После поражения в Русско-японской войне Россия преодолела комплекс проигравшего. И вновь становилась великой военно-морской державой. Однако отставание ее в военной области от Германии было фатальным.
Странное дело. Несмотря на отменный фон, связанный с экономическим подъемом, несмотря на спад террористической волны, последним в которой было убийство премьера Столыпина, несмотря на нехудшую, скажем так, редкую для России ситуацию, празднование 300-летия династии оставило у Романовых невеселое впечатление.
Сестра Николая Ольга говорит: «Все было вымученным».
Действительно, императрица настолько выбилась из сил в череде мероприятий, что на балу в петербургском Дворянском собрании чуть не упала в обморок.
По Волге государь поплыл без нее. И все вроде бы было как надо. Действительно, толпы крестьян выходили поглазеть на царя, некоторые от любопытства даже заходили в воду и стояли чуть ли не по пояс в воде.
Действительно, отдельные неуравновешенные люди падали на колени, чтобы поцеловать тень императора, когда он проходил мимо. Но великий князь Гавриил Константинович, наблюдавший все это, пишет: «Да, приглашенная публика на улицах и в театре кричала „ура», но настроения не было. Все по-казенному».
Императорская семья в Костроме жила на двух пароходах. По утрам пили кофе в столовой. Великий князь Сергей Михайлович был все время не в духе и мрачно сидел за столом в старой генерал-адъютантской фуражке. Он вообще плохо одевался. Сергей Михайлович – сын двоюродного деда царя, Михаила Николаевича. И он представлен на репинском «Госсовете».
В 60-х годах прошлого века его правнуку князю Давиду Чавчавадзе, капитану армии США, работавшему в ЦРУ, после очередного развода хотели сосватать одну даму, недавно покинувшую Советский Союз. Трижды разведенный князь отказался от знакомства. Дама, которую ему сватали, была Светлана Сталина.
В 1913-м в Москву государь прибыл поездом на Александровский, ныне Белорусский, вокзал. Дальше по Москве верхом. Перед государем шел взвод собственного Его величества конвоя в конном строю. Войска стояли шпалерами. Государыня ехала с наследником, волновалась, лицо все в красных пятнах было. Великая княгиня Елизавета Федоровна ехала с великими княжнами.
Тверская улица, по которой двигалось шествие, была посыпана желтым песком, столбы – украшены цветами и флагами. Московское дворянство в Благородном собрании дало бал. Для императрицы был специально сделан лифт, потому что из-за больного сердца ей было трудно подняться по лестнице.
Великий князь Гавриил Константинович в воспоминаниях резюмирует:
«Не чувствуется, что Россия празднует юбилей своей династии. Я вынес впечатление, что юбилей Романовых прошел без подъема, и объясняю это тем, что революция уже начинала чувствоваться в воздухе».
На самом деле последним беззаботным романовским праздником был так называемый исторический бал в январе 1903 года в Зимнем дворце. Все последующее – после бала. Началась война с Японией, потом революция, террор, потом война и конец. Так что бал 1903 года можно действительно считать официально последним и в силу этого историческим. Хотя название свое он получил по иной причине. Дело в том, что 416 приглашенных должны были явиться в Зимний дворец в придворных костюмах XVII века. И они в этих костюмах явились. Мысль о костюмированном бале пришла в голову императрице 29 декабря 1902 года, во время завтрака с сыном поэта Жуковского Павлом Васильевичем и министром двора бароном Фредериксом.
Сам Фредерикс будет в костюме Богдана Хмельницкого.
Между ними затеялся спор о целесообразности петровской реформы русского костюма. Жуковский говорил, что русский костюм эстетически приятнее дворцовых мундиров. Тут-то и решили превратить один из балов в исторический. Высший свет в полном составе ринулся в петербургские и московские картинные галереи, всматривался в фамильные портреты, листал исторические труды. В эти дни отмечена рекордная посещаемость музеев.
Сто человек сразу отказались от участия в бале. Стоимость изготовления костюмов была очень высока. По решению министра двора часть костюмов шилась в мастерских Императорских театров. Кроме того, у гвардейских офицеров, особо стесненных в деньгах, администрация Императорских театров обещала выкупить костюмы после бала. Так как разнообразные исторические балы в России не были редкостью, приглашенные извлекали многое из сундуков и одалживали друг у друга. Так, барон Теофил Егорович Мейендорф собрал свой костюм воеводы из армии князя Пожарского по знакомым: желтые сапоги, шлем с подшлемником – у Шереметева, блестящую кольчугу и воротник – у Бобринского, парик с буклями – у некоей Ольги, а меч был его собственный.
Костюм графа Шереметева весил два пуда. Он записал это в дневнике вместе с проклятиями.
Великая княгиня Ксения Александровна рыдала: «Все утро прилаживаю алмазы к кокошнику. Больше никаких сил нет. Я как загнанная лошадь».
Все участники после бала по желанию императрицы были сфотографированы.
Может показаться грубым, но в исторической ретроспективе этот безумный и красивый бал в Зимнем – не что иное, как Последний Кабак у Заставы. Да и нет тут ничего грубого. Это словосочетание уже было к тому времени введено в русский культурный обиход художником-передвижником Перовым, к сыну которого так ревновал свою жену Репин.
1914
Принято считать, что убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве в июне 1914 года было лишь поводом для мировой войны. Причины же войны заключались в жесточайшем экономическом соперничестве между Англией и Германией, в борьбе за рынки и во внутренних противоречиях капитализма.
А вот хороший русский писатель и блестящий историк Марк Алданов говорит: «По случайности, в 1914 году судьбы мира были в руках двух неврастеников». Первый из них – германский император Вильгельм, второй – министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Леопольд Бертхольд фон унд цу Унгаршитц. Когда в Сербии убили австрийского эрцгерцога Фердинанда, граф Бертхольд, который славился честолюбием, лично написал Сербии ультиматум. И не показал его своему патрону – австрийскому императору Францу Иосифу, которому было 84 года, который больше всего боялся пожара от короткого замыкания и который слышать не хотел о войне. Честолюбие Бертхольда тут уж явно было удовлетворено, потому что именно его ультиматум стал первым шагом к мировой войне.
С честолюбием первого европейского неврастеника кайзера Вильгельма все было в порядке и без войны. Германия процветала, он выдал замуж дочь, на свадьбу приезжали английский король и русский царь. Свадьба прошла весело и без политических разногласий.
28 июня 1914 года, когда Вильгельм был на регате в Киле, к его яхте подошла шлюпка. Стоящий в ней адмирал Мюллер держал в руках какую-то бумагу, но так как причалить не мог, он положил ее в портсигар и бросил на борт. В ней было сообщение об убийстве эрцгерцога.
Вильгельм любил эрцгерцога и его жену, к тому же он был всемогущ и по сравнению с австрийским министром иностранных дел мог позволить себе все. Кроме того, ему сказали, что 12 сербских террористов поехали в Вену, чтобы убить его во время похорон эрцгерцога. Кайзер на похороны не поехал. Он сказал, что с сербами надо покончить немедленно. Это само собой разумеется.
Никто не сказал ему, что это не совсем само собой разумеется и войной с Сербией действия сербских террористов не прекратить. Но, может быть, и не было желающих ему это сказать. Многим образованным людям в то время в Европе казалось, что ничего страшного не произойдет, если случится война. Другое дело генералы. Они думали, что будет беда, если войны не случится. И не только германские генералы, но и французские союзники русских генералов. К тому же германский канцлер сказал британскому послу, что договор о нейтралитете Бельгии – это клочок бумаги. А значит, путь на Францию открыт. Посол сообщил об этом в Лондон, добавив, что кайзер «в большой ажитации от вина и говорил безостановочно 20 минут подряд».
В эти дни ходил анекдот: ключник потустороннего мира, апостол Петр, встречает эрцгерцога Фердинанда: «Ваше высочество, за вами сюда ожидается большая свита».
Особенно много народу ожидалось из России.
В фильме «Дом, в котором я живу» есть знаменитый кадр – главные герои идут по улице, а в конце ее встают цифры «1941». Мы всегда эмоционально реагируем на этот кадр. На самом деле с ничуть не меньшим, а может быть, и большим правом на нашу трагическую память могут претендовать цифры «1914». В 1914-м начались события, после которых рухнула огромная страна Россия. Первая мировая война начинает и возглавляет эту череду событий.
Первую мировую войну называют еще Великой войной. В этом названии – масштаб трагедии, количество жертв, перекройка карты Европы, страшная цепь последствий – большевизм, фашизм и, наконец, Вторая мировая война.
В самой комбинации цифр «1914» и «1941» есть что-то мистическое.
Император Николай Александрович Романов, к 1914 году уже двадцать лет как царствующий в России, был склонен к мистицизму. Число современников, свидетельствующих о его мистицизме, может конкурировать только с теми, кто пишет о нем как о глубоко верующем человеке. Мистицизм и христианская вера, казалось бы, несовместимы друг с другом. Но точкой их пересечения в душе российского императора оказалась его непостижимая убежденность в том, что он, Николай Александрович, действительно помазанник Божий на российской земле.
В течение двадцати лет правления Николая Россия отказывалась с этим соглашаться. Ходынка, разгром в Русско-японской войне, 1905 год, испуг до полного безвластия, тотальный эсеровский террор авторитет Николая не укрепили. Затем Столыпин шесть лет вместо царя осуществлял управление страной в качестве кризисного менеджера. Потом Столыпина убили. Николай не воспринял это как трагедию, тем более как национальную трагедию. Но исчезновение с российской политической сцены такого сильного персонажа, как Столыпин, также не повысило самооценку Николая. Его личные впечатления от первого десятилетия российского XX века были кошмарными и настолько подавляющими, что мысль о себе как о Божьем помазаннике должна была отступить.
Однако соблазн пришел с самой неожиданной стороны. Благодаря внятной экономической и финансовой политике нелюбимых Николаем премьеров Витте, Столыпина и Коковцова Россия была на мощном экономическом подъеме. Так вот, оказалось, что экономический подъем – это невероятное испытание для лидера страны, задавленного комплексами собственных неудач. В особенности если речь идет о самодержце гигантской страны со стремительно растущим населением. Женщины рожают детей, то есть солдат, доходы страны растут, инстинкт государственного самосохранения ослабевает. К тому же государь прежде всего человек военный. Он ценит свое военное образование и говорит, что свободнее всего чувствует себя среди военных.
В 11 часов утра 29 января 1914 года к премьер-министру с двухлетним стажем и уже десять лет как министру финансов Владимиру Николаевичу Коковцову явился курьер и передал небольшого формата письмо от государя.
Это было увольнение с должности в следующих высочайших формулировках:
«Владимир Николаевич!
Не чувство неприязни, а давно и глубоко осознанная мною государственная необходимость заставляет меня высказать Вам, что мне нужно с Вами расстаться.
Быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем экономических сил страны требуют принятия ряда решительных мер, с чем может справиться только свежий человек».
Кстати, о свежести. На место Коковцова был поставлен Горемыкин, ему в этот момент стукнуло 75 лет, в премьерское кресло Николай сажает его по второму заходу. Первый раз он его заменил Столыпиным. Так что если осетрина по-булгаковски, как известно, бывает только одной свежести, то по-царски у премьер-министра легко может быть две свежести и более. Горемыкин известен как крайне несамостоятельный чиновник, находящийся в постоянном ожидании указаний от Николая.
Но вернемся к отставке Владимира Николаевича Коковцова.
В 11 утра в пятницу 31 января 1914 года он вошел в кабинет государя.
Государь, только вернувшийся с прогулки, быстро пошел навстречу Коковцову, подал ему руку и, не выпуская его руки, стоял молча и смотрел ему прямо в глаза.
Современники отмечали, что, когда Николай бывал взволнован, он беспрерывно курил и смотрел себе под ноги. Коковцову Николай смотрел в глаза.
Потом он обнял его, два раза поцеловал и пожаловал графский титул. Потом опять поцеловал. Далее государь объявил, что назначает бывшему премьеру в виде заботы 300 тысяч рублей для единовременной выдачи. Коковцов отказался. «Ну, что же делать», – сказал государь, обошел вокруг стола, опять взял Коковцова за руку. Глаза его были полны слез. Коковцов поцеловал ему руку, он поцеловал Коковцова в губы и прибавил: «Так расстаются друзья».
Такова эмоциональная составляющая воспоминаний Коковцова о прощальной аудиенции. Теперь об эмоциях несколько иного свойства. Премьер-министр, он же министр финансов, был убежденным противником войны и единственной преградой на пути возрастающего влияния военного ведомства. Когда Николай 31 января 1914 года со слезами и поцелуями сдавал Коковцова, он не мог не отдавать себе отчета в том, о чем он плачет. В ином случае самообладание не покинуло бы его. А его самообладание стало легендой еще при жизни Николая, вызывало толки об «азиатском фатализме».
На самом деле это выдержка, которая давалась воспитанием. Вроде бы неуместное сравнение, но так выпускницы Смольного института в сталинские времена, стоя с передачей мужьям в тюремных очередях, умели на людях скрывать свои чувства. Вероятно, именно по причине внешней сдержанности и фотографии Николая не оставляют какого-то определенного впечатления. Он хорошо выглядит, аккуратен, нельзя представить себе, чтобы он повысил голос. Кажется, что он должен быть педантичным, должен любить свежий воздух и порядок. На этом фоне чем-то из ряда вон выходящим кажется привычка Николая запивать портвейном не только сыр и десерт, но и горячие блюда.
Так что слезы при отставке премьер-министра – это однозначно ЧП, чрезвычайное положение.
Мать Николая, вдовствующая императрица Мария Федоровна, прочитала 30 января в газете об увольнении Коковцова. В тот же вечер, встретившись с сыном в театре, задала ему вопрос: «Зачем ты это сделал?»
И получила ответ государя:
«А ты думаешь, что мне это легко? Когда-нибудь в другой раз я расскажу тебе все подробно, а пока я и сам вижу, что не трудно уволить министра, но очень тяжело сознаваться в том, что этого не следовало делать».
Мария Федоровна рассказала об этом разговоре при встрече Коковцову и добавила:
«Мы идем верными шагами к катастрофе. Государь слушает только льстецов. Я сама скорее чувствую инстинктом, но не умею ясно представить себе, что именно нас ждет».
Председатель российского правительства считал гонку вооружений опасной до последней степени. Гонка вооружений вселяет в массовое сознание мысль о том, что война неизбежна. Волна нервного возбуждения при этом поднимается так высоко, что захлестывает даже самых убежденных противников войны. Все это российский премьер-министр излагал еще в июне 1912 года германскому канцлеру Бетману-Гольвегу во время встречи в верхах между российским и германским императорами. Канцлер в свою очередь заметил, что Россия еще в 1910 году приняла так называемый мобилизационный план номер 18, рассматривающий Германию в качестве потенциального врага. Это было чистой правдой. Государь подписал этот план с подачи военного министра, и вероятный противник был высочайше утвержден. Суть плана в следующем. Мы не бьем врага сразу. Мы заманиваем его все дальше и дальше в глубь нашей территории, там, в глубине России, армия пополняется призванными из запаса и тогда уже переходит в наступление и гонит врага с родной земли. Подобный план, во-первых, несомненно, дает представление о том, что российский царь владеет огромной территорией, ему есть куда заманивать.