Во-вторых, лавры Кутузова с его вынужденным маневром образца 1812 года не дают покоя. При этом о сдаче Москвы Наполеону никто не вспоминает. А в-третьих, Германия ответила в 1911-м введением чрезвычайного военного налога и новой могучей программой вооружения.
В 1912 году российской военный министр, в свою очередь минуя председателя правительства и Думу, которая утверждает военный бюджет, напрямую выходит на Николая с требованием денег. Ввиду быстрого вооружения Германии нам нужен единовременный кредит в 350 миллионов рублей плюс добавлять министерству 100 миллионов рублей ежегодно. Имя министра финансов Коковцова, который считает, что гонка вооружений подрывает финансовую стабильность страны, – синоним врага народа. Министр финансов отвечает военному министру: «Хорошо, у меня есть свободные 450 миллионов рублей, я отдам их, но я попрошу помощи у государя. Пусть государь повелит своим именем всем гражданским министрам, чтобы они не просили денег». Это означало – деньги пойдут только на войну. Государь ответил очень просто: «Представьте мне завтра проект моего повеления об этом всем министрам, и я подпишу его с большой радостью».
Через год в Петербурге, во время встречи начальников генеральных штабов России и Франции, генерал Жоффр в светской беседе с российским министром финансов Коковцовым не без ехидства заметил, что завидует русскому военному министру Сухомлинову, потому что тот всегда может получить денег столько, сколько хочет. В ответ Коковцов показал Жоффру один финансовый документ, и генерал Жоффр собственными глазами увидел, что у русского военного министра налицо 200 миллионов рублей, то есть 500 миллионов франков, неиспользованных кредитов. Раскланиваясь с генералом Жоффром, Коковцов заметил: «Если должностное лицо не крадет деньги – это еще не достижение, потратить их вовремя и на дело – вот искусство».
В 1913-м на совещании у государя по вопросам внутренней и внешней политики с участием премьер-министра, министра иностранных дел, министра внутренних дел, начальника Генштаба и пары великих князей военный министр поставил вопрос об увеличении призыва. Премьер, он же глава Минфина, был против: «Призыв составляет у нас 570 тысяч человек. Увеличение на 120 тысяч гладко не пройдет». Тут от силовиков поднялся министр внутренних дел Маклаков. Его речь свелась к следующему: не следует бояться увеличивать призыв, наоборот, надо стремиться к тому, чтобы все молодые люди проходили через армию, потому что армия воспитывает и возвращает народу окрепшие физически и морально кадры.
К лету 1914 года, то есть к началу войны, Россия пришла с армией мирного времени в 1 миллион 423 тысячи человек. После мобилизации она составила 5 миллионов 338 тысяч человек. У Германии до объявления войны армия насчитывала 761 тысячу человек, после мобилизации – 2 миллиона 415 тысяч. У России на момент войны было 7088 артиллерийских орудий, а у Германии – 6528. Винтовок у России – 5 миллионов штук, у Германии – столько же. У России – 263 аэроплана и 4100 автомобилей, у Германии – 232 и 4000. Если сравнивать экзотические средства ведения войны, то у России – 14 дирижаблей, а у Германии – 15. Правда, у Германии 12 000 пулеметов, а у нас – 4100, да тяжелых орудий у Германии 2076, а у нас – 240. Но это пустяки. Нагоним.
Мысль о военном паритете с Германией создавала ощущение государственного благополучия. Хотелось чего-то дерзкого и великого. Масла в огонь подливали союзники: «Россия – европейский паровой каток». Кавалерийская лава казаков производит сильнейшее впечатление на европейские умы. Газетные художники рисуют казаков в подробнейших деталях. «Русские ресурсы настолько велики, что Германия будет истощена без нашей помощи России», – сказал министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей в апреле 1914 года президенту Франции Пуанкаре.
Надо сказать, что сэр Эдвард Грей в это время уже катастрофически быстро терял зрение и к тому же находился в глубокой депрессии после смерти жены. Российский лидер Николай Романов был бодр, жена была рядом, но политическое зрение было никудышным. Из всех возможных целей он сфокусировал его на мысли, что Россия – великая военная держава. Эта мысль была очевидна и его отцу, императору Александру III, но тот 14 лет своего правления не втягивал страну в военные конфликты. Как-то раз, когда Александр III ловил рыбу на берегу Финского залива, адъютант принес ему телеграмму из Европы, на что государь кратко и емко ответил: «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать». По наследству вместе с троном своему сыну Александр не передал выдержку рыболова.
Экс-премьер Витте высказал крамольную мысль: «В интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, целесообразнее отойти во второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир». Но уж чего не было у Николая, так это связи между внутренней и внешней политикой. В остальном все просто:
26 июня в Сараеве убит австрийский эрцгерцог Фердинанд.
20 июля – во Франции прекращены отпуска командного состава.
23 июля – Австро-Венгрия предъявляет ультиматум Сербии.
25 июля – Сербия объявляет мобилизацию.
Все еще надеются на мирный исход, а Ленин 25 июля уже пишет Инессе Арманд: «Мой дорогой, очень дорогой друг, все мои помыслы – о революции, которая начинается в России». В тот же день, когда Ленин написал это письмо, а французский президент Пуанкаре находился с визитом в Петербурге, свое письмо бабушке Марии Федоровне, жене Александра III, написал ее внук Алексей, сын Николая II: «Милая бабушка, президент Пуанкаре подарил мне чудный письменный прибор. Сегодня все – мама, папа, сестры – на параде. Любящий тебя Алексей».
28 июля – Австро-Венгрия объявляет войну Сербии.
29 июля – бомбардировка Белграда.
29 июля – Россия объявляет частичную мобилизацию.
31 июля – начало всеобщей мобилизации в России и Австро-Венгрии.
31 июля – Германия предъявляет России ультиматум: не прекратите мобилизацию – будет война. Ультиматум истек 1 августа в 12 часов дня. Николай не дал Вильгельму никакого ответа.
1 августа 1914 года Николай и его сестра великая княгиня Ольга присутствовали на смотре войск в Красном Селе. Ольга спросила у брата, следует ли ей остаться, чтобы в случае объявления войны лично проводить на фронт Ахтырский гусарский полк, шефом которого она была.
«Не беспокойся, душка, – ответил император. – Войны не будет. Поезжай домой».
Великая княгиня Ольга уехала в Петербург. Она принимала ванну, когда от Николая прибыл курьер и сообщил, что Германия объявила войну.
В 19:10 германский посол Пурталес явился к российскому министру иностранных дел Сазонову и от волнения вручил ему два варианта германского ответа. В случае, если Россия прекращает мобилизацию – мир, если не прекращает – война. Российский министр иностранных дел ответил:
«Я имею мужество взять на себя ответственность за войну, которая сделает Россию сильнее, чем когда-либо».
В ночь с 1 на 2 августа Николай вызвал к себе английского посла Бьюкенена и работал с ним с 11 вечера до часа ночи. В его присутствии он составил длиннейшую телеграмму английскому королю Георгу. Во втором часу ночи Николай зашел к императрице выпить чаю, после чего принял ванну и направился к себе, когда его догнал камердинер Тетерятников с телеграммой от императора Вильгельма. Через несколько часов после объявления войны России Вильгельм все еще в последний раз пытался убедить Николая не втягивать Россию в войну.
Судьба под видом камердинера Тетерятникова окликнула Николая в момент, когда он взялся за ручку двери своей спальни. Почему же фаталист Николай не прислушался к судьбе, когда она схватила его за рукав? Он же обязан был знать, что армии Самсонова и Ренненкампфа, которые пойдут в Восточную Пруссию для отвлечения германских сил с Западного фронта, то есть для спасения Парижа, так вот, эти две русские армии пойдут без координации, без связи. По радио сообщения будут посылать открытым текстом, что называется клером, чему немцы крайне удивятся и будут черпать из них полную информацию. Генералы Самсонов и Ренненкампф не разговаривали друг с другом еще со времен Русско-японской войны. Николай лично остановил дуэль между ними. Николай должен был знать, что связь между командующим Северо-Западным фронтом Жилинским и командующими армиями будет осуществляться невероятным образом. От Жилинского адъютант на автомобиле едет на почтамт в Варшаву, отправляет телеграмму генералу Самсонову, потом опять за сотню километров едет туда же за ответом. Великий князь Олег Константинович, воевавший у Ренненкампфа, напишет в дневнике:
«Обоз далеко. Все остались без кухни, без ничего. 14 дней в одном белье. (Это великий князь!) Я сам зарезал 20 кур. У солдат нет табака, папирос. Делюсь с ними тем, что присылают из дома».
Из дома, то есть от великого князя Константина Константиновича. У него, помимо Олега, в гусарском эскадроне воюют еще два сына – Гавриил и Игорь. Из воспоминаний Гавриила:
«Кони бредут по брюхо в вязком болоте, падают, затягиваются топью, исчезают. Гусары без коней ползут по болоту, некоторых больше не видно на поверхности. Игоря затянет до самого подбородка, над топью только голова и поднятые руки. С трудом вырвал его. Немцы, увидев, что мы тонем, ушли дальше».
Великий князь Олег будет смертельно ранен и скончается 22 лет от роду. Похоронен в Осташеве, на высоком берегу Рузы.
Многие приезжающие с фронта говорят о мародерстве. Солдат за мародерство секут. Ренненкампф мародеров нещадно расстреливает.
В газету «Киевская мысль» была прислана корреспонденция о безобразиях казаков в Галиции. Напечатали. Везде вместо слова «казаки» поставили «немцы». Когда редактору задали вопрос по этому поводу, он ответил: «Живем мы в России, и все знают, что под немцами надо подразумевать казаков».
Армия Самсонова в Восточной Пруссии будет окружена и разбита к 30 августа. 30 тысяч солдат будут убиты, 92 тысячи попадут в плен. В Германию отправят 60 поездов с трофеями. Генерал Самсонов покончит с собой, хотя война предоставляет другие возможности расстаться с жизнью.
Ренненкампф все это время будет бездействовать. Командующий фронтом Жилинский не будет координировать действия армий. Ренненкампф начнет самостоятельное отступление. Потеряет 145 тысяч человек, значительную часть армии все же сбережет.
Самсонов и Ренненкампф – лучшие генералы, которых сможет выставить русская армия.
С августа по декабрь 1914 года Россия потеряет 1 миллион 350 тысяч убитыми, ранеными и военнопленными.
В октябре Николай с наследником, десятилетним Алексеем, на месяц отправится из Петербурга в поездку по прифронтовой полосе. Раздача Георгиевских крестов, посещение перевязочных пунктов. Под Ровно, стоя перед строем солдат, Николай попросит поднять руку тех, кто на войне с самого начала. Поднимутся несколько рук. Будут целые роты, в которых не поднимется ни одна рука. Это означает: те, кто ушел на войну в августе, – все убиты.
Николай в 1914 году вручит третий Георгиевский крест знаменитому герою-казаку Кузьме Крючкову. Между прочим, полный Георгиевский кавалер в России имел 136 рублей золотом в год, 100 десятин земли, потомственное дворянство, первый офицерский чин и освобождение от налогов. Советская власть такой социальной защиты своим героям не дает. Провоевав всю Первую мировую, после революции, в начале 1918 года, Крючков создает белый партизанский отряд. Последний свой бой хорунжий Крючков ведет уже в составе Донской Белой армии. Красную армию в этом бою у станицы Островской представляют китайские наемники. Георгиевский кавалер Крючков ранен наемником пулеметчиком-китайцем. А ночью в хату, где умирал Крючков, явится пьяный командарм Буденный и заорет: «Встань, белая гнида!» Крючков плюнет ему в лицо. Буденный лихо зарубит лежащего перед ним смертельно раненного Крючкова.
С конца августа 1914 года в Большом дворце Царского Села открыт лазарет, названный «Собственным Ея Величества лазаретом». Императрица со старшими дочерьми Ольгой и Татьяной проходят курс сестер милосердия военного времени. Им преподает главный врач царскосельского госпиталя, хирург-орденоносец, специалист по полостным операциям княжна Вера Игнатьевна Гедройц.
В обязанности женской части семьи Николая входят перевязки и обработка ран, смена постельного белья раненым, они присутствуют на операциях, уносят ампутированные руки и ноги.
Позже для тяжело раненных солдат был открыт лазарет в Зимнем дворце. Под него отведены все парадные залы, за исключением Георгиевского. Снята часть картин и статуй, полы покрыты линолеумом.
Раненых вносили по Иорданской лестнице. В Николаевском зале – раненные в голову и позвоночник. В Восточной галерее – ранения в конечности. В Гербовом зале – ранения в брюшную полость и тазобедренный сустав. Самые тяжелые – в Петровском зале за ширмами. Операционная – в комнате за Александровским залом. Перевязка – в Фельдмаршальском. В каждом зале – до 200 человек. Работают отличные специалисты.
Сестрами милосердия руководит баронесса Икскуль. Большинство женщин русского высшего света честно вынесли на себе все тяготы работы в лазаретах. Потом они говорили, что нищая жизнь в эмиграции после работы в лазарете уже была не страшна.
Честь и хвала им. Но в государственном военно-санитарном ведомстве царит полный хаос. В 1914 году верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич настаивал на снятии с должности начальника этого ведомства некоего Евдокимова. Его не удаляли, так как он пользовался расположением военного министра Сухомлинова и императрицы. Говорили, что Александра Федоровна желала просто поступить наперекор свекрови.
23 августа в Москву привезли 9000 раненых. Валили на солому в лазарете университета Шанявского (теперь это РГГУ). Без пищи. Без врачей.
В военных госпиталях полная нехватка всего, раненые лежат полуголые. Земский союз присылает белье – военное начальство запрещает им пользоваться.
Когда в госпиталь приезжает царь, возникает полная мешанина.
В Лефортовском госпитале во время приезда царя построена стена, отделявшая тяжелобольных, чтобы царь их не видел. Госпиталь переполнен. Лишних быстро вывозили, несколько тысяч человек лежали неделю в вагонах на запасных путях.
Распоряжение военных властей: если русский офицер вовремя не оказался в палате, с него приказано снимать штаны. Мера о штанах прививается. В некоторых госпиталях сняты штаны с военнопленных врачей, которые помогают нашим врачам. Ходят в подштанниках. Сестры сжалились и сшили им теплые штаны за свой счет.
Трезвой оценки поражения в Восточной Пруссии никто не даст. Катастрофа на Восточном фронте будет прикрываться реляциями о победах на Южном и Юго-Западном фронтах. Министр Сухомлинов будет давать оптимистические интервью. Британский связной офицер при штабе армии Самсонова, очевидец ее трагедии, доложит Черчиллю, в то время военно-морскому министру Великобритании:
«Главная беда России – в желании всячески приукрасить ситуацию».
Николай очень плохо разбирался в людях, но это свойство своего окружения он обязан был знать.
Сергей Юльевич Витте говорит об этом очень прямо: «Государь сие знал и допускал». И дальше: «Царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране».
За год до войны бывшего председателя Государственной думы Александра Ивановича Гучкова интервьюировали как специалиста по общественному мнению. Вопросы были такие: Начинать войну или нет? Если будет война, не произойдет ли революция? Гучков ответил, что война означает неизбежную революцию. Государь может рассчитывать на преданность только гвардейских полков.
В феврале 1914 года бывший министр внутренних дел в правительстве Витте П. Н. Дурново направил Николаю записку, в которой писал, что война смертельна и для России, и для Германии.
«В побежденной стране неминуема социальная революция. Она неминуемо перекинется и на страну-победительницу, потому что Германия и Россия слишком тесно и давно связаны. Особенно благоприятные условия для революции война создаст в России».
Как в воду глядел П. Н. Дурново (и про Россию, и про Германию). Николай читал его записку. Но и это не главное. Николай смог бы избавить Россию и от Первой, и от Второй мировых войн, и от революции в ночь перед началом войны, если бы в тот миг, когда он взялся за ручку двери их общей с женой спальни, он, российский император, подумал о своих детях – о четырех девочках и одном больном мальчике. Если бы он в этот миг отпустил бы на волю свои эмоции и во всю силу отцовских чувств представил себе их возможный кошмарный конец. Тогда он сквозь кровавую пелену ближайших четырех лет увидел бы, как он будет спускаться в подвал с сыном на руках, как у него отнимут сына и вместе с дочерьми поставят к стенке. Он отчетливо расслышал бы звуки выстрелов в его детей, услышал бы крик и стон родных голосов, рассмотрел бы, как его девочек будут добивать штыками и прикладами и еще дважды выстрелят в ухо его четырнадцатилетнему сыну.