Андрей Воронов-Оренбургский
Хроника барона фон Дитца. Том второй
Часть IV
Глава 1
Это была хроника ада! Бесконечный рёв снарядов и всепожирающий гусеничный ползучий скрежет. Всё кругом было красным и можно было подумать, что во вселенной произошла чудовищная катастрофа, какая-то страшная перемена: исчезли булый, зелёный, голубой и другие привычные тихие цвета, а чёрное солнце вспыхнуло алым углём. Ей Богу казалось: словно между Сталинградом и всем остальным миром – лопнула кора земли…И в расширявшихся брешах хлюпала, пухла и прибывала ноздрятая кровавая лава.
…Скованные напряжением, солдаты в окопах ждали приказа, комбат, будто отлитый из олова, молчал, не отрывал глаз от бинокля.
– Товарищ майор! Товарищ майор!! – ротный Безгубов сумасшедше глядя на невозмутимого командира, казалось, вот-вот брызнет кипятком.
– А вот и госты пожаловали! – вполголоса, не глядя на ротного, воскликнул Танкаев.
– Где?! – зашипел самоваром Безгубов.
– На-ка, взгляни, старлей, – Магомед Танкаевич протянул ему бинокль. – Правей гляди!
Тот с готовностью принял бинокль, бросил к глазам, но руки его заметно дрожали, ему никак не удавалось направить сбившуюся резкость. Молодой, рослый, розовощёкий парень, с бархатной родинкой, прилепившейся на уголке бритой верхней губы, словно обрадовался, что комбат избавил его от дикого напряжения.
– Ну, видыш-ш, старлей?
– Так точно! Прут сволочи прямо на нас!
Дюжина танков выехала из-за дальних развалин. Остановилась, разглядывая в перископы линию обороны врага с круто выпяченными мысами полу обвалившихся зданий, потом взревев двигателями, тронулись по направлению на танкаевцев.
– Безгубов! – позвал командир.
– Я товарищ комбат! – ротный возвратил бинокль.
– Пэрэдай своим бронебойщикам и дальше по линейке…Подпустим гадов ближе и вдарим залпом.
– А как же артиллерия? – сверкая глазами, лихорадочно выпалил Безгубов.
– Она своё слово скажет, старлей. Готов стрэлков-пулемётчиков.
– Есть! – каска ротного с пулевой царапиной заныряла поплавком и извивах траншеи.
* * *
– Товарищи бойцы! Рассредоточиться! Занять позиции! Приготовиться к бою! – справа послышался зычный голос политрука Кучменёва. – Коммунисты, комсомольцы, на вас вся надежда! Будьте, плечом и опорой для беспартийных, для желторотых солдат! В рост не вставать. Стрелять по команде!
…Рядом с комбатом плюхнулись подбежавшие бронебойщики, взрыхляя крапчатый снег. Казалось, они зароются под этот снег, в его мерцавшую бурыми пятнами рыхлость, как медведи в берлогу, чтобы перезимовать время строчащих пулемётов и танковых атак.
– Э-эх, щас бы ядрёна-матрёна…по танкам, прямой наводкой, да шквальный залп из « катюши» , а, товарищ майор? – мечтательно хэкнули бронебойщики. – У фрицев от ёйных « поцелуев» …аж мозги набекрень! Только шерсть летит, мать их в огонь…
– А ты цэлуй немца так свинцом, Тарасов, – огненно сверкнул очами Танкаев, – чтоб он и от тебя не ушёл к другому!
* * *
– Здравия желаю, комбат! – хватая на ходу взглядом наползавшие танки, козырнул политрук.
– Какая обстановка в ротах, капитан? – привычно раскладывая перед собою, как яблоки, противотанковые гранаты, кивнул на приветствие Магомед Танкаевич. – Как настроение, как дух солдат?
– Боевой, товарищ майор.
– Как сам? – он задержал взгляд на пачканных кровью и землёй бинтах замполита.
– Терпимо. – Кучменёв на секунду прислушался. – Где-то правее их рубежа, на позициях батальонов Воронова, Соболева неумолчно колыхался оружейный гул. – Мы отчаянно родились, отчаянно и помрём, как в песне. Как там ваша аварская поговорка? « Могила героя…
– …не на кладбище» , – закончил Магомед.
– Во, во! Сам-то, что ожидаешь, комбат?
– Как и ты штурма, – он мрачно усмехнулся, глядя, как в сотый раз перегорает на его глазах город. Как окружённый багровым туманным заревом, он будто медленно улетал в чёрные, очугуневшие небеса. – У них – танки, гаубицы, штурмовые орудия « фердинанды» …У нас – Сталинград. Как говорили мои предки – « Газават» – Священная война. – Танкаев огладил ладонями медное лицо, поймав на пальцах своё горячее дыхание. – И, конечно, отвага героев, умеющих бить врага не за страх, а за совэст. Сам знаешь, за Волгой зэмли нэт. Что молчиш-ш, Алексей? – Он посмотрел на жилистого, худого политрука, молча стоявшего рядом, на полшага сзади, что бы не помешать размышлениям командира.
– Слишком крепка их танковая мощь, Михаил Танкаевич Кучменёв сыграл желваками. – « Тигры» , « пантеры» … это не почтовые ящики из жести…Отличные машины. Да и без них…Слишком великая концентрация сил. Отборные части Вермахта и СС.
– Тем больше славы, капитан. Сегодня хороший дэнь умерет.
Так – нэт, капитан? – в глазах комбата дёргалось фиолетовое жестокое пламя. – Не слышу!
– Так точно. Но « умирать нам рановато, – Алексей ответил словами из песни, – есть у нас ещё дома дела.»
– Ай, молодэц. Джигит, – повеселел лицом Танкаев. – Золотые слова.
– Но вот сто грамм для храбрости…махнуть не мешало бы…– Кучменёв бросил ожесточённый взгляд на увеличившиеся в размерах танки. – Его голубые глаза сделались тёмными, как оружейная сталь.
– Трэзвым воевать надо, политрук. Водка ещё никого нэ спасла.
– Ой ли? – Кучменёв хрустнул мослаками пальцев. – А как же законные « наркомовские» ? Разрешите идти?
– Э-э, погоды, брат! – Магомед Танкаевич крутнул пробку фляжки, протянул Алексею. – Давай, чтоб атаку отбили, чтоб живы остались.
– Какой пример подаём, товарищ комбат? – едко усмехнулся политрук. – Какой, какой? Фронтовой. Я так думаю.
* * *
…Отто фон Дитц был доволен: иваны были выбиты с первой линии обороны, понеся изрядные потери в живой силе. Его танковый батальон был закреплён на этих рубежах, вблизи заводских корпусов « Баррикады» ; удачно поставлен и хорошо укрыт между двумя рядами развалин. Было время перекусить, связаться с Главной базой XΙV танкового корпуса Хубе, доложить о сложившейся ситуации, получить новые инструкции и последние сведения фронтовой разведки.
Настроение отравляло другое. Сухпайки уже были распределены, и он, открыв термос с горячим кофе, болтал за сигаретой с товарищами, когда над их боевым строем, как черти из ступы, появились русские бомбардировщики. Как правило, им не было особой нужды беспокоиться, когда находились под защитой своих зенитных батарей…Но на сей раз, когда иваны сбросили бомбы явно с недолётом, многие из экипажей заползли под танки, остальные попрыгали блохами кто куда.
Значительное число бомб упало в нейтральной зоне. Но пара штук угодила прямо за арьергардом его машин. Два экипажа укрывшихся под танками, были уничтожены на месте ударной волной. Гусеницы и катки танков были густо забрызганы их мозгами и кровью. Сидевших на броне, сдуло, как тряпичные куклы, они избежали смерти, но встать в строй уже не смогли, получив сильную контузию. Этот прискорбный случай стал для всех ещё одним суровым уроком, научившим оставаться настороже даже в относительно спокойные перерывы. Когда потом танкисты мрачно давились мясными консервами, всё ещё тяжело переживали потрясение этого события. Танки, между тем, не пострадали, но двух экипажей, как не бывало. Были среди нелепо погибших и бравый командир танковой роты гауптштурмфюрер СС Юрген Ханс и молодой механик-водитель Ренер Вим.
…Рядом расположился экипаж « Люцифера» , танкисты, бренча ножами и ложками в полупустых жестяных банках хмуро обменивались мыслями-предположениями.
– Слышали? Русские начали новое отчаянное форсирование Волги.
– Вот удивил! Довольно, будь спокоен Эрнст. Наше Люфтваффе устроит им кровавый гуляш.
– Верно, Людвиг. Иванам осталось не долго. С нами танки Хубе, Бог, фюрер и грязь.
– Сегодня Бог не с нами, – мрачно прозвучал ответ одноглазого Хорна. – Только грязь и кровь.
– Halt die kiappe!Заткнись, не будь бабой! Не позорь честь батальона.
– Давай так, дружище, ты нам этого не говорил, а мы этого не слышали.
– А ты меня не пугай, Курт! Я вместе с тобой…в одном танке…как чёлка на твоём лбу… Кончай рядится, Мы не в мясной лавке!
– Nutten ficken! Знавал я честных кретинов, но таких…
– Ещё одно слово! Заряжающий Вольф Хорн схватился за штык-нож, ноздри его дрожали. В тесном круге вояк, тут же, словно сожжённым порохом, запахло опасностью и натянутыми нервами.
– Вольф! Курт! Какого чёрта! – унтерштурмфюрер Рэдвальд Майер, командир танка, рванулся и встал между ними. – Совсем рехнулись? Dummkopf…Не хватало чтобы мы ещё стали врагами в этом аду! К дьяволу склоки! Лучше порадуемся за нашего шефа! У него большой опыт и…
– Я не о том! – верхняя губа Хорна вздёрнулась к верху, оголив плотные зубы.
– А я о том!
Все замолчали, над чёрными шлемами повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом танковых моторов, да свистом пуль.
Глядя на подчинённых своими ледяными глазами, фон Дитц сказал:
– Мне не по вкусу ваша дерьмовая музыка.
Отто медленно развернулся.
– Курт! Вольф! – теперь Железный Отто стоял лицом к обоим бретёрам. Его улыбка буквально заморозила всех, кроме одноглазого Вольфа Хорна. Ему было под тридцать, и состоял он, казалось, из одних рук и ног. У него были жёлтые, цвета спелой пшеницы волосы и нахмуренный грязный лоб от пороховой гари, блестевший от пота из-под чёрного танкового экрана своей « пантеры» , и напряжённо оценивал своё положение, одновременно поглядывая уголком единственного глаза на своего сурового командира.
– Ты что-то хотел сказать, Вольф? – Отто наблюдал за крепким рукастым заряжающим с улыбкой не более весёлой, чем оскал черепа.
– Так точно, экселенс. – Хорн наконец обрёл власть над своим голосом.
– Ну и? – Дитц нетерпеливо дёрнул коленом.
– Я только хотел сказать, что мы и так…– он судорожно повёл плечом. – Сделали всё возможное, что бы…
– Невозможного для нас нет, Вольф! Так говорит фюрер. Так говорю вам я. Ваш командир – штандартенфюрер СС Отто Генрих Лювендорф фон Дитц. Ещё один мощный рывок 6-й армии и мы сломаем хребет красному зверю! Хайль Гитлер! – он выбросил вперёд руку.
– Хайль Гитлер! – взревел строй.
Отто был возбуждён, экзальтирован. Всё ещё мысленно находился на « ораторской трибуне» . Вещал в строй и получал в ответ немедленный яростный отклик. Был счастлив, польщён, опьянён своей властью. Но бледное лицо его оставалось бесстрастным, как мрамор. Губы плотно сжаты, взгляд неподвижен, и только кулак, закованный в чёрную кожаную крагу, продолжал сжиматься.
– Шеф! Вас вызывает база.
– « Фронт-штуцер» ? – глаза полковника мгновенно стали свинцовыми.
В них исчез восторженный блеск и триумфальный дурман. Через секунду он уже сидел на флагманском « тигре» – ноги в люк, рука на тангенте, другая сжимала радиопередатчик.
– « Фронт-штуцер» !… « Конрад» слушает вас… – скворчащий щелчками и прочими помехами эфир, разродился голосом генерала Ганса Валентина Хубе.
– Приветствую доблестного рыцаря Ланселота!.. – размазанный свиристящими шорохами эфир на мгновение забил генерала… Голос старины Ганса снова вынырнул, но где-то уже ближе, зазвучал громче:
– Барон, вы орудие моего гнева! Уничтожьте их всех! А тех, кто выживет…отбросьте от стратегически важных для нас заводских корпусов! Верю в вашу удачу, майн фройнде! Но будьте трижды бдительны…Танки Франца Зельдте, увы, попали под перекрёстный противотанковый огонь…Знаю, 6-я армия в заднице земли, будь мы все прокляты…Здесь кладбище амбиций Третьего Рейха…Да. да, барон, и наших доблестных солдат…Лучших солдат Германии! Мы либо выживем вместе и победим…Либо сдохнем здесь врозь.
– Яволь, « Фронт-штуцер» . Но иваны действительно дерутся, как оголтелые…
– А я давно повторяю за кайзером: « Война с русскими не партия в кегли» , мирный Отто. Das ist unser letzter…Ох, уж эти большевики!..Они всё время хотят доказать Западу, что они не только та грязь, которую их вожди соскребли с улиц и площадей немытой России, но и что-то, чёрт побери, большее…
– Интересно в чём тайна русских? – холодно усмехнулся Дитц.
– Хм, это пожалуй, хотел бы знать помимо нас и сам фюрер.
Бисмарк говорил: « Прежде, чем убить русского, его надо продырявить пулей, сбить с ног и дважды пригвоздить к земле штыком.»
Но мы Империя войны, полковник! Мы рыцари духа! Германия ждёт от каждого из нас подвига. Вам ясен приказ, барон?
– Яволь, мой генерал. Батальон не пожалеет сил.
– Браво, майн фройнде! Так обрушьте возмездие на их тупые головы. Сталинград – должен стать могилой Советам. Повторяю: наступление всеми 87 танками! Быть на связи! Корректируйте ваше место нахождения, каждые 15 минут. Будет жарко…В любое время я готов поддержать вас сокрушительным огнём 88-мморудий Flak18. Прекрасное должно быть величавым, полковник. Желаю удачной охоты. И жду трофей – голову Танкаева! Конец связи.
Отто передал радиопередатчик радисту. В памяти, вспыхнувшей спичкой, высветился их последний разговор по душам с Германом Шнитке, его предсмертная исповедь.
* * *
– …на войне все друг другу обязаны, Отто. – Герман посмотрел в холодные глаза университетского товарища, выпил рюмку шнапса. – А уж кто кому больше других… Так это живые – мёртвым. Отдавшие за тебя свою жизнь. Разве, не так? – он снова круто налил себе полную рюмку, потеряно усмехнулся. – Хочешь, начистоту? Так вот…Здесь, на Восточном фронте мне стало ясно: мы ввязались не в своё дело. Помолчи! Дай сказать! Накипело…Да-а, мы увязли по ноздри в дерьме, Отто! И у нас нет другого выхода…
– ?
– Как сдохнуть в этих застуженных варварских степях – харкающих, дрищущих кровью и смертью, во имя призрачного, как тень отца Гамлета, величия нашего фюрера. – Он жадно выпил, судорожно дёргая кадыком, рванул ворот эсэсовского мундира. У него сухо блестели глаза, рот страдальчески дёргался, ладонь ползла под распахнутым воротником белой сорочки. – Здесь, на чёртовой Волге…что-то вещает моей душе…с нами будет кончено. Дьявол! Сколько мы их давили, убивали, взрывали, расстреливали! Но как стоят Советы?! Что говорят их пленные: « Наши стены разбиты, но наши сердца нет! Мы будем стоять насмерть!» И они, будь я пр-роклят, стоят насмерть, Отто! Три тысячи залпов чертей! Ты где-то видел таких людей? Я… – Герман, приветственно качнув гранёной рюмкой, пьяно и жутко расхохотался. – Я ….нет, клянусь честью. – он снова хватил до дна, и снова через край налил шнапса.
С пепельным лицом, скованным сильнейшим злым напряжением, Шнитке всем корпусом подался к Отто и, заглядывая сырыми, красными от выпитого глазами в его трезвые – холодные глаза, придушенно прохрипел:
– Мы все, слышишь, все-е сдохнем здесь! Клянусь тебе, дорогой Отто, все-е до еди-но-го-о! Вот так…
– Заткнись! Ты пьян, как русская свинья! – Дитц видел слёзы в глазах ближайшего друга, застрявшие в его коротких опалённых ресницах. С невольной неприязнью смотрел на знакомое с детства лицо боевого товарища, штурмбанфюрера СС, командира танковой роты…И по его высоким мраморным скулам, как тёмные молнии, метались конвульсии презрения к несчастному Герману.
– Кто « пьян» ? Кто « свинья» ?! – враз налился дурной кровью Шнитке, но вдруг, с переменчивостью флюгера, сбавил обороты. – Я пьян? Хм, может быть. Да, пьян! Имею право!
– Завтра бой. Инспекция из штаба…
– Плевать на бой…плевать на проверку из штаба. Смерть и так каждый день проверяет нас на прочность, дружище, не так ли? – Герман с наигранной бравадой махнул рукой и, как избавление, как драгоценное снадобье, от сводящего его с ума кошмара, выглотал спиртное. Он так ёжил плечи, будто ему было страшно холодно. И столько было глухой тоски в его серых глазах, такое беспредельное отчаяние в искажённом лице, что даже ко всему хладнокровный Отто, отвёл от него свой немигающий замороженный взор.
– Ты не ответил на мой вопрос, майн фройнде! – Герман, сидя на кровати, в широких галифе чёрного сукна и распахнутом форменном кителе с Железным крестом, топнул по половице босой ногой, чуть вытягивая для равновесия левую руку.