэнсом! – с насмешкой подумала Марта. – Как будто Коре может быть интересен тугодум священник и его толстощекие дети!» Но те, кто был добр к ее подруге, всегда вызывали у Марты симпатию, так что она положила последнее пирожное на тарелочку Чарльза и совершенно искренне проговорила:
– Я так рада нашей встрече. Быть может, вы еще вернетесь в Эссекс до нашего отъезда?
– Вполне возможно, – с видом благородного страдальца ответил Эмброуз. – Надеюсь, до той поры вы откроете и досконально изучите совершенно новый вид, который пополнит коллекцию во флигеле имени Коры Сиборн в музее здешнего замка.
Жестом дав понять жене, что им пора, Чарльз стал надевать пальто, но, едва просунув руку в рукав, воскликнул:
– Ах да! – И повернулся с улыбкой к Коре: – Как же мы могли забыть! Слышали вы о диковинном звере, который наводит ужас на здешний народец?
– Полно, Чарльз, не ехидничай, – рассмеялась Кэтрин, – мало ли что болтают. Один сказал, другой подхватил, и пошло-поехало.
– Вот вам и научная загадка, – не обращая внимания на жену, продолжал Эмброуз, натягивая пальто, – да снимите же вы эту жуткую шляпу и послушайте! Три сотни лет тому назад или около того в Хенхеме, в двадцати милях к северо-западу от Колчестера, объявился дракон. Спросите в библиотеке, они покажут вам брошюрки, которые развешивали по всему городу, – рассказы очевидцев-поселян да изображение какого-то левиафана с кожаными крыльями и оскаленной пастью. Поговаривают, дракон частенько грелся на солнышке и щелкал клювом (клювом! Можете себе такое представить?). Никто не обращал на него внимания, пока какой-то мальчишка не сломал ногу. Вскоре дракон исчез, но слухи никуда не делись. С тех пор всякий раз, как приключался неурожай, солнечное затмение или нашествие жаб, обязательно кто-нибудь видел чудовище на берегу реки или где-нибудь на лужайке. И вот сейчас оно снова вернулось! – произнес Чарльз с торжествующим видом, будто лично породил этого дракона специально для Коры.
– Ну конечно, слышала, Чарльз! – сказала Кора, хотя ей даже было неловко его расстраивать. – Нам только что прочитали лекцию о землетрясении в Эссексе – правда, Марта? – которое сдвинуло что-то в глубине здешних вод. Меня так и подмывает отправиться туда с блокнотом и фотоаппаратом, чтобы увидеть все своими глазами!
Кэтрин утешила мужа поцелуем и спокойно произнесла:
– Мы узнали об этом из писем и рассказов Стеллы Рэнсом. В канун Нового года к солончаку неподалеку от Олдуинтера прибило труп мужчины со сломанной шеей. Скорее всего, напился и попал в течение, но вся деревня переполошилась. Выставили на берегу дозор, и якобы кому-то удалось заметить, как глухой ночью чудище плыло по реке и глаза у него горели жаждой крови. Ну надо же, Чарльз, ты был прав: тебе когда-нибудь приходилось наблюдать такой восторг?
Кора, как ребенок, заерзала на стуле и принялась теребить прядь волос.
– Мэри Эннинг тоже видела морского дракона, много лет назад! Раз в полгода обязательно выходит какая-нибудь статья о том, что вымершие животные на самом деле до сих пор существуют, и указывают места, где они могут обитать. Что если нам удастся отыскать их в таком унылом захолустье, как Эссекс? Подумать только! Ведь это доказывает, что нашему миру миллионы лет и мы обязаны всем естественному развитию, а не божеству…
– Как знать, как знать, – перебил Чарльз, – но вам там, несомненно, понравится. Будете в Олдуинтере, обязательно попросите Рэнсомов показать вам их личного дракона. У них в церкви подлокотник одной из скамей обвивает крылатый змей, хотя, после того как селяне принялись выставлять дозоры, преподобный клянется сбить змея стамеской.
– Решено, – сказала Кора, – напишите им поскорее. Ради морского дракона мы вытерпим общество сотен приходских священников, правда, Марта?
Женщины оставили Чарльза оплачивать счет (к которому он для очистки совести прибавил щедрые чаевые) и вышли на улицу. Дождь стих, и в лучах закатного солнца церковь Святого Николая отбрасывала на тротуар косую тень. Кэтрин указала на широкий белый фасад гостиницы:
– Я сейчас же пойду наверх, найду лист почтовой бумаги и предупрежу Рэнсомов, что вы нарушите их покой вашими столичными идеями и безобразным пальто. – Она потянула Кору за рукав и спросила у Марты: – Неужели вы не можете на нее повлиять?
Кора вырядилась оборванкой не в последнюю очередь и затем, чтобы провоцировать возмущение друзей. Она подняла воротник от ветра, сдвинула шляпу набекрень, точно мальчишка, и засунула большие пальцы за пояс:
– Прелесть вдовства в том, что больше не надо казаться женщиной, – но вот и Чарльз, и, судя по его взгляду, ему не помешало бы пропустить стаканчик. Спасибо вам, мои дорогие. – Кора расцеловала обоих Эмброузов и на прощанье чересчур сильно пожала Кэтрин руку. Ей хотелось бы все объяснить, признаться, что годы брака настолько убили в ней надежду на счастье, что возможность просто сидеть с чашкой чая в руках и не думать о том, что ждет ее в доме на Фоулис-стрит, казалась почти чудом. Но она просто поспешила к «Красному льву», гадая, Фрэнсиса ли заметила в окне и обрадуется ли он ее приходу.