Окошки на двери бежевого гаража, построенного из шлакобетонных блоков, были закрыты обтянутыми черным бархатом фанерками. Цементный пол чисто подметен, и хотя принадлежавший семье старый грузовик уже много лет не стоял в гараже, в воздухе все еще витал слабый запах машинного масла.
Саверио внимательно слушал избитую Oh Marie в исполнении сестер. Положив руки на пульт, он наклонился вперед, прикрыв глаза и прислушиваясь к мелодии. Грампластинка «Сестер Донателли» на 78 оборотов выглядела элегантно – обложка в стиле ар-деко, внутри черный шеллаковый диск с серебристой наклейкой.
Мариано следил за тем, как пластинка плавно кружилась на бархатной вертушке. Тонкая золотая игла следовала по бороздкам, а из колонок, прилаженных на свисавшей с потолка трубе, лился глубокий звук. По мере проигрывания песни Мариано регулировал звук, осторожно поворачивая ручки настройки, – тут делал басы поглубже, там модулировал верхние частоты.
Вдобавок к пульту Мариано оснастил гараж звукоизолированной кабиной для записи. Эта несложная конструкция – комнатка с фанерными стенами, обитой войлоком дверью и большим стеклянным окном – занимала добрую половину гаража.
Окно выходило на пульт, где Мариано установил двухкатушечную систему звукозаписи. В кабине стояло пианино, с потолка свисал микрофон с выдвижной подставкой, и оставалось еще немного места для небольшого аккомпанирующего джазового ансамбля.
Сестры Донателли предпочитали записывать свои песни осенью, поскольку весной и летом в кабине звукозаписи становилось невыносимо жарко, а зимой – слишком холодно. Но на этот раз Чичи было все равно, какое нынче время года, – здесь был Саверио, профессиональный певец, и нечасто случалось, чтобы солист гастролирующего оркестра согласился посетить «Студию Д», да еще и поучаствовал в записи песни незнакомого автора по имени «Ч. Ч. Донателли».
Саверио повернулся к Мариано:
– И вы записали это здесь? Вокал, инструментальное сопровождение, регулирование уровней, сведение – все?
– Да, прямо здесь, – заверил его Мариано. – Я записываю звук на ленту, потом отвожу в Ньюарк, в «Магеннис», и они нарезают нам пластинку.
– Масштабно! – Похоже, Саверио был по-настоящему впечатлен.
– Да нынче у всех в гаражах студии звукозаписи, – сказал Мариано.
– Не такие, как твоя, папа, – возразила Чичи.
– Просто у меня неплохие микрофоны, и еще я придумал, как звукоизолировать кабину.
– А как вам это удалось? – поинтересовался Саверио.
– Мне пришло в голову подметать пол на блузочной фабрике – около конвейера и в раскройном цехе, после работы там валяются никому не нужные лоскутки и остатки ниток. Так вот, оказалось, что каждый вечер набиралось довольно много этого добра. Я всё подбирал, относил домой, а Изотта набивала этими отходами полотняные мешочки, она их скроила из старых торб для муки. Потом я заполнил мешочками пространство между внутренней и внешней стеной, дюймов на шесть. Это сработало.
– Хочешь, запишем что-нибудь? Так, для смеха? – спросила Чичи у Саверио. – Что-нибудь симпатичное, где ты сможешь солировать?
– У меня нет с собой нот.
– Ноты не понадобятся.
– Ты предлагаешь мне спеть a cappella?
– Нет, я могу аккомпанировать тебе на пианино. Я написала одну песню…
– Ну все, начинается, – тихо сказала Люсиль на ухо Барбаре. – Он попался в ее сети.
– Ты ведь умеешь читать ноты? – уточнила Чичи.
– Ага.
– Тогда давай попробуем. – Чичи протянула Саверио ноты, аккуратно записанные от руки. – Будет весело, вот увидишь.
Она втянула Саверио в кабину вслед за собой, закрыла дверь и уселась за пианино.
– А ты умеешь играть?
– Ну, я сюда уселась, не потому что хорошо смотрюсь на этом табурете.
– Но ты действительно хорошо смотришься.
– Это неважно. Итак… – Чичи открыла ноты.
Саверио наклонился поближе:
– Что это?
– Песня.
– Кто-нибудь ее записывал?
– Никто. Пока что.
– Ее написала ты?
– Не можем же мы исполнять исключительно избитый репертуар.
– Действительно, никакого смысла, – усмехнулся Саверио. – Я-то просто зарабатываю этим на жизнь.
Чичи сыграла на пианино мелодию. В ней ощущался свинговый ритм.
– Как тебе? Она называется «Скалка моей мамаши».
– Шуточная, значит.
– Юмореска, – поправила Чичи.
– Скажите пожалуйста!
– Это похожий жанр! И вообще, автор сидит перед тобой, так что не издевайся.
– В шоу-бизнесе нет места для ранимых сочинителей, – ухмыльнулся он.
Она рассмеялась:
– Что ж, тогда я буду первой такой!
– Ну уж нет, второй – после меня.
Снаружи кабины Мариано слушал, как Саверио и Чичи перешучивались и поддразнивали друг друга. Барбара листала газету «Берген Каунти рекорд», а Люсиль за спиной отца расставляла в алфавитном порядке коробки с катушками пленки.
– Папа, она что-то задумала, – сказала Люсиль.
– Я за ней приглядываю. Просто она целеустремленная, в этом нет ничего плохого.
– Оппортунистка она, – поправила его Барбара, не отрывая глаз от газеты.
– Она умная, – возразил Мариано. – И в этом тоже нет ничего плохого. Связи в наши дни значат все.
– Это он за обед расплачивается, – сухо проронила Люсиль. – С процентами.
– Ну, я бы не был так уверен, – усмехнулся Мариано.
В кабине Чичи негромко наигрывала мелодию.
– Так, ты поешь за мужа, – скомандовала она, указывая на ноты.
– А ты за жену?
– Согласись, так будет разумно.
– Не язви, – попенял ей Саверио. – Играй давай.
Чичи опустила руки на клавиши пианино и подала Саверио знак.
«Жена» спела:
«Муж» ответил:
– Так, а теперь припев, – пояснила Чичи.
– Я понял, – сказал Саверио.
«Жена»:
«Муж»:
«Жена»:
Вместе:
«Жена»:
«Муж»:
«Жена»:
Вместе:
«Муж» и «жена» спели вместе:
Чичи обернулась к окну кабины и посмотрела на отца.
– Папа, ну как?
Прежде чем отец успел ответить, вмешался Саверио:
– Барбара, Люсиль, идите сюда, поможете нам.
– Но ведь это дуэт, – возразила Чичи.
– Прозвучит эффектнее, если они поучаствуют в припеве. Так, как будто все три девушки на меня набрасываются. В музыкальном смысле, конечно.
– Хорошо, давай попробуем, – пожала плечами Чичи.
Люсиль и Барбара присоединились к ним в кабине. Саверио объяснил им, когда вступать, и задал ритм вместе с Чичи.
Девушки репетировали под руководством Саверио, а Мариано откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке и наблюдал за ними.
– Мы готовы, мистер Донателли, – объявил наконец Саверио. – Давайте записывать.
– Дубль первый. «Скалка моей мамаши», – объявил Мариано в микрофон на пульте записи. Он установил бобины с лентой в правильном положении и нажал на кнопку.
Глядя, как Саверио поет в кабине вместе с сестрами, Мариано дивился тому, как легко у них это получается, не забывая, однако, следить за звуком и время от времени поправлять движки на пульте. Исполнители то останавливались, то начинали снова, добиваясь лучшего сочетания своих голосов, и так постепенно рождалась песня. Третий, четвертый и пятый дубль записали уже без остановок. В каждом последующем варианте было все больше самобытности, все весомее становился вокал и все выразительнее – смысл.
Мариано был доволен. Он даже позволил себе удовлетворенный смешок – так ликует старатель, различивший крупицы золота на дне жестяного лотка, или нефтяник, увидевший, что это за черная лужа расплывается и вот-вот забьет фонтаном у него под ногами среди голого поля, или ученый, смешавший две жидкости в пробирке эксперимента ради и, к собственному удивлению, получивший спасительную сыворотку.
Мариано мог различить вдали будущее, триумфальный завершающий аккорд всех их усилий. Что с того, что соседи сочли его stunod[26], когда он превратил свой вполне приличный гараж в студию звукозаписи? Его жене не понравилось, что грузовик теперь припаркован на улице, но он велел ей не мелочиться. Скептики нудили: «Да чего ты добьешься своими записями?» Даже приходской священник решил, что это какая-то афера. Слышали бы они эту запись! Он нашел зацепку, различил путь к победе: три хорошенькие поющие девушки, а на их фоне – красавец-солист, и все они исполняют песню о любви и замужестве.
Он знал, какое-то шестое чувство подсказывало ему, что в разгар Великой депрессии именно юмористическая песня прольется бальзамом на души слушателей. А если эта песня к тому же окажется близкой к личному опыту иммигрантов – в данном случае речь шла об итальянцах, но ведь и евреи, поляки, греки, ирландцы, жившие по всему побережью, в городках и городах вдоль железной дороги, тоже поймут, о чем там речь, так как суть песни соответствовала также и традиционным взглядам их собственной культуры, – тогда песня непременно станет хитом. И при заразительно бодрой мелодии широкая популярность была ей обеспечена.
Да и звук был определенно хорош. Стройные голоса сестер обрамляли сильный вокал Саверио. Мариано уже воображал их будущий успех. Ведь достаточно одной песни, чтобы ансамбль скакнул из неизвестности в славу. Стоило лишь заглянуть в окно звуконепроницаемой кабины, чтобы это понять. Помолвочные кольца, мечты Люсиль о курсах для секретарей, профсоюзные билеты заведомо проигрывали перед подобным волшебством. Сестры Донателли и этот мальчишка, Саверио, были на прямом пути к успеху.
Саверио вернул Люсиль пустую бутылку из-под газировки. Чичи придержала перед ним дверь гаража.
– Еще одну, на посошок?
– Нет, Люсиль, спасибо. Мне пора возвращаться в гостиницу.
– Не позволяй Чичи себя обрабатывать, – сказала она ему, уходя на задний двор.
– Она играет не по правилам, – добавила Барбара, следуя за Люсиль.
– Не слушай моих сестер, у них совершенно отсутствует деловая хватка, когда речь о шоу-бизнесе. – Чичи побежала вперед и отворила калитку на улицу.
– Ты что, каждую дверь передо мной собираешься открывать, отсюда до самой гостиницы?
– Ты был так щедр! Я бы подвезла тебя на папином грузовике, но это небезопасно, он то и дело ломается. А автомобиля у нас нет.
– У меня его тоже нет. А если бы у тебя был автомобиль, то какой бы ты выбрала?
– «Паккард».
– А почему?
– Потому что, куда ни кинь, все ездят на «фордах».
– И только поэтому?
– Ну и еще я считаю, что «паккард» – просто произведение искусства.
Саверио порылся в карманах.
– Вот. – Он достал пакетик из оберточной бумаги, открыл его и протянул Чичи скапулярий[27] Божьей Матери, висевший на шелковом шнурке.
– Какая прелесть. Это от твоей мамы?
– Нет, от меня.
– Очень любезно.
– Он освященный. Просто у той монахини закончились медальоны.
– Ты делал покупки в монастыре?
– Она ходила по гостинице.
– Видимо, пыталась поощрять хорошее поведение. А с какой стати ты мне что-то даришь? Если уж на то пошло, это следовало бы сделать мне. – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Спасибо.
Саверио заметил, что волосы Чичи пахнут ванилью: свежий аромат, как легкое летнее пирожное.
– Это все, что у меня нашлось для тебя, – сказал он. – На память об этой неделе. Я и маме купил такой же.
– Ну, конечно. Как добрый католик, небось еще парочку припрятал в том пакетике. Ты их раздавай, раздавай.
Саверио рассмеялся.
– Ты меня раскусила. Я и правда купил несколько, но не все, у монашки еще остались.
Чичи тоже рассмеялась:
– Ну разумеется!
– Мама говорит, ты спасла одному мальчику жизнь, – сказал Саверио.
– Да ну, – пожала она плечами, – спасатель быстро приплыл на помощь.
– А мне рассказывали другое. Будто ты первой за ним бросилась и сама его нашла. Признай же свою заслугу, – настаивал Саверио.
– Я средний ребенок, я к такому не привыкла.
– А я единственный ребенок, так что приходится.
Чичи ухмыльнулась:
– Обычно на меня всё валят, а не хвалят.
– А на мою долю выпадало и то и другое.
– Повезло.
– Девушки не любят признавать свои заслуги.
– Мы делаем то же, что и наши матери, – грустно улыбнулась Чичи, надевая на шею скапулярий.
– А к отцам и сыновьям это тоже относится? – спросил Саверио.
– Понятия не имею. У моего папы одни дочери.
– А мне всегда хотелось сестру или брата.
– Если бы они у тебя были, ты бы считал иначе. Ты бы от них на стенку лез.
– Не думаю.
– То, что мы себе представляем, всегда лучше того, что нам дается, – назидательно сказала Чичи.
– Ты ужасно умная.
– Да не особо, просто наблюдательная.
– Тебе понравилась моя мама?
– Она очень милая. А ведь венецианцев в наших краях не так уж много. Моя мама тоже венецианка.
– Да ну! – Саверио пора было возвращаться в гостиницу, но ему не хотелось уходить.
– Мой отец говорит, что невозможно победить в споре с венецианцами, – сообщила Чичи.
– Это он моего отца не знает, – покачал головой Саверио.
– А где он?
– В Мичигане. Он никогда не ездит в отпуск.
– А почему?
– Это ты у него спроси.
– А ты с ним не общаешься?
Саверио пожал плечами:
– Не особо.
– Позволь я угадаю. Ему не нравится, что сын у него певец. Он бы предпочел более традиционное занятие для своего отпрыска.
– Что-то вроде того.
– А ты не можешь заставить его изменить отношение?
– Нет.
– А хочешь?
– Мало ли чего я хочу.
– Поняла.
– Пожалуй, ты и правда поняла. – Саверио посмотрел на Чичи, затем на часы: – Жаль, у нас нет больше времени.
– Я слишком много болтаю.
– Мне это нравится.
Чичи не знала, что ответить, а ведь обычно она за словом в карман не лезла. Саверио скрестил руки на груди.
– Я встречаюсь со множеством девушек.
– И что?
– Просто подумал, что тебе лучше об этом знать.
– Мне написать об этом репортаж в «Си-Айл экспресс»?